Кроме городов Трапезундской империи, небольшим центром экспорта вина был Севастополь (Сухуми). В 1351 г. в Каффе был введен специальный налог (10 аспров за ботте) на ввоз вин из Турции и Севастополя[717]. В XV в. этот налог составлял 11%. Компании купцов из Севастополя была тогда дана «франкизия» (освобождение от уплаты этого налога) за привезенное ими вино, так как «убыток» каффинской массарии был невелик (61 аспр) и общая стоимость вина была небольшая — 671 аспр Каффы[718]. Такой же налог платили и другие купцы, например из Симиссо[719]. Но некоторые особые сорта вин, например мальвазия, привозились западноевропейскими купцами из Верхней Романии как в Каффу[720], так и в Синоп и Самсун[721]. В целом же можно констатировать большой размах торговли вином прежде всего из Трапезундской империи.
Важное место в трапезундском экспорте занимали также высоко ценившиеся на Западе лесные орехи (понтийск. назв. — λεφτοκάρι, греч. — λεπτοκάρυον, латинск. — avellana, турецк. — фундук)[722]. Еще со времени античности понтийские орехи вывозились даже в Египет[723]. Их экспорт продолжался и в течение средневековья. В 1405 г. Клавихо и его спутники плыли из Платаны в Перу на генуэзском корабле, нагруженном лесными орехами нового урожая[724]. Барбаро сравнивал: понтийские орехи с выращиваемыми в Апулии[725]. Широко распространенная на Понте лещина стала культивироваться. В некоторых районах, как, например, в области Керасунта, орешники даже стали монокультурой, потеснив виноградники и оливы[726]. Значение экспорта лесных орехов показывают также требования репараций, предъявленные генуэзцами. Объем взысканий с трапезундской стороны в 1418 г. был установлен в 2 тыс. (34 168 л), затем — 1600 модиев (27334,2 л)[727]. При определении величин поставок генуэзцы исходили из реальных масштабов производства. В XIII–XV вв. урожайность понтийских орехов оценить трудно. Для примерной ориентировки укажем, что в начале XX в. урожай орехов в области Керасунта составлял до 50–60 тыс. т[728]. Но кроме Керасунта орешники в средние века покрывали склоны Понтийских гор и к востоку от Трапезунда[729]. В середине XVII в. Эвлия Челеби оценивал годовой доход от лесных орехов в 19 тыс. гурушей (более 2 млн. акче)[730].
Пчеловодство и бортничество, развитые в Трапезундской империи[731] и на Западном Кавказе, давали для экспорта мед и особенно воск. Арабские источники сообщают также об обилии и дешевизне меда в пограничных с империей тюркских эмиратах[732]. Воск и изделия из него, в первую очередь свечи, были широко представлены на внутреннем рынке Трапезунда. В 1292 г. они закупались английским посольством в Трапезунде[733]. В османский период мастерские в Трапезунде, производящие восковые и сальные свечи и отличавшиеся большой производительностью, принадлежали казне[734]. Венецианцы вывозили воск из Трапезунда и Таны, предусматривая для него специальный фрахт[735]. В иные годы воск наряду с шелком считался главным объектом погрузки на галеи «линии»[736]. Дж. Бадоэр покупал в Трапезунде воск для отправки в Венецию. Им был приобретен сначала 1 кантар 96 ротоли воска (88,6 кг)[737], а затем, в 1438 г., по поручению Бадоэра, Григуол Контарини закупил 3 мешка воска весом 629 ротоли нетто или 1116 венецианских либр соттиле брутто. Стоимость покупки составила 186 перперов плюс 17 перперов 23 карата за очистку[738].
По поручению Бадоэра, воск закупался также в Симиссо и Севастополе, даже в еще больших объемах[739]. При этом стоимость воска в Трапезунде составляла 27,2 перпера (980 аспров) за кантар, а в Симиссо вместе с доставкой в Константинополь — 22,5 перпера. Масштабы закупок Бадоэра значительны: в общей сложности они составляют 1480,3 кг воска на сумму 786 перперов.
