Одним словом, составленные в Петербурге инструкции грешили двусмысленностью, по сути назначая экспедиции сразу двух руководителей и не давая чёткого указания, кто же из них бесспорно главный. Пока плавание только готовилось, это не вызывало явных споров, но многомесячный непростой поход в открытом море обострил проблему и заставил её вырваться наружу открытым конфликтом на маленькой палубе.
«Капитаны под командой камергера…»
На небольшом кораблике «Надежда», длиною всего 34 метра 20 сантиметров, и так забитом до упора предназначенными Дальнему Востоку припасами, размещались 58 членов экипажа, включая капитана Крузенштерна, и 23 участника посольства, в том числе глава «Русской Америки» Резанов. Даже просто совместная жизнь восьми десятков разных людей в столь стеснённых условиях была бы нелёгкой, а здесь приходилось жить и непрерывно работать посреди открытого, часто бурного, и постоянно опасного моря… В наши дни существует такое научное понятие, как «психологическая совместимость экипажа», над которой работают практики и бьются психологи – по описанным выше причинам на борту «Надежды» с психологической совместимостью оказалось совсем не гладко.
Проблемы накапливались первые два месяца плавания. Капитан Крузенштерн, понимавший всю сложность кругосветного «вояжа» на маленьком парусном корабле, изначально был не слишком доволен тем, что ради припасов на Камчатку и посольства в Японию, приходилось жертвовать запасом корабельных снастей и тратить драгоценное время на стоянках в портах. Корабли тогда не имели двигателей, которые можно запустить в любой момент, и полностью зависели от погоды – любое промедление в гавани грозило «потерей ветра». Резанов же, как посол русского царя, считал своим долгом во время всех стоянок общаться с местным начальством, и порою возникавшие из-за этого задержки не могли не раздражать капитана.
В свою очередь педантичный, прямолинейный и излишне серьёзный Крузенштерн явно начал тяготить опытного царедворца и ловкого коммерсанта Резанова. Мелкие проблемы копились на фоне главной – оба понимали, что каждый из них искренне считает себя в экспедиции главным. До стоянки на Тенерифе, стараясь не давать волю чувствам, каждый пытался навязать своё первенство по факту, без открытого конфликта, сохраняя внешнюю корректность. Но на третий месяц плавания нервы не выдержали…
Первое открытое выяснение отношений случилось накануне отплытия из гавани Тенерифе, в ночь на 27 октября 1803 года. Николай Резанов пытался подчинить Ивана Крузенштерна «рескриптом» с личной подписью императора. На маленьком корабле было невозможно сохранить размолвку в секрете от команды и пассажиров. Плывший на «Надежде» мичман Ермолай Левенштерн тут же записал в дневнике: «Резанов секретно показал Крузенштерну указ императора, по которому он, Резанов, назван начальником экспедиции. И очень он этим чванился…»
Крузенштерн возражал: «Захотят ли капитаны находиться под командой камергера?..» Николай Резанов перед отправлением кругосветной экспедиции, действительно, получил титул камергера – один из высших придворных чинов ему присвоили для солидности будущего посольства к японскому монарху. В Российской империи чин камергера соответствовал генерал-майору армии или контр-адмиралу флота. Но это был именно гражданский чин, а корабли экспедиции, что было особо оговорено в инструкциях Крузенштерна, шли под военным флагом. В сословных и корпоративных понятиях того времени военные не могли подчиняться штатским – видеть «капитанов под командой камергера» было бы настоящим оскорблением для морских офицеров.
Первое открытое выяснение отношений не привело к результатам. Стороны остались при своих – каждый был уверен, что он самый главный. Лишь чисто морские вопросы разумно договорились оставить исключительно в ведении Крузенштерна. Как позднее вспоминал о том скандале плывший на «Надежде» лейтенант Макар Ратманов: «Наш капитан с послом имел крупный разговор, в разсуждение требования второго, что он начальствует всем. Но посол согласился, что он не морской офицер, и сею частию командовать не может…»
Однако и это хрупкое согласие завершилось почти оскорблением, когда камергер Резанов высокомерно бросил капитану Крузенштерну: «Вам остаётся командовать над парусами и ничего больше».
«Переходя равноденственную линию или екватор…»
В полдень 27 октября 1803 года экспедиция со скандалом на борту покинула Канарские острова и устремилась на юг, к экватору. На кораблях разгорались страсти, а вокруг раскинулся безбрежный тропический океан.
Несколько недель бушевала характерная для этих широт погода – неожиданные шквалы под раскаты грома и молнии чередовались тёплыми тропическими дождями. «Мы почти ничего подле себя не видели, – вспоминал позднее капитан «Невы» Юрий Лисянский, – кроме тропической птички и нескольких дельфинов. Последние, подобно морским разбойникам, немилосердно гоняли бедную летучую рыбу, которая, не зная, куда укрыться от неприятеля, то погружалась в воду, то выпрыгивала на воздух. Одна из них взлетела к нам на корабль…»
Матросы ежедневно ловили океанскую живность, чтобы свежей пищей разнообразить скудный паёк. Рыбу отваривали особым образом, положив ей в брюхо серебряный рубль – по морскому поверью, если он чернел, то есть такой улов было нельзя. Запивали тропическую рыбу виноградной «мальвазией», либо смесью водки с лимонным соком, благо много вина и цитрусов закупили на Канарских островах.
