Следует отметить, что изначально всё-таки речь шла о временном выделении помещения до тех пор, пока режиссёр не обзаведётся собственным жильём. Но потом, вероятно, из-за болезни, квартира была оформлена на Андрея и его наследников навсегда.
Как верно сообщает мемориальная доска, главному герою настоящей книги присвоили и звание почётного гражданина. Нужно сказать, что это вызвало пусть и не очень заметную, но всё же существенную волну протестов. Негативно отреагировали некоторые итальянские деятели искусств, которым решение показалось несправедливым. Но больше всего возмущались те, кто потерял возможность бесплатно жить в центре колыбели Возрождения, обвиняя в этом Тарковского лично.
Примечательно: сам режиссёр нигде и никогда не упоминал о том, что было в доме прежде, будто желая вычеркнуть это из истории. Остальные квартиры в здании распродали на общих основаниях, а теперь нижние этажи снимает университет архитектуры и дизайна.
Во флорентийском палаццо Веккьо «Movimento Popolare» устроило встречу со зрителями и ретроспективу. Тарковский был в восторге как от того убранства, в котором проходили показы, так и от энтузиазма публики. Один из посетителей спросил[955], что он думает об итальянском «демократичном» социализме по сравнению с советским? режиссёр ответил, что никакого другого социализма, кроме того, что строит СССР, быть не может, чем многих удивил, а кого-то даже разозлил. На Западе всё больше людей ожидало, что уж теперь Андрей наверняка станет резко критиковать режим на родине, но этого не происходило. В дневнике он ещё позволял себе безапелляционные суждения, однако публично высказывался всё осторожнее, а порой даже на удивление позитивно. Почему? В первую очередь, безусловно, из боязни навредить домочадцам. Но кроме того, на страницах «Мартиролога» Тарковский нет-нет да признавался в том, что до сих пор ощущает себя советским человеком. Встречая проблемы на Западе и со щемящим сердцем вспоминая бытность в Москве, он не мог разобраться, какая жизнь лучше, какая «его». Обе казались хуже. В этом смысле показательна история со стокгольмским издательством «Arbetarkultur», предложившим режиссёру напечатать «Запечатлённое время». Эта организация была тесно связанна с коммунистической партией Швеции. Тарковский совершенно не мог взять в толк, как так: в Москве коммунисты воспринимали его, как чуждый элемент, а в Стокгольме предлагали издать книгу.
Особо примечательно, что интерес у «Arbetarkultur» возник после того, как они выпустили томик Арсения Тарковского. В конце пути режиссёра вновь возник некий завораживающий параллелизм с отцом, как в 1962 году, когда они практически одновременно «дебютировали» в большом искусстве. Интересно и другое: сотрудник издательства Магнус Берг написал Андрею, что их интересует не только «Запечатлённое время», но ещё и книга сценариев. Заметим, что с выпуском первой возникнут неожиданные правовые проблемы. Дело вовсе не в Сурковой, а в договоре с издательством «Искусство». Добросовестная шведская печатная организация собиралась заключать договор через Всесоюзное агентство по авторским правам (ВААП), что, в свою очередь, было неприемлемо для режиссёра.
Пока местом жительства Тарковских оставалась квартира в Сан-Грегорио, где 23 ноября Андрей приступил к работе над финальной редакцией сценария «Жертвоприношения». Сколь бы «международной» ни была эта картина, окончательную версию режиссёр создал именно в Италии. Кстати сказать, многих, включая Эрланда Юзефсона, крайне удивляло, что в тексте он называл Александра «наш герой». Подобное обращение представлялось непривычным и как бы «извлекало» читателя из истории, помещая его в позицию демиурга.
Супруги съездили в Анседонию — весьма респектабельную деревушку, расположенную на берегу Тирренского моря. Её население менее ста человек, но люди, как правило, непростые — артисты, певцы, писатели… Наполняют посёлок не обычные дома, а виллы. Это рай для богатых аскетов-индивидуалистов — строения скрываются за непроницаемыми живыми изгородями из туи и тростника, потому приводить фотографии отсюда довольно бессмысленно. Если взглянуть с холма, то в одну сторону раскинулось море, в другую — бескрайний лес, а все жилища закрыты от чужих глаз полностью.
Вероятно, Андрей и Лариса приехали сюда по приглашению Пио Де Берти, у которого неподалёку — в местечке Кала-Пиккола — имелся особняк. Впоследствии Тарковские будут жить в нём. Своей виллой директор «RAI» гордился не меньше, чем фактом, что в его венах текла кровь Габсбургов. Режиссёр ничего не записал о впечатлениях от первого посещения, о развалинах древнеримского города Ко́за, находящихся практически на территории деревни и напоминающих маленькие Помпеи.
Похоже, сначала Анседония не понравилась Андрею, а вот городок Роккальбенья поразил его в самое сердце, из-за чего дневник начал в очередной раз заполняться подсчётами гектаров и лир. «Место очень красивое», — и в этом с Тарковским трудно спорить. Удивительно, но его показала режиссёру жена, которая, напомним, во время поездки мужа в Швецию оставалась в Италии и, надо полагать, путешествовала по стране, открыв для себя немало фантастических уголков. Неожиданно настал её черёд выступать проводником.