Хотя у нас нет данных о генуэзской торговле воском, примечательно следующее обстоятельство. Д. Джоффрэ, изучавший генуэзские финансовые источники, заметил, что потеря генуэзцами восточных рынков — Трапезунда и Галлиполи — лишила Геную важного поставщика воска и породила спрос на этот товар на Магрибе[740].
На Западном Кавказе, кроме Севастополя, небольшими центрами по производству и сбыту воска были Вати и Фассо[741]. Из Севастополя мед и воск продолжали экспортировать в Кефе в XVI в.[742] Торговали ими также, вывозя по р. Чорох[743].
Прекрасный корабельный лес итальянские купцы приобретали главным образом в Кастамонском эмирате. Покрытые этим лесом горы, как сообщает Хаджи: Халфа, были к западу от Бафры. Они-то и поставляли на рынок мачты для кораблей[744]. В XVI в. в Синопе был арсенал османского флота. Но лес из Южного Причерноморья для строительства судов везли и в крупнейший в Европе арсенал Касим-паша, расположенный на Золотом Роге. В XVII в. суда строили также к западу от Синопа, в местечке Шатыркёй[745]. Так как имеются многочисленные данные о синопском военном и торговом флоте в XIV–XV вв.[746], есть основания полагать, что такое строительство осуществлялось и ранее.
Древесина приобреталась также для изготовления оружия. Например, лес в районе Киноли считался лучшим для арбалетов во всей Романии[747]. Из хорошей древесины в районе Синопа турки изготавливали прекрасные луки, продавать которые христианам запрещалось. Впрочем, соблазн был велик: изготовив луки, турки прятали их, зарывая в землю, а при появлении итальянских кораблей и купцов доставали и продавали[748]. Искусно сделанный лук, подаренный трапезундским императором Мануилом I Людовику IX[749], также был, видимо, синопского изготовления: город входил тогда в состав империи Великих Комнинов. В Трапезунде делали деревянные стрелы для арбалетов. 1000 таких стрел приобрел там Бадоэр более чем за 223 перпера[750].
В целом лес Южного Черноморья высоко ценился. Генуэзцы считали его лучшим материалом для строительства галей и других судов[751], а турки, называя район, примыкающий к реке Сакарья, Агач Денизи (Море деревьев), экспортировали лес на продажу[752]. Но если от времен античности и от XVI–XVII вв. есть много свидетельств вывоза леса с понтийских берегов[753], то при Великих Комнинах данных о торговле лесом через Трапезунд нет. Правда, в Восточном Понте корабельный лес встречается редко, в основном на труднодоступных гребнях гор[754]. Таким образом, в XIII–XV вв. лес и деревянные изделия поставлялись на внешние рынки Кастамонским эмиратом.
Для оснащения судов была необходима также пенька. В конце XIII в. ею торговали в Трапезунде, а в более позднее время, в XVI столетии, культура конопли была широко распространена в районе Самсуна — Терме[755].
В Трапезунде приобретались многочисленные упаковочные материалы и тара, необходимые для обслуживания посреднической и местной торговли. Как показывают археологические находки, из Трапезунда в Северное и Западное Причерноморье широко экспортировались керамические изделия[756]. Посольство Ленгли (1292) закупило в Трапезунде мешки, бочки, веревки для тюков, кошели из кожи для серебряных сосудов, бурдюки для вина, несколько разновидностей стеклянной, глиняной и медной посуды, материи для шатров и палаток, а также шесты и ремни для них и даже клетку для леопарда, подаренного английскому королю ильханом. Там же можно было купить и китайские корзины[757].
Важнейшим экспортным товаром были полезные ископаемые. В ряду наиболее дефицитных и важных в средние века считались квасцы. До середины XV в., когда были открыты месторождения в районе Тольфы в Италии[758], квасцы почти исключительно привозились с Леванта. Они применялись не только как медикамент (кровоостанавливающее средство), но широко использовались в текстильном ремесле для обезжиривания и очистки волокон ткани и особенно как компонент красителей, фиксирующий пигменты и придававший окраске яркость и сочность. В кожевенно