Масла в огонь подлил и сам Резанов, попытавшись за спиной Крузенштерна склонить офицеров корабля на свою сторону. При подходе к Бразилии посол явился в каюту лейтенанта Ратманова, второго по старшинству на «Надежде» после капитана, и показал лейтенанту царский «рескрипт». Посол расcчитывал, что вид личной подписи императора окажет нужное воздействие на морского офицера в скромном чине.
Макар Иванович Ратманов (1772–1833)
Однако, опытный камергер не учёл морскую специфику. Ратманов не только с юности был приятелем Крузенштерна, они вместе учились в кадетском корпусе, но, что важнее – посреди океана свой капитан для моряка значит куда больше самого могущественного, но бесконечно далёкого царя… Лейтенант Ратманов сторону посла не принял, а в дневнике записал про «многие изгибы чёрной души камергера».
Жалоба в Петербург и попытки Резанова подчинить себе команду корабля, естественно, вызвали взрыв бешенства у капитана Крузенштерна. Правда, выражалось это бешенство мореплавателя внешне очень спокойно – капитан просто перестал разговаривать с камергером. Оба руководителя кругосветной экспедиции, находясь на маленьком судне буквально на расстоянии вытянутой руки, начали общаться… письменно.
Иван Крузеншерн в те дни пишет Николаю Резанову так, что за нарочито изысканной вежливостью проступает всё кипение страстей: «…я признаю в лице Вашем Особу Уполномоченную от Его Императорскаго Величества, как для Посольства так и для разных распоряжений в Восточных Краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, тако же пути, ведущаго к благополучному исполнению прожектированнаго мною вояжа, по словам Самого Императора и по инструкциям мне данным по Высочайшему соизволению от Главнаго Правления Американской Компании, я должен щесть себя Командиром…»
Так заканчивался 1803 год – экспедиция «Надежды» и «Невы» уже пятый месяц в пути, позади бо̀льшая часть Атлантики. Но впереди еще полгода до Камчатки и страшный, неизведанный путь через весь Тихий океан на двух судёнышках, под парусами которых зреет открытый бунт.
Глава 4. «Отплывая, никто не отваживался думать о возвращении…»
Как первая в истории России кругосветная экспедиция на Камчатку взбунтовалась посреди Тихого океана
Летом 1803 года два небольших корабля, «Надежда» и «Нева», впервые в истории России отправились из Балтийского моря к берегам Дальнего Востока. Помимо трудностей небывалого плавания через Атлантику и Тихий океан, участникам экспедиции пришлось пережить конфликт между капитаном Крузенштерном и камергером Резановым – по вине противоречивых инструкций правительства, каждый из них считал себя главным руководителем первого «кругосветного вояжа» россиян.
«Не сочтите, чтобы честолюбие было причиной таковых поступков…»
21 декабря 1803 года в 6 часов вечера «Надежда» и «Нева» бросили якоря в гавани бразильского городка Санта-Крус. Это был первый в истории визит российских кораблей к берегам Южной Америки. Местный губернатор ожидал, что прибывшие гости окажутся англичанами, французами или испанцами. «Мне весьма было приятно видеть его удивление» – вспоминал капитан Лисянский бразильско-португальского чиновника, впервые разглядевшего российский флаг.
Два с половиной месяца экспедиция Курзенштерна пересекала Атлантический океан, придя к южноамериканскому континенту без единого больного или умершего, что в ту эпоху считалось немалым достижением. Например, самая крупная в XVIII веке английская кругосветная экспедиция адмирала Джорджа Ансона на том же пути из Британии в Бразилию потеряла от цинги и болезней десятую часть моряков.
Капитаны Крузенштерн и Лисянский сумели полностью сохранить свои экипажи, однако перенесённые бури сказались на кораблях – две из трёх мачт «Невы» нуждались в замене. Бразильский берег был последней остановкой перед броском в Тихий океан, изначально Крузенштерн рассчитывал провести здесь всего неделю, но проблема с мачтами задержала экспедицию более чем на месяц.
Вид гавани на берегу Бразилии, где останавливалась экспедиция Крузенштерна. Гравюра XIX века по рисунку одного из участников экспедиции
Стоянка в Бразилии не погасила и конфликт, вспыхнувший в пути между капитаном Крузенштерном и камергером Резановым. Оба первых лица экспедиции по-прежнему не разговаривали друг с другом. На записку от Крузенштерна «По словам Самого Императора, я должен щесть себя Командиром», Резанов отвечал своей запиской: «Я, милостию Императора, неограниченный командующий как обоих кораблей, так и Главный начальник всей экспедиции».
