5. Через этот вход входили в низшую часть храмового здания. Последняя имела шестьдесят локтей вышины, столько же длины и двадцать локтей ширины; в свою длину она опять разделялась на два отделения: первое из них, перегороженное от второго на расстоянии сорока локтей, заключало в себе три достопримечательных, всемирно известных произведения искусства: светильник, стол и жертвенник для курений. Семь лампад, на которые разветвлялся светильник, обозначали семь планет, двенадцать хлебов на столе – зодиак и год; курильница, наполненная тринадцати родов курильными веществами, взятыми из моря, необитаемых пустынь и обитаемой земли, указывала на то, что все исходит от Бога и Богу же принадлежит. Самая внутренняя часть храма имела двадцать локтей и была отделена от внешней также занавесом. Здесь, собственно, ничего не находилось. Она оставалась запретной, неприкосновенной и незримой для всех. Она называлась Святая Святых. По бокам низшего отделения храма находились многие сообщавшиеся между собой трехэтажные жилища, которые с обеих сторон были доступны через особые входы. Верхнее отделение храма не имело никаких подобных пристроек, так как оно было уже и выше почти на сорок локтей. Вместе с тем оно было и проще отделано, чем низшее. Если прибавить к шестидесяти локтям от земли упомянутые сорок, то получится в общем высота в сто локтей.
6. Внешний вид храма представлял все, что только могло восхищать глаз и душу. Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он блистал на утреннем солнце ярким огненным блеском, ослепительным для глаз, как солнечные лучи. Чужим, прибывавшим на поклонение в Иерусалим, он издали казался покрытым снегом, ибо там, где он не был позолочен, он был ослепительно-бел. Вершина его была снабжена золотыми заостренными спицами для того, чтобы птица не могла садиться на храм и загрязнять его. Каменные глыбы, из которых он был построен, имели до сорока пяти локтей длины, пяти – толщины и шести – ширины. Перед ним стоял жертвенник вышиной в пятнадцать локтей, тогда как ширина и длина его были одинакового размера в пятьдесят локтей. Он представлял собой четырехугольник и имел на своих углах рогообразные выступы, с юга к нему вела слегка подымавшаяся терраса. Он был сооружен без железного инструмента, и никогда железо его не коснулось. Храм вместе с жертвенником были обведены изящной, сделанной из красивых камней решеткой около локтя вышины, которая отделяла священников от мирян. Гноеточивым и прокаженным был воспрещен вход в город вообще; женщинам же не дозволялось входить в храм во время их месячного очищения, но и когда они были чисты, им запрещалось переступать вышеозначенную границу. Мужчины, когда они не были вполне чисты, не должны были входить во внутренний двор, точно так же как и священники в подобных случаях.
7. Лица, происходившие из священнического рода, которые вследствие какого-либо телесного недостатка не могли совершать священную службу, находились внутри решетки возле физически безупречных и получали также части жертв, принадлежавших им ввиду их родового происхождения, но носили простую одежду, ибо только участвовавшие в службе должны были носить священное облачение. У жертвенника и в храме служили только чистые и безупречные священники, одетые в виссон; из благоговения к своим священным обязанностям они в особенности воздерживались от употребления вина для того, чтобы не нарушить какого-нибудь обряда. С ними всходил первосвященник, но не всякий раз, а только по субботам, новолуниям, годичным праздникам и если совершалось какое-нибудь всенародное празднество. Он совершал священную службу в поясе, прикрывавшем тело от чресел до голеней, в льняной нижней одежде и гиацинтово-голубой, достигавшей до ног, обхватывавшей все тело, верхней одежде, обшитой кистями. К кистям привешены были золотые колокольчики с гранитными яблоками попеременно: первые как эмблема грома, вторые – молнии. Повязка, прикрепляющая верхнюю одежду к груди, представляла пеструю ткань из пяти полос: золота, пурпура, шарлаха, виссона и гиацинта – тех самых тканей, из которых, как выше было сказано, были сотканы занавесы храма. Поверх этого он носил еще надплечное одеяние, вышитое из тех же цветных тканей с преобладанием золота. Покрой этого облачения походил на панцирь, две золотые застежки скрепляли его, и в эти золотые застежки были вправлены красивейшие и величайшие сардониксы, на которых были вырезаны имена колен народа. На другой стороне свешивались двенадцать других камней четырьмя рядами, по три в каждом: карнеол, топаз и смарагд; карбункул, яспис и сапфир; агат, аметист и янтарь, оникс, берилл и хризолит. На каждом из этих камней стояло одно из названий колен. Голову покрывала тиара, сотканная из виссона и гиацинтово-голубой материи; ее обвивала кругом золотая диадема с надписанными священными буквами. Это были четыре гласных. Это облачение он не носил во всякое время, так как для обычного ношения употреблялся более легкий убор, а только тогда, когда входил в Святая Святых, и то один раз только в году, когда все иудеи в честь Бога постились. О городе, храме и касавшихся их обычаях и законах я еще ниже буду говорить обстоятельнее, ибо еще немало остается сообщить о них.
