Во-первых, признавая правомерность утверждения о существовании определённых отношения между Богом и сатаной, проявляющихся, как правило, в форме диалогов и споров, мы, тем не менее, совершенно не приемлем возможности использования Богом-Отцом или Богом-Сыном «князя мира сего» для достижения благих целей. Так, в истории с Иовом Бог и сатана вступают в единоборство, каждый из них отстаивает свою позицию, причём отстаивает с поднятым забралом, лицом к лицу, явно, не скрывая своей сущности. Это извечная, бескомпромиссная борьба между силами Добра и силами Зла, борьба на поле брани, которым со времён Адама является человек.
Другой пример: искушение Иисуса в пустыне. Здесь Иисус вступает в непримиримую схватку с сатаной, когда тот пытается ввести Сына Человеческого в соблазн, искушая поочерёдно Хлебом, Чудом, Царствами. Иисус одерживает верх в этой схватке, и «тогда оставляет Его диавол» (Мф. 4:11).
В обоих случаях налицо явное противостояние, последний акт которого, согласно Апокалипсису, завершится низвержением дьявола «в озеро огненное и серное» (Отк. 20:10) и его гибелью. Именно здесь ставится последняя точка в великом единоборстве Бога и сатаны. «И увидел я, — пророчествует автор Откровения, — новое небо и новую землю» (Отк. 21:1).
Однако мысль об использовании сил Зла, носителем которых является сатана, для победы над грехом и спасения человечества совершенно противоречит Божьему промыслу. Добро лежит в иной плоскости, нежели Зло; неверно утверждение, что Зло есть недостаток Добра или же Зло есть Добро со знаком «минус». Добро не количественно, а качественно отлично от Зла, и потому возводить здание Добра на фундаменте из Зла — значит заранее обречь всё здание на разрушение и гибель. Именно поэтому мы не вправе допустить даже тени мысли о том, что Иисус мог привлечь для благих целей «врага рода человеческого», сатану, тем более в обличии одного из своих учеников.
Во-вторых, утверждение «действия Бога всегда верны и потому не могут подвергаться той или иной интерпретации, а должны приниматься интуитивно, непосредственно, без рационализации и критики» для нас, стоящих на либеральных (то есть свободных) позициях, кажется отнюдь не бесспорным. Такой подход напоминает «политику страуса»: мол, не наше дело вершить суд над действиями Бога и давать им ту или иную оценку; нам, простым смертным, не постичь того особого божественного замысла, того особого смысла, который заложен в действиях и поступках Всевышнего. Всё, творимое Богом, лежит за гранью постижимого, рационального и потому трансцендентно по отношению к человеческому разуму, который, как и всё мироздание, есть творение Божие.
Так, или примерно так, могли бы рассуждать апологеты церковно-догматического направления в христианстве. Однако они забывают о свободе, которую даровал человеку сам Господь Бог, о той свободе духа, свободе выбора, свободе воли, свободе суждений, которая даёт нам право иметь собственное мнение в отношении того или иного предмета, действия, факта, события. Более того, свобода, дарованная человеку в вечное пользование, обязывает его иметь такое мнение, адекватно реагировать на ситуацию, — а не уходить от ответственности, прячась за формулой «пути Господни неисповедимы» или аксиомой «Бог есть благо». Да, Бог есть благо, Бог есть добро, — отсюда все поступки и помыслы Божии не могут носить печати зла; однако именно это положение и возлагает на нас, Божии творения, огромную ответственность нет, не за действия Всевышнего, а за их интерпретацию. В этом и заключается идея теодицеи[86], или «оправдания Бога»: найти такое объяснение действиям Бога, которое не противоречило бы божественной сущности, не дискредитировало бы Бога, а, наоборот, утверждало бы его статус творца и носителя добра, вечных и непреходящих моральных ценностей. Задача теодицеи — не закрывать глаза на божественные деяния, какие бы соблазны они не таили в себе, не самоустраняться от их толкования, а давать им осмысленную, адекватную оценку.
Следуя этому принципу, мы не вправе допускать такой интерпретации действий Бога, которая бы бросала тень на безгрешное имя Иисуса и его Отца. Поэтому в истории с Иудой мы с полной уверенностью можем заключить: двенадцатый апостол не был «диаволом» не только по причинам внутреннего характера, в основании которых лежит формальная логика и жёсткая аргументация, уходящая корнями в евангельские события, но и по причинам догматическим(!), в соответствии с которыми Бог в принципе не мог использовать сатану для торжества священной миссии Иисуса, для победы сил Добра над силами Зла, ибо призвание дьявола на служение в качестве одного из апостолов порочит как Отца, так и Сына, а в целом противоречит самой сущности Бога.
6
Евангельские свидетельства о причастности Иуды к «князю мира сего» не ограничиваются приведёнными выше словами Иисуса. Не менее важными для нашего исследования являются следующие указания Луки и Иоанна: «вошёл в него сатана» (Ин. 13:27), «диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его» (Ин. 13:2), «вошёл же сатана в Иуду» (Лк. 22:3). Здесь уже можно ставить вопрос о непосредственном влиянии сатаны на двенадцатого апостола, о воздействии на его волю, подчинении её дьяволу.
