итоге, это ударило по всему институту католицизма и привело к реформации.
В тот день, когда Родриго стал папой, он преподнёс Непи в качестве подарка кардиналу Асканио Сфорца, который, надо полагать, сыграл ключевую роль на конклаве. Впрочем, когда враждебность остальных Сфорца по отношению к новому понтифику стала очевидной, Борджиа отнял подарок у Асканио и передал его своей любимой дочери Лукреции, предварительно вернув городу статус Непийского герцогства. Невзирая на наследственность, Лукреция оказалась великолепным правителем. Любимая жителями собственных владений, она приумножила своё и их благосостояние. С тех пор всё здесь пошло хорошо. Впоследствии герцогство досталось семье Фарнезе и, объединившись с соседом, образовало герцогство Кастро или Кастро-Непи — одно из самых преуспевающих в регионе.
Важнейшие достопримечательности города отражают как раз феодальный период — это замок Борджиа, бастион Фарнезе, множество палаццо более мелкой знати, здание муниципалитета XV века и собор XII столетия. Имеются и более древние памятники. Преимущественно, это церкви, поражающие своими фресками, а также аскетичной архитектурой. Но Тарковский будто не заметил ничего этого.
Главной проблемой на тот момент стало продление пребывания режиссёра в Италии. Дело даже не в том, что он хотел присутствовать на церемонии вручения премии Висконти. Немыслимо было уезжать до того, как будет решена дальнейшая судьба картины, а также до того как он примет решение относительно своей собственной судьбы. По крайней мере, нужно было удостовериться, что его потом снова выпустят, но гарантировать этого не мог никто. Происходящая сумятица, нехватка денег с итальянской стороны, непрерывное перекладывание ответственности и недомолвки с советской производили впечатление, будто весь проект, который они с Гуэррой готовили несколько лет, уже рухнул, а сейчас режиссёра просто заманивают обратно в Москву, чтобы больше не дать уехать никогда.
Однако радостная весть пришла на следующий же день, 30 июня. Срок пребывания в Италии продлили до конца июля. Более того, обещали, что в СССР с Тарковским сразу отправится Фикера, чтобы подписать контракт в Госкино. Неужели всё в силе?
Появился дополнительный месяц на Апеннинском полуострове. Казалось бы, Андрей мог уже переходить к подготовительному периоду, чтобы сэкономить время потом, но денег так и не было. Отсутствовал бюджет даже на минимальные текущие расходы. Свои командировочные режиссёр тоже предпочёл бы экономить, потому вариант с переездом к Норману не выходил из головы. И тут — оцените совпадение, вот что значит вовремя сходить в церковь — 1 июля, прогуливаясь после ужина с Моццато по Трастевере, Тарковский встретил Самохвалова, который показывал этот удивительный район Рима делегации советских инженеров. Режиссёр познакомил их с Норманом и спросил, как посмотрит посольство на переезд. Самохвалов одобрил. Теперь — решено!
Хоть мы и условились не обсуждать достопримечательности Вечного города, пару слов о Трастевере всё-таки скажем, поскольку гулять здесь — вовсе не то же самое, что бродить в районе Ватикана или Колизея. Причиной тому — история. Название, происходящее от латинского «транс Тиберим» — «за Тибром» — несёт опасливо-пренебрежительный оттенок не случайно. Римляне не любили этот район, здесь жили этруски. Потому город долгое время даже не рос в эту сторону. Вплоть до V века до н. э. через Тибр в Трастевере был переброшен лишь один скорбный мост для редких путников. Однако Рим развивался слишком стремительно и неприхотливые, небогатые люди — в основном, разнорабочие и моряки — находили тут себе жильё. Впоследствии здесь устроились еврейская и сирийская диаспоры. При Августе, в I веке до н. э., территория официально вошла в состав города и даже обрела респектабельность. Новые аристократы, которым не хватило места в центре, возвели свои виллы, потом подтянулись церкви и прочие здания. Но всё-таки предшествовавшие четыреста лет не прошли даром, и отпечаток гетто остался на Трастевере, что придаёт ему особый шарм хаотичного лабиринта из средневековых узких, мощённых булыжником улочек.
2 июля пришла ещё одна прекрасная новость: Тарковского заверили, что найдены партнёры, которые профинансируют картину даже в том случае, если Кристальди откажется. Но был и печальный момент: в этот же день умер посол Валентин Оберемко, с которым режиссёр только начал налаживать отношения. Это вносило сумятицу в дипломатические дела. Николай Луньков займёт освободившийся пост лишь в ноябре. Впрочем, вскоре выяснится, что период межвластия окажется чрезвычайно благоприятным для Тарковского: многие вопросы будут решаться куда проще. Более того, если бы Луньков занял освободившееся место сразу, возможно, «Ностальгия» не была бы снята. Вообще Николай — человек старшего поколения, по сравнению с Оберемко — был жёстким партийным дипломатом с обширнейшим опытом. Прежде он работал в Австрии, Швейцарии, Германии, Швеции, Норвегии и Великобритании. С самого начала к работе режиссёра он станет относиться куда менее доброжелательно[417].
