Появится ли его семья на стадионе? И если нет, будут ли они наблюдать за казнью из дома? Он пытался вспомнить, что происходило с родственниками знаменитых преступников в Эпоху смертных, но здесь трудно было найти аналогии, потому что в те далекие времена не было таких страшных злодеев, как Жнец Люцифер. Может быть, его родственников проклянут и подвергнут жатве? Отец Роуэна стал жертвой жнеца незадолго до того, как затонула Стоя, а потому он так и не узнал, кем стал его сын, и за это можно было благодарить судьбу. Но если его мать, его братья и сестры все еще живы, как же они должны ненавидеть и презирать его! Понимание этого было самым тяжелым ударом по его стойкости.
У Роуэна было много времени, чтобы пообщаться с собственными мыслями во время этого длинного путешествия по извилистым дорогам Мидмерики. Мысли его перестали быть ему друзьями, потому что постоянно напоминали, какой выбор он сделал и как они привели его туда, где он оказался. То, что когда-то было справедливым, оказалось глупым, то, что было окрашено отвагой, окрасилось печалью.
А ведь все могло быть иначе. Роуэн мог бы исчезнуть, как это сделал Жнец Фарадей – такая возможность была. А интересно, где теперь сам Фарадей? Будет ли он наблюдать за казнью? Прольет ли слезу? А хорошо было бы знать, что кто-то плачет по его загубленной жизни. Конечно, Ситра будет плакать, где бы она ни была. И этого будет вполне достаточно.
Жатва была назначена на семь вечера, но люди начали прибывать на стадион заранее. В толпе были и жнецы, и обычные люди, и хотя для первых был выделен отдельный вход, Годдард убеждал жнецов рассаживаться среди простых граждан.
– Отличная возможность для пиара, – говорил Годдард. – Улыбайтесь и говорите любезности. Внимательно слушайте глупости, которые будут говорить в толпе, и притворяйтесь, что вам интересно. Можете даже наделить кого-нибудь иммунитетом.
Многие из жнецов вняли директивам Годдарда, но прочие не смогли преодолеть себя и сели среди своих.
Роуэн, сопровождаемый тяжеловооруженными охранниками, был препровожден в зону, из которой был выход непосредственно на поле. Костер, приготовленный для Роуэна, представлял собой трехэтажную пирамиду, внешне выглядевшую как сваленные в кучу ветки и плавник. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что все это было реализацией тщательного инженерного дизайна – ветки и бревна были не просто хаотично навалены, а аккуратно сбиты гвоздями, и вся конструкция помещалась на огромной катящейся платформе, способной вращаться и передвигаться в разные стороны. В самом центре костра инженеры оставили пустоту, и там был установлен каменный столб, к которому огнеупорными стропами и привязали Роуэна. Столб находился на площадке подъемника, который должен был вознести преступника на самый верх пирамиды, в нужный момент открыв его толпе. И тогда Годдард собственноручно подожжет костер.
– Это тебе не какой-то там обычный костер, – объяснял Роуэну техник, который явился, чтобы отключить его наночастицы. – Я входил в бригаду, которая разрабатывала это чудо. Здесь четыре сорта дерева: ясень для ровного горения, маклюра для жара, яблоня для аромата и несколько вязанок сучковатой сосны для того, чтобы трещало.
Техник глянул на дисплей своего многофункционального тестера, чтобы удостовериться, что наночастицы в крови Роуэна выключены, после чего, как школьник на научной выставке, с энтузиазмом вернулся к объяснению всех чудес спроектированного его бригадой костра.
– О, тебе это понравится! – заявил он. – Ветки внизу, на внешней кромке, обработаны солями калия, и огонь будет фиолетовый; выше будет хлорид кальция, который даст голубое пламя. И так все выше и выше – все цвета спектра!
После этого техник ткнул пальцем в черную мантию, которую охранники силой натянули на Роуэна.
– А мантию пропитали хлоридом стронция, – сказал он. – Он даст ярко-красное пламя. Это будет красивее, чем новогодний фейерверк.
– Ну что ж, спасибо! – сказал Роуэн. – Жаль только, что я этой красоты не увижу.
– Увидишь! – весело перебил его техник. – В основании костра стоит мощный вентилятор, который погонит дым вверх, и всем все будет отлично видно, даже тебе.
Затем он извлек откуда-то кусок коричневой ткани.
– Это пироксилиновый кляп, – сказал техник. – Быстро горит и воспламеняется, как только его достигает жар.
И тут он остановился, поняв наконец, что Роуэн совсем не хочет знать об этих подробностях. Никакого энтузиазма по поводу быстро воспламеняющегося кляпа, который позволит людям услышать, как он кричит, Роуэн явно не испытывал. И еще он был рад, что ему не предложили последний ужин – его бы стошнило при попытке хоть что-нибудь проглотить.
Позади техника в путанице веток появилась Жнец Рэнд. Небольшое, но облегчение по сравнению с тем, что тут рассказывал техник.
– Нельзя с ним говорить, – приказала технику Рэнд.
Техник тотчас же скукожился, как щенок, которого отругала хозяйка.
– Да, ваша честь! Простите, ваша честь!
– Отдай мне кляп и проваливай!
– Да, досточтимая Жнец Рэнд. Простите еще раз. Он готов.
