ежиссёр говорит, что «безумец» и писатель «как-то сближаются», вопреки тому, что этого не должно было произойти, что Горчаков приехал в Италию по делам, не имеющим к Доменико отношения, что Андрей должен был бы уехать и забыть о сумасшедшем навсегда. Этого не происходит, и причина принципиально непознаваема. Хотя, так или иначе, она связана лично с Горчаковым, является его качеством. Иными словами, не каждый человек на месте писателя переживал бы похожие перипетии.
После упомянутой встречи мельком Андрей меняется необратимо, делаясь едва ли не «зависимым» от Доменико. Это сложный момент философии Тарковского: «Горчаков становится ущербен именно потому, что он обогащён [Доменико]. Он обогащен новыми связями, новой ответственностью»[672]. Ещё одно преждевременное указание на то, что писатель не вернётся в Россию. Или, вернувшись, он нарушит упомянутые связи и погибнет там. Духовность — это не просто мучение, в современном мире это болезнь, делающая человека крайне уязвимым. Но в то же время только дух бессмертен.
Казалось бы, эпизод 19 — разговор Горчакова и Эуджении в фойе отеля, производит впечатление утилитарной связки. Однако в нём резко обостряется лирическая линия фильма: писатель неожиданно — вероятно, в том числе и для самого себя — делает девушке комплимент, и та теперь надеется на начало романа. Впрочем, Андрей сразу неловко и вдребезги разбивает её надежды, показав, что Доменико его интересует куда больше.
Расположение этого эпизода вслед за восемнадцатым чрезвычайно важно, ведь так становится наглядной разница между позициями героя и героини, а на деле — мужчины и женщины по Тарковскому. История отношений Горчакова и Эуджении похожа на связь Доменико и Горчакова. Вероятно, переводчица никогда не встречала столь наполненных и интересных людей, как этот странный русский путешественник (заметим, что «наполненность» Доменико оказывается за пределами разрешающей способности её ви́дения). После знакомства с Андреем она тоже «обогащена» и «ущербна», она тоже «хочет слиться» в куда более ясном и, возможно, даже физиологическом смысле. Но только это всё не ностальгия по разобщённости, а «всего лишь» желание счастья, на поверхностность и малозначительность которого девушке указывал ещё пономарь в эпизоде 3. Кстати сказать, важная мысль, которую можно рассматривать как пояснение упомянутого высказывания, появилась в дневнике Тарковского 9 января 1982 года: «Человек стремится к счастью вот уже много тысячелетий. Но несчастлив. Отчего? Оттого ли, что не умеет достичь его? Не знает пути? И то, и другое, но главное в том, что в нашей земной жизни не должно быть счастья…, а [должно быть] страдание, в котором через конфликт добра и зла выковывается дух». С другой стороны, она кажется едва ли не заимствованием из «Восьми с половиной» Феллини, где главный герой Гвидо общается не с пономарём, а с кардиналом. «Ваше преосвещенство, я не счастлив…» — говорит он. «Почему вы должны быть счастливым? Ваше предназначение не в этом… Кто сказал, что человек рождён для счастья?» — отвечает священник.
На самом деле, при всём внешнем сходстве, интенции переводчицы и писателя не просто далеки, а даже полярны. Тот, кто осознал разобщённость, почувствовал ностальгию и ощутил тоску по цельности, гложущую Андрея (хоть Горчакова, хоть Тарковского) счастлив уже не будет никогда. Потому Эуджения не может заинтересовать своего спутника принципиально.
Тем не менее приходится предположить, что большого значения связке эпизодов 18–19 режиссёр не придавал, поскольку вообще относился к Эуджении, которая, напомним, и в сценарии-то возникла не сразу, довольно легкомысленно, называя[673] её не иначе как «мотивом какой-то неудовлетворенности» и подчёркивая, что «она не разрабатывает какую-то глубокую проблему».
Эпизод 20 разворачивается перед домом Доменико. Казалось бы, две сцены назад было названо непосредственное место действия, кто-то из бассейна выкрикнул, что сумасшедший живёт «над Баньо-Виньони, на площади, рядом с церквушкой». Благодаря этим словам можно привести координаты данной точки — @ 43.036465, 11.609362. Ясно, что речь идёт о Виньони-Альто, о церквушке Сан-Бьяджо, которую не упоминают путеводители, поскольку её не так-то легко застать открытой. В городке не более десятка домов. Собственно, упомянутая «площадь» — это пространство перед церковью три на десять метров. Однако подлинной локацией 6, то есть местом съёмки дома Доменико, стал пункт, расположенный в двухстах сорока километрах к юго-востоку от названной в картине точки. Эпизод снимался в Ананьи, одном из старейших городов, упомянутых на страницах настоящей книги.