Действительно, если воспринимать слова евангелистов буквально, то речь идёт о непосредственном «вхождение» сатаны в сердце Иуды. Поскольку сатана был реальным действующим персонажем библейской истории, такая версия не исключается. В этом случае уже нет ни соглашения между Богом и сатаной, ни использование первым второго для достижения каких-либо целей — напротив, налицо явное противоборство, противостояние, попытка сатаны помешать замыслам Божиим, вмешаться в их осуществление.
На первый взгляд, при такой трактовке ответственность за все дальнейшие события, приведшие к трагической смерти Иисуса на кресте, ложится главным образом на сатану, а не на Иуду. Иуда, влекомый навстречу своей злосчастной судьбе, оказывается во власти сатанинских сил, противостоять которым не в состоянии. Можем ли мы в этой связи говорить о полной непричастности Иуды к смерти Учителя? Очевидно, всё-таки не можем. Как бы сильно не было влияние сатаны на несчастного, ответственность с апостола за содеянное не снимается. Бог сотворил человека свободным, наделил духовным началом, дал ему возможность и право выбора между Добром и Злом — и, как следствие, возложил на него ответственность за этот выбор. Никакое влияние извне, никакое стороннее давление на волю и психику не освобождает человека от ответственности, не низводит его до уровня бессловесной марионетки, безвольной сомнамбулы. Вряд ли Иуда был зомбирован сатаной настолько, чтобы полностью лишиться способности контролировать собственные действия и поступки. И если Иуда всё-таки решился на так называемое «предательство», то пошёл он на это вполне осознанно, в соответствии со сделанным выбором. «Мог Иуда предать — и не предать: был свободен», — считает Мережковский[87]. Сатана мог лишь подтолкнуть его на этот отчаянный шаг, но решение Иуда, без сомнения, принял сам. Иначе слова Иисуса «что делаешь, делай скорее» (Ин. 13:27) следовало бы расценить как обращение не к ученику, а к злейшему, непримиримому врагу — сатане.
В связи с рассматриваемой версией важно отметить ещё один момент. В св. Писании многократно упоминается об одержимости бесами целого ряда библейских персонажей. Не являются исключением и Евангелия: и Иисус, и его ученики не раз изгоняли бесов из своих соплеменников, что воспринималось очевидцами исцелений за истинное чудо. Бесы считались прислужниками, слугами сатаны, исполнителями его воли, призванными строить козни и наносить вред людям. Вселяясь в человека, бес (или бесы) полностью подчинял его своей воле, мутил разум, приводил в состояние исступления и одержимости. По крайней мере, так трактует роль «бесовского племени» Библия.
Здесь напрашивается явная параллель с Иудой — с той лишь разницей, что в апостола вселился (вошёл) не обычный бес, способный лишь на мелкие пакости, а сам сатана, отец и хозяин всего тёмного бесовского воинства. Отсюда — если, конечно, принять свидетельства евангелистов о вхождении сатаны в сердце Иуды буквально — можно заключить, что сатана придавал этой акции исключительное значение.
Отметим ещё раз: указанная версия вполне имеет право на существование. Однако против неё имеется несколько серьёзных возражений.
7
Первое. Традиция утверждает, что дьявол, как правило, имеет власть над натурами порочными и грешными, каковым, согласно свидетельствам евангелистов, и являлся Иуда. Отсюда следует, что злодеяния Иуды, который оказался во власти сатаны, вполне могли оказаться делом рук «врага рода человеческого». Однако выводы, к которым мы пришли выше и в соответствии с которыми Иуда был искренне предан своему Учителю, а Иисус оказывал казначею полное доверие, дают нам право подвергнуть сомнению версию о понятом буквально вхождении сатаны в сердце двенадцатого апостола. Если и был Иуда грешником и даже преступником до встречи с Учителем, то с начала служения с ним произошла серьёзная, кардинальная метаморфоза, истинное чудо: своей преданностью Иуда полностью искупил прежние грехи и отныне вёл жизнь праведника и верного ученика (вспомним назначение Иуды казначеем маленького братства, на каковую должность Иисус мог выбрать только человека ответственного и кристально честного). Из чего следует, что сатана не имел абсолютной власти над так называемым «предателем» — власти, которая позволила бы ему беспрепятственно войти в Иуду и полностью подчинить его своей воле. Сердце Иуды, таким образом, было недоступно для козней сатаны, чисто от дьявольских наваждений, ибо всецело принадлежало Богу, воплощённому в Иисусе Христе[88].
Второе. Иисус многократно пророчествует о своей судьбе, причём его пророчества носят конкретный характер: «через два дня будет Пасха, и Сын Человеческий предан будет на распятие» (Мф. 26:1-2), «предадут Его язычникам и поругаются над Ним, и оскорбят Его, и оплюют Его, и будут бить и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Лк. 18:32-33). Более того, Иисус объявляет ученикам, что пророчества о его судьбе пришли из глубины веков и запечатлены в ветхозаветной части Писания: «и совершится всё написанное через пророков о Сыне Человеческом» (Лк. 18:31). Как ни тяжела была грядущая участь Иисуса, как ни жаждал он её избежать, он понимал: пророчества должны исполниться. Неисполнение пророчеств грозило не только успеху его миссии Спасителя, но нанесло бы серьёзный ущерб его авторитету провидца и чудотворца. Иисус не мог этого допустить.