Роккальбенья — сказочный городок, находящийся не на горе, но в горах, под скалой (см. фото 151, 152). Издали он выглядит будто множество жизнерадостных пятен на сером фоне. Однако исторически ему крайне не повезло с расположением. Стратегического значения не имеет, важные транспортные артерии далеко, ближайший крупный город — Флоренция, но до него сто десять километров — на работу не наездишься, потому население Роккальбеньи с каждым годом всё сокращается. Именно труднодоступность определила её судьбу: фортификационных сооружений здесь было возведено множество, но, как правило, владелец города сменялся не в результате войны, а из-за купли-продажи. Сначала это был феод семьи Альдобрандеши, затем Медичи, потом Сфорца. Далее Роккальбенья вошла в Сиенскую республику и, наконец, в Великое герцогство Тосканское. Но во все времена и при любых правителях город отличался удивительной умиротворённостью, неожиданно разнообразной архитектурой, а также потрясающими видами.
Каждая его улочка — достопримечательность. Самая большая скала, возвышающаяся над домами, имеет человеческое имя — Пьетра. Даже если молчат ружья, камень может прилететь с неё и унести жизнь. Роккальбенья с момента основания в XIII веке несёт печать едва ли не античного рока, а также является примером симбиоза природы и цивилизации. Видимо, именно потому традиционный крест, водружённый на вершину скалы, склонился в благодарном поклоне.
Тарковский полюбил этот город с первого взгляда. Идеей переехать сюда, стать одним из тысячи местных счастливчиков он «заболел» сразу. Пока Андрей будет на Готланде, одновременно с обустройством флорентийского жилища Лариса начнёт ремонт и в квартире, купленной здесь. Осуществляться это будет силами некого Гаэтано — очередного прораба супруги режиссёра. Подобную роль некогда играл Араик Агаронян в случае реконструкции дома в Мясном.
В этот период немало времени супруги проводили в Риме, где встречались, например, с Джулио Андреотти. Последний, заметим, подтвердил свою готовность оказывать всестороннюю поддержку, и к январю он, действительно, добьётся для Тарковского итальянских документов, позволяющих беспрепятственно путешествовать внутри Европы. Это будет не совсем вид на жительство или гражданство. Для получения последнего потребовалось бы находиться в стране ещё несколько лет. Однако, всё глубже осознавая своё положение, вскоре[956] режиссёр сделает в дневнике запись о том, что им с Ларисой «удобно» жить без подданства.
Вскоре супруги вновь отправились в Париж, где 16 декабря состоялась пресс-конференции, приуроченная к созданию местного комитета по воссоединению семьи Тарковских, который организовал тёзка Ермаша Филиппо Кампюс из «Gaumont». Состоялся в столице Франции и показ «Ностальгии». Подчеркнём, что в регулярный прокат картина здесь так и не вышла, потому сеанс имел оглушительный успех.
По следам выступления на волнах парижского радио «Свобода» вышло примечательное интервью режиссёра Семёну Мирскому. Основными темами разговора стали невозвращение Тарковского и «Ностальгия». В кавычках и без. Примечательно, что на этот раз Андрей рассуждал о произошедшем уже довольно спокойно. Без лишних переживаний он воспроизвёл уже отточенные и обдуманные формулировки ответов на хорошо известные и даже набившие оскомину вопросы. Режиссёр заявил, что случившееся было для него «неожиданно и ужасно»: «То, что произошло, не является результатом моего выбора, а единственно возможным логическим шагом после того конфликта, который произошёл у меня с московским кинематографическим руководством». Слова достаточно общие, но по многим репликам складывается впечатление, будто Тарковский обвиняет в большей степени Ермаша, чем Бондарчука. Далее — как обычно: дескать, Андрей с удивлением обнаружил, что на родине его не считают «советским режиссёром», в то время как он продолжает работу именно в таком качестве, о чём свидетельствует фильм «Ностальгия», ведь «цель картины — рассказать, что советский человек не сможет жить на Западе».
Говоря об итальянском фильме, Мирский подчеркнул, что, по мнению многих, это лучшая работа Тарковского. В европейской прессе подобная точка зрения высказывалась довольно часто, и хотя автор этих строк склонен её разделять, следует отметить, что имелись в том числе и политические основания для таких настойчивых утверждений. Безусловно, помимо прочего, их целью была поддержка выбора режиссёра.
При этом Андрей отказался обсуждать в интервью сюжет «Жертвоприношения». Сказал лишь, что его новый фильм «о личной ответственности человека перед лицом событий, которые надвигаются на него стремительно и неизбежно… [Картина] посвящается способу и желанию участвовать в тех событиях, которые мы почему-то перепоручаем тем, кого называем политиками». Формулировка интересная и важная. Но ещё большее значение имеют слова о том, что будущая лента вышла, «вытекла логическим образом» из «Ностальгии», из личности персонажа Доменико — провинциального учителя математики. А значит, выбор Юзефсона на главную роль имел принципиальное значение. Более того, аутодафе «безумца» сам режиссёр неоднократно называл именно «жертвоприношением». Кстати, это не поможет быстро и легко определиться с названием шведского фильма, о чём речь пойдёт далее.