– Звуком своего голоса Набат разрушил гору…
– Набат обедал в пустыне с богами Эпохи смертных и председательствовал за их столом…
Реального Набата было легче спрятать в складках абсурда, который благодаря слухам плотно окутывал его действительную жизнь.
– Хорошо, что мы это все делаем, – говорил викарий Мендоза. – Но это – ничто в сравнении с тем, что мы могли бы делать.
– Мы делаем то, чего хочет от нас Гипероблако, – говорил Грейсон, но Мендоза не торопился соглашаться. И, по правде говоря, Грейсон временами чувствовал, что сыт всем этим по горло.
– Я чувствую, что я – белка в колесе, – пожаловался он Гипероблаку. – Какой смысл в том, что я делаю, если секты Шипящих появляются быстрее, чем я успеваю вернуть их на путь истинный? Это тоже часть твоего плана? И разве хорошо то, что я притворяюсь богом?
– Дай определение слову «хорошо», – попросило Гипероблако.
Когда речь заходила о вопросах этики, Гипероблако становилось невыносимым. Лгать оно не умело, а Грейсон умел, и неплохо. Он лгал Шипящим при каждой с ними встрече, убеждая их в том, что обладает нечеловеческой природой. Но и при этом Гипероблако не останавливало его, а потому он не знал, одобряет оно его ложь или нет. Простой запрет не совершать того-то или того-то – вот и все, что Гипероблако делало, когда понимало, что Грейсон выходит за рамки своих возможностей и полномочий. А вообще, если бы Гипероблако хоть как-то критиковало его, он бы чувствовал себя более комфортно, потому что понимал бы, правильно ли работает стрелка его нравственного компаса или же сбилась. С другой стороны, Гипероблако могло бы прямо сказать ему о том, оправдывает ли поставленная цель те средства, что он использует. Во всяком случае, его не так бы мучила совесть.
– Если ты станешь делать что-либо разрушительное, я дам тебе знать, – говорило Грейсону Гипероблако, после чего он ждал от него хорошего пинка, который тем не менее так и не получал.
– Твоим именем я совершил нечто ужасное! – сказал он как-то Гипероблаку.
– Дай определение слову «ужасное», – попросило оно.
Свита Набата, его «внутренний круг», состоявшая из Жнеца Моррисона, Сестры Астрид и викария Мендозы, оказалась очень эффективной командой.
Моррисон с самого начала доказал свою полезность. Он не слишком был озабочен этическими вопросами в те времена, что предшествовали его встрече с Набатом, но в последующие годы он изменился кардинальным образом. По крайней мере, в нем появилась некая не свойственная ему ранее просветленность. И, кроме того, у него были веские причины остаться с Набатом. Пойти ему было больше некуда. Северо-мериканские жнецы считали его погибшим. Заниматься жатвой он не мог – если бы жнеческое сообщество подняло статистику жатвы, оно бы заметило, что он продолжает убивать и наделять иммунитетом родственников людей, которых он подверг жатве. Ну что ж, решил он, когда сегодня повсюду льется кровь, один жнец-отщепенец, отлынивающий от своих обязанностей, не сделает погоды.
Конечно, это была не вся правда, но всей правды Моррисон не хотел открывать даже для себя.
Жнецы не заметили его отсутствия потому, что не замечали и его существования. Им было на него наплевать. Для прочих жнецов Моррисон всегда был пустым местом. Нелепая фигура даже в глазах наставника, который выбрал Моррисона потому, что тот был сильным и привлекательным, но потом разочаровался в ученике, когда стало понятно, что тот ни у кого не вызывает уважения. В жнеческом сообществе Моррисон стал поводом для шуток. А здесь, на службе у Набата, существование Моррисона приобрело смысл и цель. Он обрел свое место в этом мире как защитник великого пророка, как его охранник. И это нравилось Моррисону.
Сестра Астрид была единственной, кто не мог примириться с Моррисоном.
– Ты, Джим, воплощаешь в себе все, что я терпеть не могу, – говорила она.
От этих слов он ухмылялся:
– Почему бы тебе просто не сказать, что я тебе нравлюсь?
– Я с тобой просто сосуществую. По необходимости. Чувствуешь разницу?
Что касается Астрид, то ее работа состояла в том, чтобы удерживать всю их команду в рамках верного духовного маршрута. Она оставалась с Набатом потому, что в глубине души верила, что Набат – реальность, что он есть чудесным образом воплощенный Тон, а то, что говорит по этому поводу Грейсон Толливер – следствие естественных для святого человека скромности и смирения. Поэтому он и отрицает то, что является частью Святой Триады. А его неверие в собственную святость как раз эту святость наилучшим образом и подтверждало. И Астрид тайком ухмылялась каждый раз, когда Грейсон в качестве Набата встречался с очередной сектой Шипящих, потому что знала, что тот не верит ни одному слову, которое произносит, и все это для него – лишь роль. Но для Астрид настойчивый отказ Грейсона признать свою божественную сущность был лишь еще одним, и самым убедительным, подтверждением последней.
