Те же мотивы находим и в крестьянских диалогах в другом народном представлении XV в. — мистерии о святом Онуфрии. Причем неоднократное повторение жалоб на жестокую эксплуатацию хозяев, даже лучших из них (это специально оговаривается в этой мистерии), если оно в какой-то мере стало литературным шаблоном, неоспоримо говорит о том, что тема эта живо интересовала слушателей, многие из которых сами были крестьянами-испольщиками, что она была острой и актуальной.
Не высоко оценивают свое положение сами крестьяне-половники, они считают его плачевным, зато те, кто эксплуатируют их, придерживаются иной точки зрения, относясь с недоверием ко всему тому, что делают крестьяне, считая все их стремления и поступки беззаконными, нетерпимыми и корыстными. Так, в замечательных по своей яркости и выразительности воспоминаниях зажиточного флорентийского пополана Джованни ди Паоло Морелли, записанных в конце XIV — начале XV в., среди ряда указаний о том, как надо землевладельцу вести себя с сидящими на его участках крестьянами, находим следующие: «Со своими работниками (lavoratori) будь осторожен, посещай часто свои владения (la villa), проверяй участок (il podere), поле за полем вместе с работником, ругай его за плохую работу, оценивай урожай… ознакомляйся с репутацией работника и положением его, узнай, не слишком ли много он говорит, не драчлив ли он, не врун ли, не хвастает ли своей верностью, не доверяй ему, и все время не спускай с него глаз… заставляй его отдавать тебе твою часть урожая до последней крошки. Никогда не делай ничего приятного крестьянину (al villano), так как он «разу же сочтет, что ты обязан это делать, и не будет работать лучше ни на йоту, если даже ты отдашь ему половину того, что имеешь… Никогда не будь ласков с ними (nоn fare mai loro un buono viso), мало говори с ними, обрывай их сразу же… Главное же — никогда ни в чем не доверяй им, кроме как в том, что ты сам видишь…»[312]
То обострение классовых взаимоотношений, которое ясно проявляется в приведенных текстах, чаще всего не приводит к открытым столкновениям, но такие столкновения все же происходят. Так, в 1384 г. происходит серьезное крестьянское восстание в Парме, в 1438 г. такое же восстание свирепствует в Равенне, а в 1462 г. — в Пьяченце. Однако восстания эти носят местный характер и широких откликов не вызывают, являясь скорее показателями широко распространенных и весьма обостренных отношений между крестьянами и землевладельцами, чем крупными политическими и социальными событиями[313].
Если работники деревни чувствовали себя безнадежно обиженными и угнетенными, что никак не могло благоприятно отразиться на их работоспособности и энергии, то есть все основания полагать, что настроения трудящихся городов, особенно передовых, перенесших разгром рабочих восстаний, были не лучшими. В то же время властители городов — богатые дельцы — еще с большим недоверием смотрели на своих наемников, чем землевладельцы на своих крестьян.
Чрезвычайно ярко рисует обстановку и положение в городе опрос опытных людей своего небольшого государства, который произвел в 1430 г. мантуанский маркиз Джан Франческо Гонзага, обративший внимание на плачевное экономическое положение в этом государстве и стремившийся выяснить причины этого кризиса и наметить меры борьбы с ним[314].
К сожалению, до нас не дошло обращение маркиза к экспертам, носившее по всей вероятности, судя по ответам, построенным более или менее одинаково, характер анкеты, но в самих текстах ответов сквозит нескрываемая и серьезная тревога за хозяйственное положение родного города, положение поистине плачевное.
В 22 заключениях, дошедших до нас, мы напрасно стали бы искать каких-нибудь смелых, радикальных решений. Дающие эти заключения люди, принадлежащие, по-видимому, либо к придворному окружению маркиза, либо к крупнейшим купцам и ремесленникам Мантуи, не имели широких экономических и политических горизонтов, которые позволили бы им предложить что-нибудь принципиально новое. Ведь небольшая, сохранившая в первой половине XV в. еще немало феодальных черт Мантуя отнюдь не принадлежала к числу передовых торгово-ремесленных центров Италии, и даже самые опытные и умные граждане ее вряд ли могли подняться до широких и самостоятельных взглядов.
Но именно это обстоятельство делает заключения 1430 г. особенно показательными, рисующими положение значительной части Италии.
