встрече Росселлини и Фикера желали видеть проверенного профессионала в качестве администратора столь масштабной, проблемной и перспективной копродукции. Особенно неловко, что разговор состоялся непосредственно в присутствии Франко. В качестве подходящего кандидата на роль главы группы режиссёр назвал в дневнике Санди Нормана — соратника и директора многих фильмов Антониони, но и он не займёт этот пост.
Последняя покупка — очки для тёщи, приобретённые в оптике на пьяцца Мадзини. Вечером состоялся очередной ужин с Норманом у Донателлы и Армандо… Тарковский умиротворён, он рад, что скоро увидит семью, а будущее картины кажется благополучным. Впрочем, по поводу последнего Андрей записал перед самым вылетом: «Поверю в это я только в первый съёмочный день». Но на данный момент надежда брала верх над верой.
Примерно в эти дни режиссёр в компании, как минимум, Джузеппе Ланчи посетил живописнейшее местечко Монтерано, хоть в суете и не сделал об этом отметки в дневнике. Он ещё вернётся сюда в апреле 1982 года, и тогда мы остановимся на этом городе подробнее.
3 августа в аэропорту, который, как и отель, носил имя Леонардо да Винчи, Тарковского провожал Нарымов. Если бы не Валерий, возможно, улететь Андрею бы не удалось. Приехав не слишком рано, режиссёр обнаружил колоссальный наплыв людей, он мог банально не успеть пройти регистрацию, но Нарымов провёл его внутренними коридорами.
Тарковский решил, что столпотворение связано с праздником Успения Богородицы, называющимся в Италии Феррагосто. Сомнительно, поскольку он отмечается позже. Разве что заранее начался некий приуроченный фестиваль, но и это маловероятно.
Благодаря Нарымову режиссёр заплатил за свой огромный перевес существенно меньше, чем был должен и благополучно отбыл в Москву почти с центнером подарков. Столица СССР же в этот день роняла скупую слезу, отпуская в небо мишку на воздушных шарах — закрывались Олимпийские игры.
Последнее возвращение в Москву. Поездка в Великобританию
3 августа 1980 — март 1981.
Великобритания (Лондон, Оксфорд, Глазго, Эдинбург).
Школа Тарковского: «Уроки режиссуры» — «Книга сопоставлений» — «Запечатлённое время». Проблема Эйзенштейна. Кайдановский — главный «ученик».
Даже в Москве режиссёр теперь чувствовал себя лучше. Он стал увереннее в разговорах с Ермашом и Сизовым, смело настаивал на своём, смотрел в будущее с оптимизмом. Впрочем, подобная смена линии поведения разрушила отношения Тарковского с главой Госкино окончательно. Если бы описанная выше ситуация со «Сталкером» сложилась сейчас, то запускать и перезапускать съёмочный процесс трижды Андрею бы уже никто не дал.
До следующего отъезда в Италию режиссёр хотел сделать документальный фильм о съёмках «Сталкера». За рубежом он проникся весьма идеей сопровождения крупных художественных работ подобными лентами. Если бы это произошло, то многих загадок относительно истории едва ли не самой сложной картины Тарковского теперь бы не существовало. А уж сколько свидетелей высказали бы свои воспоминания по горячим следам! Более того, когда режиссёр заикнулся о подобном фильме в Риме, представители компании «Gaumont» сразу сказали, что купят его чуть ли не за любые деньги. Иными словами, Андрей предлагал Ермашу создать ленту, у которой уже имелся международный прокатчик, которая, в сущности, окупилась заранее. Бюджета она почти не требовала, материал был, речь шла только о монтаже. Но всё равно глава Госкино не санкционировал эту работу.
Всё необычное, исключительное, беспрецедентное смущало и, пожалуй, пугало советских функционеров. Потому совершенно незаурядной стала бы ситуация, в которой Тарковского выпускают за границу со всей семьёй. «Он ответил, что у них не было прецедента и что он „не советует поднимать этот вопрос“, — пересказывал[429] Андрей разговор в Госкино. — Я ответил, что обязательно подниму, ибо я „в своем праве“. На что Ермаш сказал, что у меня „слишком много прав“. Я ответил, что это очень хорошо». Обострять скандал было опасно, пока не подписан окончательный контракт с итальянцами.
По возвращении в СССР характер дневника в очередной раз изменился. Если в Италии режиссёр фиксировал чуть ли не каждый свой день, то теперь он пропускал целые месяцы, а всякая сделанная запись была связана исключительно с центральной темой настоящей книги, а именно — с картиной «Ностальгия». Меж тем этот период жизни Тарковского — от приезда в Москву до возвращения в Рим — займёт одну шестую часть «Мартиролога».
Творческие вопросы, касающиеся будущего фильма, Андрей практически не поднимал. Точнее, даже не обдумывал. Считанное количество новых идей он привнёс в сценарий, находясь в СССР, так что, без преувеличения, картина целиком будет создан в Италии. В России думать о ностальгии не получалось, здесь режиссёра снедала тоска иной природы.