Ананьи древен до такой степени, что о монументах, имеющих отношение к эпохе его возникновения, говорить не приходится. Значительно позже населённый пункт стал столицей герников, заметного племени древнеиталийского мира. Ещё в VII веке до н. э. герники начали выстраивать невоенные взаимоотношения с этрусками, что способствовало развитию поселения, к утверждению его роли в качестве экономического центра. Как это часто бывает в местной истории, со временем Ананьи утратил финансовую инициативу, но не превратился в заштатный городишко, став очагом духовной жизни. Именно потому, помимо прочего, он отличался образцами литургической архитектуры как языческой, так и, впоследствии, католической. Аристократы же наполнили его замками и дворцами.
В силу близости к Риму Ананьи был выбран резиденцией императора, а впоследствии и пап. Многие будущие понтифики и кардиналы оказались выходцами отсюда. Существенную роль в этом сыграла коррумпированность духовенства в Средние века. Именно местный капитул церкви дал пост преподавателя теологии в университете богослову Фоме Аквинскому. Впрочем, вскоре Фома перебрался в столицу.
У Данте в «Божественной комедии» есть слова: «О жадность, до чего же мы дойдём, / Раз кровь мою так привлекло стяжанье, / Что собственная плоть ей нипочём? / Но я страшнее вижу злодеянье: / Христос в своём наместнике пленён, / И торжествуют лилии в Аланье». Последнее слово — тогдашнее название Ананьи. Упомянутый наместник — папа Бонифаций VIII, выпустивший в 1302 году буллу «Unam sanctam»[674], утверждавшую непогрешимость понтифика, а также тотальную власть иерархов церкви не только над народом, но и над мирскими правителями. Никому из последних это не понравилось, но первым вмешался король Франции Филипп IV Красивый. К папскому дворцу было отправлено несколько тысяч солдат. Бонифация захватили в плен, но через пару дней его освободил простой люд, вставший на защиту понтифика.
Всё сказанное — лишь введение, первый аккорд в разговоре об истории Ананьи, но вряд ли Тарковскому поведали даже это. Не исключено, что в город он не заезжал вообще, поскольку съёмки проходили, на самой окраине. Жилищем Доменико стало заброшенное аббатство Санта-Мария-делла-Глория. Камера при съёмках в локации 6a, стояла примерно здесь — @ 41.755701, 13.124257. Ничего не известно о том, как режиссёр нашёл это место, но скорее всего, он следовал совету кого-то из кинематографистов, поскольку здание активно снималось и снимается до сих пор.
Грубая каменная кладка дома напоминает ту, что является типичной для Виньони-Альто, но всё-таки несколько отличается. А уж что совсем не соответствует, так это размеры строения. Жилище Доменико просто огромно, оно бы заняло половину города. Более того, на деле это не один дом, а целый комплекс францисканского монастыря, построенного в XIII веке. Сохранился он на удивление хорошо, поскольку использовался по назначению меньше ста лет. В последующие два века земля вместе со стоящим на ней аббатством несколько раз переходила из рук в руки, но всегда мирно, она перепродавалась. Эксплуатировать помещения для хозяйственных или производственных нужд никто так и не решился, пока в XX столетии не появилось кино. Впрочем, ходят слухи, будто сейчас здание выкупил муниципалитет Ананьи и, быть может, вскоре образчик романской архитектуры будет отреставрирован.
Эпизод 20 становится развитием предыдущего: контакт Горчакова с Доменико через Эуджению невозможен. Как только она отказывается помогать Андрею и оставляет его один на один со странным человеком — этот момент подчёркивается раскатами грома — писатель и «безумец» находят общий язык. Однако после этого уже невозможен контакт Горчакова с Эудженией, разве что по телефону в эпизоде 50. Стоит обратить внимание, что Доменико так и не приглашает русского путешественника к себе в дом. Тот сам осознаёт, что нужно войти.
Обсуждать природу их притяжения не имеет смысла, поскольку она носит не просто метафизический, но принципиально непознаваемый характер. Как непознаваем и тот механизм спасения мира, который Доменико пытается запустить с помощью Горчакова. Для последнего же мотивы можно назвать отчасти ностальгическими, ведь в имени его нового друга есть слово «дом», равно как в «избавлении» есть слово «изба».
Эпизоды 21–26, действие которых происходит внутри жилища «безумца», снимались не в павильоне, а всё в том же аббатстве Санта-Мария-делла-Глория. Первый из них — начало инициации Горчакова: писатель входит в дом. Локация 6b располагается за одной из дверей здания. Внутри бывшего монастыря был создан и микропейзаж — эпизод 22, локация 6c — столь важная для идентификации фильмов Тарковского сцена. Тут входящий Андрей, будто ангел, пролетает над «моделью» своих воспоминаний, прежде чем перейти от надежды (на возвращение, на встречу с женой) к вере. Сцена решена чёрно-белой, хотя представляется не столько фантазмом, сколько реальностью. Это лишний раз подчёркивает пограничность того состояния, в котором находится Горчаков. Однако после «полёта» он уже получает приглашение хозяина и проходит в комнату, где начинает звучать музыка, Девятая симфония Бетховена, эпизод «Adagio ma non troppo, ma divoto»[675]