Рэнд взяла кляп; техник же, вдавив плечи в грудь, испарился.
– Сколько еще? – спросил Роуэн.
– Скоро начнется, – ответила Рэнд. – Парочка речей, и – вперед!
Роуэн почувствовал, что у него нет ни сил, ни желания вступать с ней в шутливую перепалку. Костер, на котором тебя поджаривают, – не лучшее место для галантного острословия.
– Будешь смотреть? – спросил он. – Или отвернешься?
Роуэн не понимал, почему это было для него важно, но ждал ответа с нетерпением. Рэнд же не ответила. Вместо этого она сказала:
– Мне совсем не жаль, что ты умрешь, Роуэн. Но мне совсем не по душе то, как это произойдет. Откровенно говоря, я бы предпочла, чтобы все уже было закончено.
– Я бы тоже, – сказал он. – Пытаюсь понять, что лучше – знать, что это случится, или не знать вообще.
Он выждал паузу и спросил:
– А Тигр знал?
Рэнд сделала шаг назад.
– Я не позволю тебе снова играть со мной в эти твои интеллектуальные игры, Роуэн, – сказала она.
– Какие еще игры? – искренне проговорил Роуэн. – Я просто хочу знать. Ты сказала ему, что происходит, перед тем, как забрала его тело? У него было хоть несколько мгновений, чтобы примириться с мыслью о смерти?
– Нет, – ответила она. – Он ничего не узнал. Он думал, его будут посвящать в жнецы. Мы отключили его, и все.
Роуэн кивнул головой.
– Это все равно, что умереть во сне, – сказал он.
– Что?
– Именно так в Эпоху смертных хотели умирать все люди. Во сне, мирно, даже не зная об этом. Думаю, в этом был смысл.
Роуэн решил, что сказал слишком много, потому что Рэнд завязала и затянула кляп на его рту.
– Как только пламя дойдет до тебя, постарайся глубоко вдохнуть, – сказала она. – Так все кончится быстрее.
И ушла, не оглядываясь.
Эйн была не в состоянии изгнать из своего сознания образ Роуэна Дэмиша. Она много раз видела его связанным и скованным – по рукам и ногам, в наручниках, в кандалах. Но сегодня все было не так, как раньше. Роуэн не был ни дерзок, ни задирист; он смирился. И он не выглядел как безжалостная машина убийства, каковым хотел выставить его перед всеми Годдард. Перед Рэнд стоял юноша – испуганный, старающийся понять, что его ожидает, и неспособный сделать это.
Ну что ж, и поделом ему, думала Эйн, стараясь освободиться от настойчиво всплывающего в ее сознании образа. Как аукнется, так и откликнется – так вроде бы говорили в Эпоху смертных?
Когда Эйн выходила на поле, ветер пролетел по чаше стадиона, и мантия у нее затрепетала, подхваченная его порывом. Трибуны были почти полны. Более тысячи жнецов и тридцать тысяч обычных граждан – внушительная толпа.
Рэнд села рядом с Годдардом и его помощниками. Константин не собирался пропускать казнь, но он в не меньшей мере, чем Рэнд, был раздосадован тем, как все было организовано.
– Вам нравится, Константин? – спросил его Годдард с целью явно провокационной.
– Я осознаю важность этого события, которое сплотит наш народ и сделает нас единой Северной Мерикой, – сказал Константин. – Это сильный ход, и он определит крутой поворот в жизни жнеческого сообщества.
Это был комплимент в адрес Годдарда, но не ответ на вопрос Суперлезвия. В высшей степени эффектный дипломатический ход, хотя Годдард и прочитал в словах Константина, как и предполагала Эйн, нотки неодобрения.
– Постоянство – ваша главная черта. Константин ведь по-гречески – постоянный? – сказал Годдард. – Так вы и войдете в историю: Константин Постоянный.
– Есть прозвища и похуже, – отозвался Константин.
– Вы хоть отправили приглашения нашим так называемым друзьям из Техаса? – спросил Годдард.
– Да. Они не ответили.
– Как я и ожидал. Ну не позор ли? Они исключают себя из нашей дружной семьи, где каждый готов прижать их к груди!
В программе вечера были заявлены речи Высоких Лезвий из четырех северо-мериканских регионов – каждая речь была тщательно написана и выверена с тем, чтобы точно попасть в цель, определенную Годдардом.
Высокое Лезвие Восточной Мерики Хаммерстайн прольет слезы по поводу тысяч и тысяч, погибших в Стое, а также тех нечастных жнецов, которых столь жестоко умертвил Жнец Люцифер.
Высокое Лезвие Западной Мерики Пикфорд будет говорить о единстве северомериканцев и о том, как союз пяти из шести северо-мериканских регионов сделал жизнь каждого человека, живущего здесь, радостнее и счастливее.
Высокое Лезвие Мекситеки Тизок вспомнит Эпоху смертных, укажет, как далеко мир ушел от тех темных времен, и мягко намекнет аудитории, что регионы, не желающие объединиться с Годдардом, тянут мир назад, в прошлое.
Высокое Лезвие Крайнего Севера Макфай выразит благодарность организаторам настоящего события. Она также отметит уважаемых гостей – как жнецов, так и обычных людей, в честь которых это событие и было организовано.