Общая карта кругосветного плавания экспедиции Крузенштерна
Тем временем приближалось поистине историческое событие – первый раз в истории России наши корабли пересекали экватор. Случилось это 26 ноября 1803 года в 10 часов 30 минут утра. «Нева» и «Надежда» сблизились и обе команды кричали друг другу «Ура!», а затем корабли дали салют холостыми выстрелами из пушек.
На борту «Надежды» пересечение экватора впервые в русском флоте отметили с участием «морского бога Нептуна». Как вспоминал капитан Крузенштерн: «Матроз Иван Курганов, имевший отменные способности и дар слова, быв украшен трезубцем, играл свою ролю в самом деле так хорошо, как будто бы он был уже старым, посвященным служителем морского бога, и приветствовал Россиян с первым прибытием в южные Нептуновы области с достаточным приличием».
Не остался в стороне от праздника и камергер Резанов, приказав выдать из казны Российско-Американской компании по испанскому серебряному пиастру каждому рядовому матросу на обоих кораблях. Плывший на «Неве» приказчик Российско-Американской компании Николай Коробицын, вспоминая невероятные слухи о том, что вода на экваторе якобы кипит от жары, записал тогда в дневнике: «Мы, переходя равноденственную линию или екватор, не чувствовали чрезвычайнаго и несноснаго на оном жа̀ру и в разсуждении воздуха не приметили в людях какой-либо перемены в здоровье… А матрозы всей командой крычали ура».
«Я должен щесть себя Командиром…»
11 декабря 1803 года, после полутора месяцев в открытом океане, экспедиция приближалась к южным берегам Бразилии. Материк был еще не виден, но на корабли ветром с континента занесло целую тучу разноцветных тропических бабочек. И под порхание этих живых цветов на «Неве» разразился новый виток скандала.
Неожиданно команда узнала, что полтора месяца назад с острова Тенерифе камергер Резанов отправил в Петербург письмо с жалобой на капитана Крузенштерна. Об этом рассказал один из «кавалеров посольства» – состоящий в свите Резанова поручик гвардии Фёдор Толстой.
В высшем свете Российской империи 20-летний граф Толстой был знаменит, по словам современников, как «человек эксцентрический» – хулиган и дуэлянт. Влиятельные родственники записали юного графа чиновником посольства в Японию, чтобы молодой повеса, удалившись на несколько лет из Петербурга, мог избежать наказания за дуэль. Толстой летом 1803 года, действительно, стрелялся с командиром своего батальона, полковником Дризеном. Причина дуэли была весьма необычной – Дризен накричал на Толстого за то, что тот… летал на воздушном шаре. Полковник счёл это хулиганством, позорящим гвардию. Кстати, то был самый первый в России полёт воздушного шара – его совершил французский изобретатель Жак Гарнерен. «Эксцентрический» Фёдор Толстой, был единственным, кто не испугался вместе с французом взлететь в небо. Так по итогам первого полёта граф Толстой оказался и в первой русской экспедиции вокруг света.
Граф Фёдор Иванович Толстой (1782–1846). Неизвестный художник сумел передать характер молодого графа…
Юный аристократ счёл плавание очередным приключением и развлекался как мог. Например, активно спаивал корабельного священника. Когда тот в ходе очередной попойки уснул, граф Толстой прихватил из посольской каюты печать и свечным воском припечатал бороду уснувшего к столу. Разбуженный Толстым священник долго не решался освободить бороду – забавлявшийся «кавалер посольства» уверял наивного собутыльника, что самовольно ломать восковой оттиск «царской» печати будет страшным государственным преступлением… Конфликт Резанова и Крузенштерна граф Толстой тоже счел интересной забавой в ходе долгого, порою монотонного плавания. Едва узнав об отправленной в Петербург жалобе, он тут же подбросил дров в огонь развлекавшей его ссоры.
Морские офицеры восприняли жалобу на их капитана, как предательство и подлость. Лейтенант Макар Ратманов вечером 11 декабря 1803 года записал в дневнике: «Господин посол открылся Толстому, что он на капитана из Тенерифа жаловался Государю. Толстой не мог удержать сего мерзкого поступка в тайне. Тотчас предостерег и сказал всё капитану. После этого случая все благородные люди к его превосходительству послу еще более имеют пренебрежение».
Мичман Ермолай Левенштерн вообще обозвал посла в Японию «японскими подлецом» – к счастью, не в лицо, а то было б не избежать дуэли посреди океана, а в личном дневнике. «Многие из нас, – записал в тот день возмущённый мичман, – просили капитана Крузенштерна предать дело гласности и потребовать от японского подлеца в письменном виде всё то, на что он тайно претендует».