С какой же целью создавалась утечка информации о состоянии здоровья? Не с той ли, чтобы подготовить обоснование для восьмерки утверждать, что «по состоянию здоровья президент не в силах исполнять свои обязанности»?
Следовательно, если бы удалось гэкачепистам протянуть через парламент решение о чрезвычайном положении со всеми последствиями, Вы, «поболев» немного, опять возвратились бы к исполнению президентских обязанностей. И с чистой совестью заявили бы: да, печально, но факт. Конечно, если бы я был здоров… Ну что ж, будем исправлять положение.
Это один вариант. А второй… В случае провала Вы бы оказались (что и произошло) опять же ни при чем. И опять же — «чистым». Да еще и неконституционно отстраненным.
А знаете, кто спутал карты? Нет, даже Вы, Михаил Сергеевич, не догадаетесь! Все дело смазал… Анатолий Иванович Лукьянов. Ибо, если бы он сразу же созвал Верховный Совет (на что, возможно, и рассчитывали), то большинство под вольтовой дугой — «Отечество в опасности!»— могло проголосовать за введение ЧП. И знаете, кто пуще всего этого боялся? Опять же не догадаетесь! Паче всего боялись немедленного созыва ВС те, кто особенно истерически обвинял А.И. Лукьянова… в промедлении с созывом Верховного Совета! И — уверен! — именно они через свои каналы постарались, чтобы ВС собрался с опозданием, после ВС России, созванного ими заранее…
Да, в который раз даже отечественные разрушители не учли традиционного для нашей страны периода раскачки. Теряя темп, совершая прокол за проколом> наступавшие постарались компенсировать свои просчеты мощно организованной истерией через захваченные ими средства массовой информации. В лучших традициях Геббельса нанизывая одну ложь на еще более кощунственную (чего стоит лишь обвинение всей КПСС в сговоре!), прибегая к дешевым мистификациям, «победители» ускоренно пытались наверстать упущенное.
Вспомним мистификацию с Вашим «освобождением», с полуночным возвращением «форосского узника», «вырванного из застенков узурпаторов». Жалкое это было и постыдное зрелище: Вы — в какой-то курточке, вроде бы растерянный и вроде бы подавленный. Подобострастные, чуть ли не коленопреклоненные изъявления любви тех, кто еще вчера требовал отставки, кто буквально оплевывал Вас и чуть ли не крыл матом.
Господи, как у Вас только повернулся язык, униженно благодаря сих «освободителей», отметить «выдающуюся роль Ельцина в спасении демократии»?! И это после упомянутой «встречи» — допроса в ВС России?! Когда он, развалившись в кресле, грубо оборвал Вашу путаную «исповедь» и перед телекамерой, на глазах просвещенного мирового сообщества, преподнес «сюрприз»: попирая все международные правовые нормы, надругавшись над элементарной этикой, подписал Указ о запрещении партии. «Ну и ну!» — многозначительно покачали головами даже закордонные антикоммунисты. «Во дает!» — с радостным испугом отреагировали отечественные радикалы. С испугом, ибо задумались: а кто следующий?..
Но я отвлекся от лейтмотива. Итак, теряя в темпе, совершая один за другим проколы в компромате, местные коллаборанты постарались компенсировать свои просчеты за счет нагнетания истерии по поводу сплошных «врагов народа», простите — «демократии», за счет с размахом организованных мистификаций.
О первой из них — ночной встрече «форосского узника»— я уже говорил. Но самой омерзительной была вторая: похороны «героически погибших» трех невинных юношей. Упаси бог, я не кощунствую, употребляя кавычки: гибель любого человека, в любом состоянии и при любых обстоятельствах — это трагедия и невосполнимая потеря не только для родных и близких — с уходом человека космос теряет целый неповторимый мир. Я просто цитирую выражение демпропагандистов, которые силились прикрыть грязное дело белыми одеждами благородства и отвести прямую вину за нелепую смерть этих трех молодых людей.
Ныне все знают: это произошло не по вине таких же безвинных парней в солдатских гимнастерках. Тем более кощунственно, что сатанинское шоу организовали если и не прямые, то, по крайней мере, косвенные убийцы.
Тяжелая кара падет на головы «спонсоров» этого леденящего спектакля на крови, длившегося, в нарушение всех обрядов — в частности православного и иудейского — на протяжении нескольких часов! Несколько часов (!) жестоко и безжалостно истязали родных и близких, которые, выплакав все слезы, почерневшие от горя, как потерянные тени брели почти через всю Москву за гробами, уже ничего не смысля. Да еще с остановками, которые, по сценарию спонсоров, превращались в перманентные митинги над усопшими, коих, по законам предков, долженствовало предать земле!
Апогеем же этого шабаша было появление перед народом Ельцина, театрально произнесшего «отеческое покаяние»: «Простите меня, что не смог защитить, уберечь ваших сыновей». Если уж и после этого не разверзлась земля, то, видимо, только потому, что Господь решил отложить возмездие до Страшного суда! Но трижды согрешили Вы, Михаил Сергеевич, не только не остановив сей блуд, но и как президент «освятив» его своим присутствием!