Весьма ясно нужды экономики Мантуи формулирует один из опрошенных, Франческо д'Аббате (Franciscus de Abbatibus). «Во-первых, мне кажется, — пишет он, — что следует Вашей Светлости начать с того, чтобы выправить положение в трех направлениях: главным образом в земледелии (a l'arte de la tera), ибо оно является источником всех благ этого города и его контадо. Во-вторых, следует помочь производству сукна (l'arte de la lana). В-третьих, следует стремиться к тому, чтобы город и его контадо имели достаточно населения и те, кто живет здесь, имели занятия и заработки (trafigi е guadagni) так, чтобы они могли хорошо жить…»[315]. Обобщая положение, эксперт отмечает, что дело обстоит неблагополучно с основными звеньями экономической жизни его родины: не хватает населения, а то, которое имеется налицо, не может обеспечить себя достаточными заработками. Требует принятия срочных мер как сельское хозяйство, особенно важное для отсталой Мантуи, так и ремесло, в первую очередь производство шерстяных тканей — основной нерв большинства городов Северной и Центральной Италии.
Другой эксперт, Росселли де Летебеллано (Rosselli de Letebellano), указывает и на причину, которая, по его мнению, привела к столь плачевному положению, — это излишнее благополучие и богатство рабочих как в городе, так и в деревне, приводящее к тому, что они не хотят трудиться на других, а горожане плохо выполняют сельскохозяйственные работы. Поэтому Росселли предлагает запретить сельским работникам, местным или чужеземным, приобретать земли стоимостью более 200 дукатов с тем, чтобы они лучше и больше работали на землях горожан. Кроме того, чтобы «ни один деревенский житель, работающий или не работающий, какого бы состояния он ни был, не смел и не дерзал иметь одежду ценой свыше шести дукатов. И также женщины его семьи не смеют и не дерзают носить одежду ценой больше десяти дукатов…
Кроме того, чтобы ни один деревенский житель (или рабочий) не смел и не дерзал носить… (перечисляются различные одежды)… под страхом большой кары в виде штрафа или личного ареста до 6 месяцев или на другой срок, который будет определен, потому что такие одежды и украшения (frapi) иногда приводят к гордыне и вызывают многие беспорядки и убийства, которых бы иначе не было, и я думаю, что (принятие такого постановления. — М. Г.) было бы вещью очень полезной, ибо они находились бы в состоянии большого страха (stariano piu soto timore), чем это имеет место сейчас. И если будет сделано то, что содержится в вышенаписанных предложениях (capitoli), будет получена большая польза для города и большое количество денег поступит в торговлю (traficho) и в товары, которые никому не приносят вреда (che nogino niuno), а не будет содержаться в домах и в кубышках (in su li portichi e en li chasse), что приводит, по моему мнению, к большим непорядкам, ибо нельзя отличить жену богатого купца и даже дворянина и рыцаря от жены жалкого ремесленника (tristo artigiano); и потому что некоторые (из таких ремесленников) вкладывают в украшение своих жен (intorno ala lor dona) больше капитала, чем они имеют, и когда приходится собирать налоги (quando veni alevare deli bale), у них ничего не находят, а видят, что они совсем разорены (se trovano disfati de la roba)»[316].
Заключение это особенно характерно — в то время как крестьяне считают свое положение ужасным и впадают в отчаяние из-за его безнадежности, зажиточные граждане считают его, наоборот, слишком хорошим, приводящим к потере городом и горожанами столь необходимых рабочих рук. Здесь сказывается то безнадежное противоречие классовых интересов, та исконная враждебность, которые столь характерны для Италии конца XIV — начала XV в., времени после подавления восстаний чомпи во Флоренции и ему подобных в других городах.
Третий эксперт, Джованни Алипранди (Giovanni Aliprandi), жалуется на упадок дисциплины в городском ремесле и на низкое качество продукции последнего. Средство против этого он видит не в нахождении новых путей для развития городского производства, а, наборот, в укреплении и усилении старых, чисто феодальных по своему характеру цеховых ограничений. Четвертый — Джованни Авеньи (Giovanni Avegni), предлагает строго следить за тем, чтобы ни один ремесленник не смел заниматься двумя разными ремеслами, даже родственными друг другу. Например, «тот, кто изготовляет мыло, не смел стирать белье, и тот, кто делает обувь, не обрабатывал кожу»[317]. Кроме того, ни один ремесленник не должен продавать оптом свою продукцию. Особенно же важно, считает Джованни Алипранди, строго следить за качеством продукции, в первую очередь в основном, текстильном производстве. Надо обратить внимание на то, что в последнее время покупатели постоянно жалуются на качество производимых в Мантуе тканей. «Купишь 8 локтей сукна, — говорят они, — и после мойки они превращаются в 5. И в то время как раньше шла добрая слава о мантуанских сукнах, в настоящее время она стала плохой»[318].
Росселли де Летебеллано предлагает переселить в обязательном порядке всех ремесленников в город.