Вернувшись, Тарковский сразу забросил дневник примерно на месяц, и следующий раз взял его в руки 1 сентября, а потом лишь 28 октября, находясь в одном из своих любимых уголков на земле, в Мясном. Когда их семья только купила там дачу, он писал: «Теперь мне ничего не страшно — не будут давать работать — буду сидеть в деревне, разводить поросят, гусей, следить за огородом, и плевать я на них хотел! Постепенно приведем дом и участок в порядок, и будет замечательный деревенский дом. Каменный»[430]. И вот, ему не дают снимать… Спасает ли дача?.. Спустя десять лет Тарковский сделал в Мясном совсем другую запись: «Странная, засасывающая жизнь. Словно трясина. Я уже не чувствую себя никем. Ни режиссёром, который должен работать, не чувствую себя личностью деятельной». Какая уж тут ностальгия…
Тем временем Тонино и Лора Гуэрра успели приехать в Москву, посетить Крым и вернуться в Италию. В сентябре ожидался визит Фикеры для подписания контракта, но он был перенесён на конец ноября. Однако прежде произошли кадровые перестановки: Массимо пошёл на повышение, став заместителем директора всего концерна «RAI», глава которого тоже сменился, им стал уже знакомый нам Серджио Дзаволи. На посту главы канала «RAI 2» вместо Фикеры оказался Пио Де Берти Гамбини, а значит ожидался именно его приезд в Москву.
В качестве директора с советской стороны на «Ностальгию» была назначена Александра Демидова, которая сотрудничала с Тарковским на «Сталкере». Если говорить о том, в чём состояла работа режиссёра над новым фильмом в СССР, то, в первую очередь, она заключалась в поисках натуры для «русских сцен». В итоге они тоже будут сниматься в Италии, но в 1980 году Андрей об этом ещё не знал. Пока же для съёмок родного дома Горчакова он выбрал[431] точку возле моста через реку Десну (@ 55.519833, 37.377677), рядом с одноимённым посёлком. Расположенное всего в тридцати семи километрах от самого центра столицы сейчас это место входит в Новомосковский административный округ. Сам дом должен был строить художник Евгений Черняев, с которым Тарковский работал на «Ивановом детстве» и «Рублёве». Это незаурядный случай: режиссёр редко возвращался к людям, сотрудничество с которыми прерывалось. Как правило, на следующую картину он либо брал членов группы предыдущей, либо набирал совсем новых. Однако опыт работы с Чернявым казался удачным и имел связи с русской образностью.
Андрей и Евгений уже намеревались возводить дом, но на родине возникли те же проблемы, что были в Италии: ни Госкино, ни «Совинфильм» — а именно эта организация должна была финансировать международные проекты — не были готовы выделить ни копейки, пока не будет подписан окончательный контракт. Таким образом, подготовительная работа оказалась невозможной ни там, ни там. Оттого Тарковский много времени проводил в Мясном, как он и предполагал в 1970 году, но в деревне ему становилось всё хуже и хуже, тяжелее и тяжелее. Начали раздражать местные, дачники даже злили. Эти эмоции, а также волнение по поводу итальянских дел периодически гнали его из Рязанской области в Москву. Отчаяние и вынужденная праздность возвращали режиссёра в деревню. Пока оставалась надежда на то, что Де Берти скоро приедет, не было смысла браться за разработку новой истории, а ведь именно в Мясном по большо́й части были написаны сценарии трёх предыдущих фильмов.
Однако директор «RAI 2» всё не ехал. Заканчивался 1980 год. 28 декабря позвонил встревоженный Гуэрра. До него и до Ронди дошли слухи, что советская сторона против — в дневнике Тарковский написал «будто бы не за» — съёмок «Ностальгии».
Складывается впечатление, словно режиссёр удивлён, хотя всё происходящее неизбежно подталкивало к такой мысли. «Будто бы не за» — это очень мягко сказано. Впрочем, противодействие со стороны чиновников носило столь хаотичный и иррациональный характер, что такая формулировка кажется удачной и прозорливой. Похоже, быть «за» они просто не умели. Не умели думать о чём-то, кроме того, как не получить нагоняй сверху и как урвать свой кусок. Не могли довольствоваться тем, что уже имели, потому требуемое от итальянцев советской стороной финансирование для контролирующего производство картины персонала в какой-то момент утроилось. Подчеркнём, не «создающего», а «контролирующего». Иными словами, для нахлебников и информаторов. Последние, впрочем, надо полагать, кормились из других источников. И тем не менее жёсткой, обдуманной и злокозненной позиции «против» в этом хаосе меркантильных, опасливых, исполненных зависти и недальновидности действий, похоже, всё-таки не было. Выход «Ностальгии» сулил слишком много благ советской стороне при смехотворных затратах. А делегаты из Рима ожидались уже не раньше марта 1981-го.
Что было «против», так это всё остальное. Семья Тарковского находилась на грани коллапса, в дневнике появлялись записи о том, что возможен развод с женой, а также множество описаний их ссор. Андрей совершенно не мог найти общий язык с падчерицей Ольгой