Крузенштерн, зная о жалобе, отосланной Резановым в Петербург с Канарских островов, решил из Бразилии отправить свои пояснения, адресовав их лично царю Александру I. Письмо на разных попутных кораблях будет идти более пяти месяцев и попадёт в Петербург только в мае 1804 года. «Ясно видно, что г-н Рязанов заблуждается в истолковании инструкции своей, но виновен ли я в сём? – писал царю взволнованный капитан, – Государь! Не сочтите, чтобы честолюбие было причиной таковых поступков. Единым честолюбием поставляю ревностно выполнить должность мою и волю Вашу…»
Тем временем задержка у бразильских берегов ещё более обострила разногласия – изначально экспедиция рассчитывала пройти пролив между Южной Америкой и Антарктидой в самом начале 1804 года. Январь в южном полушарии является серединой лета с хорошей погодой, зато в феврале-марте те широты накрывают бури и шторма, особо опасные для парусных кораблей. В связи с этим Николай Резанов попытался радикально изменить маршрут экспедиции, предлагая вновь пересечь Атлантику и идти к Камчатке вокруг Африки, мимо Индии и Китая. Но упрямый Крузенштерн намеревался идти прежним маршрутом, который проложил он сам ещё в проекте экспедиции – через Тихий океан.
Вдобавок Резанов, как один из директоров торговой Российско-Американской компании, захотел дополнительно нагрузить корабли экспедиции, закупив в Бразилии ром и сахар. Военные моряки, готовясь к непростому походу в тихоокеанские воды, были решительно против. Вновь негативно сказывалась допущенная в Петербурге ошибка, когда в одну экспедицию впихнули, фактически, две «команды» с двумя начальниками и разными целями.
Внутренние разборки накалились до того, что в дело пошёл финансовый фактор. Резанов угрожал Крузенштерну, что тому «не достанется получить ни одной копейки» – по планам первой кругосветной экспедиции капитан должен был в случае успеха получить от Российско-Американской компании огромную премию в 10 тысяч рублей, целое состояние для того времени. Крузенштерн отвечал Резанову запиской, что готов совершить небывалое путешествие и без вознаграждения – «меня деньгами подкупить невозможно».
Конфликт начальников разделил и подчинённых: морские офицеры активно поддерживали капитана, а приказчики Российско-Американской компании были на стороне камергера. Мичман Ермолай Левенштерн в своём дневнике в те дни называет деятельность Резанова «самоуправством пассажира», одновременно с этим приказчик Фёдор Шемелин в своём дневнике пишет о «высокомерном самозванце» Крузенштерне.
«Что и подает повод к сомнению…»
Тем временем матросы обеих команд были заняты непростым делом замены мачт на «Неве». В тропических джунглях требовалось найти и доставить к берегу два идеально прямых ствола длиною не менее 30 метров, а затем, без всяких кранов, вручную установить их в качестве мачт. По воспоминаниям капитана Лисянского, только чтобы пронести на руках срубленные гиганты сквозь джунгли к берегу, на расстояние менее четырёх вёрст, понадобилась целая неделя.
Те январские дни были разгаром лета Южного Полушария, стояла жара выше 32 градусов, по воспоминаниям участников работ в тропическом лесу было «несноснее, чем в бане». «Притом и сами леса наполнены опасными гадами», – подчёркивает в мемуарах Лисянский. Многих матросов покусали «бразильские земляные блохи», тропические паразиты Tunga penetrans, чьи укусы и в наше время считаются особенно болезненными и опасными.
Русские люди впервые оказались в джунглях, и пока их ноги кусали «земляные блохи», они с удивлением рассматривали мириады светлячков, освещавших ночные тропики. Простодушные матросы прозвали их «огненными мухами». «Взяв в руки трёх из них, можно читать книгу ночью. – вспоминал позднее Крузенштерн, – Мне самому случилось однажды с помощью такой мухи отыскать в темноте платок. Этими светящимися насекомыми столь наполнены здешние места, что от вечерней до утренней зари повсюду бывает довольно светло…»
За добытые в джунглях мачты местному начальству уплатили 1000 пиастров, почти полторы тысячи рублей серебром. И тут не обошлось без скрытого конфликта между военными моряками и коммерсантами Российско-Американской компании. Плывший на «Неве» приказчик Николай Коробицын указывает в дневнике, что цена изначально была всего 300 пиастров, но потом «издершки, во избежание коих не приметно было со стороны г-на Лисянского никакого старания», взлетели до тысячи. Когда же эта сумма была выплачена местному чиновнику прямо на корабле наличным серебром, то «через час после онаго отправлен был в город по приказанию г-на Лисянского мичман Берх, а за какой надобностию, мне было не известно, что и подает повод к сомнению…»
Подозрительный приказчик прямо намекает на то явление, которое мы сегодня именуем «попил» и «откат». Правда высказать обвинения капитану Лисянскому в лицо Коробицын даже не думал – последствия для приказчика, сомневающегося в честности военного моряка и дворянина, могли бы быть самыми печальными.
Мы уже никогда доподлинно не узнаем, кто был прав в той давней истории, и насколько эти подозрения вызваны враждой «команды» Резанова с «командой» Крузенштерна. Капитан Юрий Лисянский, судя по сохранившейся переписке, явно был не равнодушен к финансам, порою даже бравируя нарочитым цинизмом. «Мне не надобно ничего, окромя денег» – строка одного из его писем Крузенштерну накануне экспедиции. «Не забывай, что мы должны зделать себе выгоды, так же как и Отечеству, будем пунктуальны» – ещё одна цитата из письма Лисянского своему слишком идеалистичному другу. Рядом с этими строками подозрения приказчика Коробицына о завышенных ценах на мачты не выглядят совсем уж надуманными.