…Вот в такой удушливой атмосфере, пропитанной ложью, зараженной коварством отпетых политических интриганов, парализованной нагнетаемым страхом, под истерические крики фашиствующих молодчиков «Бей коммунистов!», под крысиное шуршание доносов на «врагов демократии», в инфернальном отблеске автоматов Калашникова, — и собрался Верховный Совет, предваряющий последний Съезд народных депутатов ныне уже бывшего СССР.
Казалось, тот же состав депутатов, тот же зал, но как все качественно изменилось! Ранее собиравшиеся в курилках для откровенного обмена мнениями, ныне депутаты стали весьма осторожны в разговорах. Прежде чем произнести слово, внимательно, исподлобья присматривались друг к другу, как бы прикидывая: не донесет ли?.. А тем временем на трибуне правили пир победители. Невзирая на отдельные, еле слышимые призывы не учинять «охоту на ведьм», не обвинять списками и поименно до суда, самые ретивые, уже донося, требовали провентилировать буквально каждого депутата, с кем и где он был и чем занимался в период с 19 по 21 августа 1991 года?
Сначала, разумеется, первую скрипку играли «защитники Белого дома». Но вскоре, как я и предполагал, пошли в бой «товарищи с мест», сперва примазавшись, а потом и оттеснив «победителей». Каждый из них спешил «засвидетельствовать свою лояльность», убедить собравшихся, как он в низах без раздумий встал на защиту демократии, как рвался в Москву… И доносил, доносил, доносил…
Но, к счастью, не все пали ниц. Среди вопиющих о «России, вставшей с колен!» и в то же время по-демократически ползающих перед новыми хозяевами — островками вставали в полный рост человеческого достоинства те немногие, которые пошли против течения. Они-то и спасли честь и свою, и всего Верховного Совета: Сажи Умалатова, Александр Крайко, Николай Энгвер, Анатолий Денисов — «безумству храбрых поем мы песню!».
Но общая атмосфера была не то что тягостно тоскливая, а какая-то нечистоплотно разлагающаяся, вызывающая тошноту. Уже само присутствие в этой загрязненной ауре как бы приобщало и тебя к творящейся на глазах всего мира подлости…
Я еще 26 августа 1991 года подал в отставку по всем параметрам. И — уверен — если бы сему примеру последовали и многие другие, события могли бы пойти по другому руслу. Но — все мы люди, все мы человеки: кто-то еще надеялся на лучшее, кому-то не хотелось расставаться с депутатским значком и жильем в Москве, иные просто испугались, третьи решили сражаться до конца. Я не осуждаю никого: каждый поступает согласно своим жизненным принципам. И соваться со своим уставом в чужой монастырь, по меньшей мере, бестактно.
Если чисто по-обывательски идти по линии материальной, то мне, бесспорно, было легче, чем другим, принимать решение: на протяжении двух лет я оплачивал почти половину гостиничного пребывания впустую, поскольку в основном колесил по «горячим точкам», а если выпадали редкие свободные выходные — стремился в Киев.
Московская карьера мне, как украинскому поэту, — тоже противопоказана, посему я отказался от квартиры, которую на первых порах предлагали в Первопрестольной. Не принял я и других заманчивых ангажементов, хотя меня, между прочим, упорно «сватали» и в «Литературную газету», и даже в Союз писателей, и в журнал (бывший «Советский Союз»), и в редактора предполагаемой газеты «Красная площадь»…
Почему же, спросите, я не последовал примеру своих земляков-депутатов, которые, учуяв неладное, быстро переориентировались на Украину? Да потому — простите за нескромность — что «воспитание не позволяет».
Я привык — плохо ли, хорошо ли — но честно выполнять порученное дело. Мои амбиции не ласкал пост вице-председателя Палаты Национальностей, на который был избран неожиданно для себя, ибо сие место готовилось другому лицу. Но коль уж так случилось, я счел своим долгом выполнять порученное мне до конца срока, не уклоняясь и от самых опасных предприятий. И — главное — я поверил Вам, Михаил Сергеевич…
Заявление об отставке, как передавали, не нашло поддержки. Да и Рафик Нишанович, которого я уважал, просил в это тяжкое время хотя бы номинально присутствовать на заседаниях ВС до съезда. Вот так я, уже внутренне свободный, и «посещал» Кремль.
На одном из заседаний появились Вы, усевшись под красным знаменем. Как обычно, к Вам, за барьер, потянулись ходоки «пошептаться». Кто-то тронул меня за плечо. Один из работников аппарата показал глазами в Вашу сторону: мол, зовет.
Я слишком длительное время не видел своего президента вблизи. Поэтому первое, что меня поразило, — это еле уловимое внешне, но внутренне явственно ощутимое изменение во всем Вашем облике. Пружинистая фактура обмякла, несмотря на явные усилия держать голову, как всегда, слегка откинутой — взглядом вдаль, — плечи заметно ссутулились.
— Присядь, — сказали Вы с рукопожатием (рука была, как всегда, горячая, но какая-то нетвердая). — Что, Борис, выживем?