Внизу в городе и прилегающих долинах чужаки также продолжали сеять разрушение. В течение пятидесяти лет люди, привлеченные красотой этой земли, тщательно старались ее сберечь. Борьба за сохранение первоначального облика планеты велась неустанно. На склонах гор выращивали завезенные с Земли и других планет злаки и деревья, но все это делалось не в ущерб местной растительности. Озеро Тринеба с его уникальной экологией было защищено от любых загрязнений и промышленного использования.
И все эти старания теперь были сведены на нет праймами. Их цилиндрические летательные аппараты доставляли на берег всевозможное оборудование из космических кораблей, двигатели и генераторы загрязняли воздух выхлопными газами, а воду — маслянистыми выбросами. Кроме того, численность чужаков неуклонно увеличивалась, и все они испражнялись прямо в воду. По мере возведения новых зданий на развалинах Рэндтауна весь мусор и обломки сгребались бульдозерами в огромные кучи, и оставшиеся органические отходы гнили, образуя зловонные лужи, откуда жидкость ручьями стекала в прекрасное озеро.
Сегодня утром в Рэндтауне происходило нечто необычное. Зрительные вставки Саймона приблизили вид на город, находившийся на расстоянии пяти километров, и воспроизвели расплывчатое изображение блестящего металлического сооружения, поднявшегося над береговой линией. Силовое поле чужаков, накрывшее Рэндтаун, заставляло воздух дрожать и мешало рассмотреть детали. Что Саймон только ни делал, добиться четкой картинки никак не удавалось.
Уже в который раз после вторжения праймов Саймон мысленно проклял несовершенство своих органических татуировок и вставок. За время предыдущих жизней он ни разу не позаботился о том, чтобы модернизировать свои имплантанты — в отличие от большинства обитателей Содружества, которые это делали, как только на рынке появлялись новые приспособления. Он лишь следил за тем, чтобы несколько имевшихся у него простейших систем обеспечивали ему доступ к унисфере и помогали справляться с повседневными заботами по хозяйству. Он привык обходиться тем, что было доступно на момент его последнего омоложения.
Несмотря на все недостатки зрительной системы, Саймон отчетливо видел мощный голубовато-серый поток жидкости, бьющий в озеро из нижней части высокой башни. Казалось, будто чужаки наткнулись на источник нефти под городом и не позаботились закрыть скважину. Только потом до него дошел масштаб происходящего. Толщина струи у выхода из отверстия составляла не менее четырех метров. Она изгибалась и падала в широкий бетонный водосток, построенный на месте главной набережной, а затем стекала вниз к разоренному причалу. Силовое поле, видимо, было как-то модифицировано, поскольку жидкость проходила сквозь него беспрепятственно. В чистых водах Тринебы расплывалось огромное грязное пятно.
— Твари! — воскликнул Саймон.
Он услышал, как позади него кто-то пробирается вдоль влажной скалы. Вход в пещеру, служившую его людям укрытием, начинался как обычная вертикальная трещина, уходящая под воду, и потому им приходилось несколько метров осторожно ступать, буквально прилипая к крутому склону. О пещере им рассказал Напо Лангсаль; летом он частенько привозил сюда туристов на своем катере. Со стороны все выглядело как обычная расщелина в скалах — вот почему они устроили свой лагерь именно здесь.
Вдоль скользкой стены крался Дэвид Данбаванд. Саймон не переставал удивлялся тому, что владелец питомника решил остаться на планете после того, как червоточина в долине Туркино закрылась. Он никак не мог представить себе Дэвида борцом-подполыциком. «Но кто из нас был похож на воина?» Дэвид прожил около двух сотен лет и в их маленькой группе был самым рассудительным. После того как он убедился, что его нынешняя жена и их дети оказались в безопасности, он не колебался ни мгновения. «Есть вещи, которые ты должен сделать сам», — сказал он тогда.
— Что происходит? — спросил Дэвид, вставая рядом с Саймоном.
— Посмотри вон туда, — махнул рукой Саймон. — Ты что-нибудь понимаешь?
Дэвид протиснулся мимо Саймона и настроил зрительные вставки на поток темной жидкости.
— У сырой нефти другой цвет. В любом случае — зачем перевозить нефть на огромное расстояние, чтобы потом сливать ее в воду? Предполагаю, что это некий биологический раствор. Может, какие-то водоросли, которыми они питаются?
— Что значит «перевозить»?
— Высокое устройство, из которого льется жидкость, по-моему, является выходом из червоточины. Поток хлещет прямо из их родного мира.
Саймон нахмурился и снова присмотрелся к сооружению. Возможно, Дэвид прав, решил он.
— Это погубит Тринебу, — резюмировал он. — Окончательно.
— Похоже на то. — Дэвид положил руку на плечо Саймона. — Мне очень жаль. Я знаю, как много для тебя значило это место. Я тоже полюбил его.
Саймон мрачно наблюдал за загрязнением озера.
— Я не могу просто так на это смотреть. Они должны узнать, что это неправильно.
