13 февраля Андрей записал: «Может быть, если Горчаков — это Кайдановский, в сцене ночью в отеле всё построить не на красоте рук героя, а на похожести Кайдановского на Ван Гога. Горчаков нарочно завязывает ухо шарфом и знает, что Евгения следит за ним». Если особенные эстетические качества рук Солоницына стали открытием режиссёра, то сходство Александра с голландским живописцем лежало на поверхности. Оно имело особенное значение и для самого Кайдановского. Одна из первых его драматургических работ была связана с Ван Гогом. В 1971 году в соавторстве со своей подругой Аллой Суворовой он приступил к написанию пьесы о художнике, которая так и не была закончена. Алла вспоминает: «Я была писцом, поскольку Саша всегда дико не любил водить рукой по бумаге. Вообще, я считаю, что, во многом, он стал писать, когда у него появился первый компьютер… Я помню, что первый акт у нас был очень большой. В нём обыгрывался сюжет, в котором участвовал Тео Ван Гог[540] и какие-то родственники. Там была какая-то ситуация, видимо, связанная с ранним Ван Гогом, с „Едоками картофеля“… Мы хохотали, как безумные, придумывали пищевые продукты, которые могли бы быть на столе у Тео Ван Гога и у Винсента. Это был первый акт. А второй акт мы серьёзно довольно писали, это был сумасшедший дом с доктором Гаше… Третий акт у нас должен был быть про отношения с Гогеном, но до этого мы даже не дошли… Саша в это время начал в какой-то степени, хотя бы внешне, себя идентифицировать с Ван Гогом. И это у него продолжалось до самой смерти».
Талант Кайдановского был многогранен и имел, в частности, ипостась живописца, открывшуюся в последние годы жизни. Тогда он написал свой автопортрет в компании самых дорогих для него существ — кота Носферату, которого ласково именовали Носиком, и собаки Зины. Картина получила название «Моя семья» (см. фото 99). Вглядываясь в лицо человека на этом полотне, невозможно не увидеть в нём черты голландца.
Тарковский и Ван Гог были, определённо, художниками одной орбиты, исходящими из родственных принципов. Известно высказывание последнего: «Чтобы идти в этом мире верным путём, надо жертвовать собой до конца. Назначение человека состоит не в том только, чтобы быть счастливым, он приходит в мир не затем только, чтобы быть честным, — он должен открыть для человечества что-то великое, утвердить благородство и преодолеть пошлость, среди которой влачит свою жизнь большинство людей». В этой фразе, сказанной в XIX веке, вполне можно узнать слова режиссёра. Значение жертвоприношения, вторичность счастья, важность преодоления — всё это детали творческой этики, а также принципов бытия Тарковского. Таким образом, само появления Кайдановского в жизни Андрея приобретает дополнительный подтекст.
Первая запись, внушающая тревогу относительно участия артиста, появилась в дневнике 1 марта, после того, как Сизов сообщил режиссёру, что Александр невыездной. Тарковский отреагировал крайне нервно: «Его оформляли на картину Соловьёва в Колумбию. Студия уже дала ему характеристику… Явная ложь… Ясно, что хотят сорвать мне картину, но как именно? Сделав Кайдановского невыездным? Они и это могут. Они всё могут. Я жду, всё время жду какого-то подвоха. Когда всё это кончится, Господи? Когда я вырвусь из этой тюрьмы?» Режиссёр строил многочисленные гипотезы о том, почему актёра выпускали для Соловьёва, а теперь он «вдруг» стал невыездным. Придумывал причины, связанные с немецким продюсером, вспоминал про приглашение Александра в Австралию… На деле же никакого обмана не было. Кайдановский, действительно, давно числился в «чёрном списке» и не мог работать за пределами СССР. В упомянутом фильме Соловьёва «Избранные» (1982) — советско-колумбийской картине, поставленной по роману недавнего президента Колумбии Альфонсо Лопеса Микельсена — он не снимался именно по этой причине. Главную роль вместо него сыграл Леонид Филатов, хотя при просмотре ленты становится очевидным, что отдельные эпизоды писались в расчете на характерную игру Александра и, безотносительно мастерства обоих, в исполнении Филатова выглядят как костюм, скроенный на другого человека. Особенно это бросается в глаза в сцене с тошнотой в гараже или с собиранием бутылок. А как бы Кайдановский сыграл эпизод, в котором он отдаёт свою женщину другому! Замена центрального артиста полностью изменила характер этой во многом идеологической ленты.
Александр стал невыездным, поскольку ему припомнили давнюю судимость. Это случилось, когда он только переехал в Москву из Ростова-на-Дону, поступил в Щукинское училище, потом работал в театре Вахтангова… Кайдановский всегда отличался вспыльчивым характером и обострённым чувством собственного достоинства. После того, как он в очередной раз подрался в ресторане, ему пришлось отвечать по 205 статье за хулиганство. На суд, вступиться за молодого коллегу, приехал один из ведущих артистов театра Вахтангова Михаил Ульянов. Александра удалось отстоять, взять на поруки, и ему дали условный срок, хотя сам Михаил был глубоко возмущён его поведением и в частном разговоре потом советовал Кайдановскому взяться за ум и вернуться в родной Ростов-на-Дону.