Потому очень важно, что кресло он займёт на том этапе, в котором посольство уже не участвовало. Выходит, безвременная кончина предыдущего посла сыграла в деле Тарковского значительную роль.
Кроме того, 2 июля вместе с Норманном они отправились в гости к супругам «Армандо и Донателле». Названная женщина — уже упоминавшаяся Донателла Бальиво — «монтажер и владелица монтажных, зала озвучания, перезаписи». Так практичный Андрей рекомендует[418] новую знакомую в дневнике. Именно она потом снимет несколько документальных фильмов о Тарковском. В разговоре с автором этих строк Бальиво призналась, что с самого начала её цель состояла в том, чтобы работать на съёмочной площадке мастера, потому она старалась как можно скорее «построить доверительные отношения». Они с режиссёром начали встречаться довольно часто, Донателла приглашала Андрея в их с мужем дом, всегда была рада накормить его или помочь в чём угодно.
3 июля у Тарковского страшно разболелся зуб. Чувствительный к мистическому, он придавал особое значение тому, что Лора Гуэрра предсказала это по гороскопу два дня назад.
Вечером Тонино и Андрей ужинали с немецким продюсером Клаусом Хелльвигом[419], которого рассматривали в качестве «запасного варианта». Это был человек с прекрасной репутацией, чьё участие стало бы своего рода гарантией. Хелльвиг специализировался на сложных проектах особого культурного значения. Из числа своих земляков он работал не с кем иным, как с Райнером Вернером Фассбиндером. Их сотрудничество вылилось в рождение двух картин — «Рио дас Мортес» (1971) и «Сапёры в Ингольштадте» (1971). Но, очевидно, он предпочитал работать с иностранцами. Особенно — с французами. При его участии Эрик Ромер снял «Маркизу фон О» (1976), Ален Рене «Проведение» (1977), Клод Горетта «Кружевницу» (1977). Пьер Паоло Пазолини делал с ним «Медею». Хелльвиг работал даже с Орсоном Уэллсом над документальной картиной «Снимая „Отелло“» (1978). Он же продюсировал третью режиссёрскую работу Жанны Моро «Лиллиан Гиш» (1983) и теперь был готов взяться за «Ностальгию». Это внушало уверенность.
4 июля сменился римский адрес Тарковского, он переехал к Моццато, который, помимо прочего, подвозил его по делам на своём мотороллере — типично итальянском виде городского транспорта. В дневнике через день появилась запись: «Я живу в самом центре Рима — рядом с площадью Навона, del Popolo, Spagna, Venezia. Отсюда всё близко. Почему я раньше не переехал сюда. Сберёг бы деньги». Примечательно, что для Андрея предпоследнее предложение — не вопрос, а стандартная форма утверждения упущенных шансов.
Фронт гипотетических работ, которыми можно было заняться до того, как поступит первое финансирование, представлялся чрезвычайно ограниченным. Потому Тарковский, а с ним Моццато и Терилли, приходили на принадлежащую Кристальди студию «Vides Cinematografica» не каждый день. Её помещения располагались по адресу piazza Ungheria, 6 — вовсе не в центре. Кстати, в течение 1980 года она сменила название на «CristaldiFilm» и носит его до сих пор. Режиссёр трудился там, в частности, 28 мая, 3-го, 8-го, 10-го и 17 июля.
Одним из нескольких доступных на данный момент и чрезвычайно важных дел стал подбор актёров. От Джил Клейберг пришлось отказаться из экономии, а также потому, что руководство студии настаивало на соотечественнице. Тарковский и Гуэрра принялись отсматривать итальянских актрис на роль Эуджении, и 8 июля на кастинг пришла Омбретта Колли[420]. «Очень милая, но без яркого, нервного, острого характера», — как отозвался о ней Андрей. Вне всяких сомнений, актриса была красавицей: рыжие волосы, прямой нос, большой рот… Но её очарование казалось режиссёру чрезвычайно обычным, не штучным, лишённым метафизики, нарочито сиюминутным.
То, что Колли в итоге не снялась в «Ностальгии», стало для неё поворотным моментом. Звёздным часом Омбретты была, пожалуй, второстепенная роль в фильме «Терраса» (1979) Этторе Сколы. К сожалению, эта её работа так и осталась самой заметной. Съёмки у Тарковского могли бы помочь актрисе продолжить путь в кино, однако она поучаствовала ещё лишь в двух картинах и ряде телевизионных проектов. Впрочем, Колли сделала карьеру певицы, а недавно стала политическим деятелем.
Видимо, итальянские продюсеры всерьез лоббировали её кандидатуру, поскольку даже после невоодушевившей встречи режиссёр думал про участие Омбретты. Трудно сказать, видел ли он «Террасу», но 16 июля специально посмотрел ленту Элио Петри «Хорошие новости» (1979), в которой снималась она, а также француженка Орор Клеман. Мастерство последней Тарковский оценил высоко, хоть и назвал нефотогеничной. На самом же деле представить Клеман в роли Эуджении довольно легко, но продюсеры продолжали настаивать на итальянке. Если уж требовать зарубежную актрису, то Клейберг была куда более желанной для режиссёра.