— Помешать им будет непросто. Нам не подобраться к переходу: он тщательно защищен силовым полем. Если бы мы даже рискнули атаковать, катера праймов постоянно патрулируют окрестности. Мы знаем, насколько они опасны.
— Да, их мы на себе уже испытали. Ладно, давай поделимся новостью с остальными. Может, они что-нибудь придумают.
Мобайл-прайм вышел из червоточины ночью за несколько часов до того, как Утес Утреннего Света переключил ее на перекачку жидкости, насыщенной базовыми клетками. Он ковылял вперевалку на своих четырех ногах по разгромленной улице, покрытой ферментированным бетоном, и поглядывал по сторонам на развалины, оставшиеся от строений людей в центре завоеванного города. Каждый его шаг сопровождался хрустом разбитого стекла, а в клубах выхлопных газов проносящихся мимо машин беспорядочно метались хлопья пепла.
Большие участки уцелевших поверхностей имели странный темный цвет. Мобайл не сразу понял, что бетон был покрыт запекшейся кровью. Особенно много ее было на спуске к озеру, зато все другие краски уже начали выцветать.
На месте одного из разрушенных зданий, в котором раньше размещался магазин, осталось множество коробок. Мобайл, проходя мимо, заметил на смятом картоне логотипы компаний и названия товаров. Он впервые видел своими четырьмя глазами сделанные людьми надписи и с радостью отметил, что может их прочитать.
Различить первоначальные очертания улиц было уже невозможно. Утес Утреннего Света спешил обустроить в завоеванном мире свой форпост. В миниатюрные приемные устройства, прикрепленные к одному из нейронных отростков мобайла, поступал непрерывный поток информации и инструкций, предназначенных для всех местных мобайлов. В массиве сведений промелькнуло человеческое обозначение этого мира: «Элан», а потом и название места: «Рэндтаун». Тогда сенсорные отростки мобайла повернулись к ночному небу над силовым куполом, и разум Дадли Боуза идентифицировал созвездия, в том числе и Крест Земплар, видимый только из Южного полушария планеты — еще одно подтверждение того, что его личность почти не пострадала.
Дадли Боуз, присвоивший себе тело мобайла, понимал, что старые воспоминания не сохранились и в них отсутствуют целые периоды прежней жизни. То, что его новая личность не была тождественна старой, тоже не подлежало сомнению. Он легко с этим смирился, поскольку продолжал существовать, хоть и в этой странной форме. Для индивидуума только это и имело значение.
Совершить побег оказалось до смешного просто. Утес Утреннего Света при всем его ментальном могуществе был не в состоянии воспринимать какие-либо концепции, кроме своих собственных. В сущности, он с ненавистью их отвергал. Это противоречие и лежало в основе личности прайма. Дадли классифицировал его как мелкого нациста, ослепленного своей безупречностью.
Этот недостаток оказалось очень легко использовать. Когда Утес Утреннего Света в целях исследования загрузил воспоминания Дадли изолированной группе иммобайлов, он установил защиту в свои коммуникационные каналы, чтобы предотвратить вредоносную обратную связь с основной группой иммобайлов. Но в силу своего интеллекта он никак не мог предвидеть, что Дадли будет способен овладеть мобайлом. По законам эволюции на Альфе Дайсона иммобайлы управляли мобайлами, используя свою более совершенную систему мышления, и понятия неповиновения просто не существовало. Такое было в принципе невозможно. Мобайлы, как покорные второстепенные организмы, служили приемными устройствами информации для более развитого интеллекта праймов. И ничто не могло этого изменить.
Человеческие мысли исходили из мозга, незначительно уступающего мозгу мобайлов по величине, но были настолько независимыми, что Утес Утреннего Света не мог себе такое даже представить.
Иммобайл, содержащий мысли Дадли, сидел в сырой тесной камере, отделявшей его от основной группы Утеса Утреннего Света, и получал питание от мобайлов, как и все остальные иммобайлы. Из двенадцати его нейронных рецепторов к коммуникационной системе через специальное устройство были подключены лишь четыре. Дадли оставалось только дождаться прихода мобайла, доставляющего еду, и при помощи неиспользуемого отростка установить контакт с его эквивалентным отростком.
Через это соединение разум Дадли проник в мозг мобайла и продублировал в новой нейронной структуре свои воспоминания. В новом теле он ощутил господствующее давление приказов и директив Утеса Утреннего Света, поступающих через коммуникационное устройство. Дадли попросту проигнорировал их. Он смог это сделать, потому что так захотел. В этом и заключалась разница между личностями человека и мобайла. Человек обладал свободой воли. А у разума Дадли, углубленного в себя и сердитого на весь свет, ее было более чем достаточно.
Несколько месяцев он бродил вокруг долины, являвшейся изначальной родиной Утеса Утреннего Света. Он ел водянистую питательную массу из кормушек — как и все остальные мобайлы, — дожидался удобного случая и собирал любые доступные сведения. В этом отношении коммуникационное устройство, дающее ему доступ к основным мыслительным программам Утеса Утреннего Света, оказал