Этот случай всплыл спустя годы и оказался очень «кстати», чтобы заклеймить артиста, как неблагонадёжного. Он, дескать, может уронить образ советского человека в глазах колумбийцев, итальянцев и других этносов. Подлинная же причина того, что Александра не хотели выпускать за рубеж, состояла в другом, но её нельзя было озвучивать. Однако эту причину Тарковский невольно отметит в своём дневнике 14 июля 1981 года, упомянув, что Кайдановский развёлся с женой, актрисой Евгенией Симоновой. «Счастливый человек!» — резюмирует режиссёр, но ведь именно в тот момент артист стал невыездным. Таких, как он, признанных за рубежом и не имеющих дополнительного «крючка» — как правило, семьи — гарантировавшего возвращение в страну, старались за рубеж не выпускать.
Тарковский видел в происходящем исключительно заговор и желание эксплуатировать популярность… да что там, культовый статус его «Сталкера». В конце записи от 1 марта он в очередной раз приходит к невесёлому выводу: «Я несовместим с советским кино. Ведь мои фильмы не были выставлены ни на один советский кинофестиваль! Я не получал ни одной премии за фильмы в СССР. Это же последовательная и длительная травля!» И обращённый к самому себе вопрос: «Что же ты ждешь?» Пожалуй, подразумевавшийся ответ — самое главное, что произошло в этот день.
2 марта, режиссёр писал о невыездном статусе Кайдановского уже спокойно, информация проверена. И тут появляются новые фамилии: «Янковский? Субтилен, слаб духом, увы. Огрубить, подстричь очень коротко. Петренко? Прекрасный актёр, но ведь мужиковат. Надо увидеться с ним».
Вообразить Алексея Петренко в роли Горчакова — достаточно серьёзное испытание для фантазии. Как тонкая, нежная, хрупкая, ускользающая сфера работы героя могла сочетаться с внешностью этого замечательного артиста?!.. Если говорить о писателях, он мог воплотить, скорее, типаж в духе Льва Толстого в лучшие годы или Александра Герцена. Когда Янковский уже приедет в Италию сниматься, режиссёр спросит его: «Похудеть сможешь?» «Куда?!» — поразится и без того худосочный артист. Тарковскому было важно, чтобы герой выглядел измождённым повседневной духовной жизнью, будто аскезой. Мощный Петренко стал бы принципиально иным Горчаковым, и с ним «Ностальгия» была бы невероятной, но дальнейшие события развивались слишком стремительно, потому Андрей даже не встречался с Алексеем.
Безотносительно итальянского фильма, Солоницын уже несколько раз рекомендовал Петренко режиссёру. Собственно, изначально на роль Распутина в «Агонии» Элем Климов тоже выбрал Анатолия, но актёр благородно отказался, поскольку был убеждён[541], что Алексею образ удастся лучше. Это крайне важный штрих к портрету Солоницына, который в итоге сыграл в обсуждаемом фильме эпизодическую роль полковника, мужа баронессы. Кстати, это далеко не единственный случай, когда Анатолий рекомендовал другого исполнителя, что в артистической среде, конечно, огромная редкость и признак широты души.
Именно Солоницын посоветовал Тарковскому Алису Фрейндлих, с которой работал в Ленинграде. Спектакль «Варшавская мелодия» они играли вдвоём, и однажды артист пригласил на него режиссёра. Андрей сразу отметил мастерство Фрейндлих и был готов снимать её ещё в «Зеркале», в роли Елизаветы Павловны, но тогда не сложилось, упомянутую героиню исполнила Алла Демидова. Зато, по счастью, Алиса смогла участвовать в «Сталкере».
3 марта приехали итальянцы, 4-го состоялась встреча с выздоровевшим Суриковым в «Совинфильме», после которой режиссёр впервые поговорил с Янковским о «Ностальгии». 5-го — долгожданное подписание контракта. Тарковский успел лишь посоветовать Олегу отпустить усы, хотя сам ещё вовсе не был уверен, что роль Горчакова стоит отдавать ему. Однако не было времени даже сомневаться, 6 марта в московской квартире Андрея состоялись довольно тяжёлый проводы, описанные многими присутствовавшими. Янковский тоже находился там, хотя, казалось бы, прежде они не были настолько близки. На следующий день Тарковский улетел в Рим. Как он и предполагал, Ларису с ним не отпустили. По договорённости с Госкино, она должна была приехать вскоре вместе с Андрюшей.
У Олега имелось одно качество, которое безоговорочно оправдывало выбор этого артиста в глазах режиссёра: он был чрезвычайно похож на Арсения Тарковского. Собственно, в картине «Зеркало» данное обстоятельство уже было использовано, а сын Янковского Филипп, вдобавок, сыграл самого Андрея в детстве. При том, что Горчакову предстояло читать стихи отца режиссёра, внешность приобретала дополнительное значение. Впрочем, после съёмок «Зеркала» между Тарковским и Олегом имел место один не самый лучезарный эпизод[542]. Когда ещё только начали расползаться слухи о том, что Андрей будет работать над постановкой «Гамлета» в театре Ленинского ко