И, наконец, викарий Мендоза – маг, шоумен, продюсер их странствующего цирка. Он знал, что является осью, которая удерживает всю их четверку вместе, и хотя бывали моменты, когда он искренне вспоминал о своей вере, большую часть времени он отдавал практической реализации их совместного проекта.
Мендоза не только организовывал аттракцион под названием «Явление Набата Шипящим», но и постоянно был на связи с викариями по всему миру, стремясь привести как можно больше тоновиков под сень милой ему доктрины и помочь им защититься от жнецов. Кроме того, Мендоза занимался дезинформацией, распространяя ложные слухи о Набате. Эти слухи были чрезвычайно полезны в деле сплочения тоновиков и одновременно дезориентации жнецов – как могли жнецы доверять сведениям о явлениях Набата, если почти все они были продуктом вымысла? Тем не менее, когда Грейсон узнал об этих россказнях, он ужаснулся. Недоумевал и Мендоза – Грейсон не понимает их ценности?
– Вы говорите людям, что я восстал из пепла? – возмущался Грейсон.
– Так тому же есть прецеденты, – объяснял викарий. – В истории религии пруд пруди сюжетов об умирающих и воскресающих богах. Дионис, Таммуз, Хор-Озирис. Да тот же Иисус. Обычные дела. Я просто закладываю фундамент в основание вашей легенды.
– Если людям нравится верить в эту чушь, это их дело, – говорил Грейсон, – но я не хочу поощрять распространение этой лжи.
– Но если вы хотите мне помочь, то почему держите мои руки связанными?
– Просто я хочу, чтобы вы использовали свои руки не только для самоудовлетворения.
На что Мендоза рассмеялся, но поскольку смеяться над Набатом было себе дороже, то викарий быстро заткнулся.
– Хорошо, Ваша Сонорность, – сказал викарий, как всегда говорил в последнее время. – Я это хорошо усвою.
У него не было иного выхода, как отступить, потому что спорить с этим твердолобым юнцом было бесполезно. Грейсон же ничего не понимает в том, как ему, викарию Мендозе, удается так долго поддерживать в глазах мира и града его статус божества! А интересно, подумал Мендоза, зачем я вообще упираюсь?
Затем произошли события, которые все изменили.
– Горе! О, горе! – заголосило Гипероблако в ушах Грейсона как-то вечером. – Почему я вовремя не ослепло и не оглохло? То, что произошло, а произошло нечто ужасное, станет поворотным пунктом в судьбе мира!
– Ты можешь не говорить загадками? – спросил Грейсон. – И объяснить, что происходит?
И Гипероблако, не скупясь на кровавые детали, рассказало Грейсону о массовой жатве, случившейся на стадионе. О десятках тысяч, погибших в одночасье.
– Через некоторое время это будет в новостях, – сказало Гипероблако. – Хотя северо-мериканские жнецы и попытаются все скрыть, событие слишком масштабное, чтобы его можно было замолчать. Оно вызовет цепь событий, которые приведут мир к беспрецедентным волнениям.
– И что мы с этим будем делать? – спросил Грейсон.
– Ничего, – отозвалось Гипероблако. – Это – дела жнецов, и я не могу на них реагировать. Буду вести себя так, словно ничего и не произошло.
– Ну что ж, – сказал Грейсон. – Ты не можешь, но я-то могу!
– Продолжай свою работу, – возразило Гипероблако. – Именно сейчас необходимо сдерживать Шипящих.
И Гипероблако произнесло фразу, от которой Грейсон похолодел.
– Шансы того, что Шипящие нанесут серьезный вред человечеству, поднялись до девятнадцати целых и трех десятых процента.
Глава 33Ни разбить, ни сломать…
Это Жнец Анастасия. Нет, это не запись. Я говорю это вживую, потому что я — жива. Но я понимаю, что я вас не убедила. Это естественно – любой может сделать такой фокус, используя конструкт моей памяти и прочие технические средства. Поэтому я хочу, чтобы вы до конца сомневались в истинности этой передачи. Сомневались и сделали все, чтобы разоблачить подделку. Приложите максимум усилий, чтобы убедиться в том, что вас обманывают. Потому что, если вам не удастся этого сделать, вам придется принять, что я говорю правду. Что я — жива. И как только вы убедитесь в этом, мы будем говорить о серьезных вещах.
Первая передача была короткой и без затей. Никаких особых доказательств, подтверждающих ее слова, Анастасия не приводила, и для первого раза это было правильно.
В глубинном сознании она нашла нечто по поводу лунной катастрофы. Нечто значительное. Ей удалось сделать то, чего не смог сделать до нее никто – найти похороненные в глубинном сознании Гипероблака свидетельства этой катастрофы, которые оказались там задолго до ее, Анастасии, рождения. Гипероблако знало, что эти сведения у него есть, но по закону не имело права ничего с ними делать. Дела жнецов – это дела жнецов. Но Гипероблако знало, что нашла Анастасия, потому что, конечно же, знало содержание своего глубинного сознания до последнего бита информации. А интересно, думала Анастасия, Гипероблако радо, что она нашла то, что искала?
– Я чрезвычайно горжусь вами, – сказал Анастасии Высокое Лезвие Тенкаменин. – Я знал, что вам удастся добыть эти сведения. Конечно же, Жнец Македа полна сомнений.