8. Замок Антония с двумя галереями на внешней храмовой площади, западной и северной, образовывал угол. Построен он был на отвесной со всех сторон скале, вышиной в пятьдесят локтей. Это было творение царя Ирода, которым он преимущественно доказал свою любовь к великолепию. Прежде всего скала от самой своей подошвы была устлана гладкими каменными плитами, отчасти для украшения, отчасти же для того, чтобы пытавшийся вскарабкаться наверх или слезать вниз, соскальзывал с нее. Затем перед самым зданием замка подымалась на три локтя стена, внутри которой сам замок возвышался на сорок локтей. Внутренность отличалась простором и устройством дворца; она разделялась на разного вида и назначения покои, на галереи, бани и просторные царские палатки, так что обстановка со всеми удобствами придавала замку вид города, а пышность устройства – вид царского дворца. В целом он имел форму башни, но на своих четырех углах опять был обставлен четырьмя башнями, из которых две были пятидесяти локтей вышины, а две другие, а именно нижняя и восточная, – семидесяти, так что с них можно было обозревать всю храмовую площадь. Там, где замок соприкасался с храмовыми галереями, от него к последним вели лестницы, по которым солдаты квартировавшего всегда в замке римского легиона вооруженными спускались вниз, чтобы, разместившись по галереям, надзирать за народом в праздничные дни с целью предупреждать мятежные волнения. Точно как храм для города, так и Антония для храма служила цитаделью. В ней находился также гарнизон для всех троих. Кроме этого, и Верхний город имел свою собственную цитадель – дворец Ирода. Холм Бецета, как сказано было выше, был отделен от Антонии; он был высочайший из всех холмов и одной своей частью соединен с Верхним городом. Он один заслонял также вид на храм с северной стороны. Так как о городе и стенах я имею в виду еще ниже говорить о каждом в отдельности, то можно пока ограничиться сказанным.
Глава шестая
1. Из вооруженных мятежников города десять тысяч человек, не считая идумеян, образовали партию Симона; они состояли под командой пятидесяти предводителей, над которыми Симон начальствовал как главнокомандующий. Идумеяне, бывшие на его стороне в числе пяти тысяч воинов, управлялись десятью предводителями. Первыми из них признавались в известной степени: Иаков, сын Сосы, и Симон, сын Кафлы. Иоанн, занимавший храм, имел шесть тысяч тяжеловооруженных воинов под начальством двадцати предводителей; кроме того, к нему примкнули забывшие свою прежнюю вражду зелоты в числе 2400, руководимые своими прежними вожаками Элеазаром и Симоном, сыном Ямра. Обе эти партии, как выше было замечено, враждовали между собой, а жертвой их распрей был народ, так как та часть населения, которая устраняла себя от участия в их злодействах, подвергалась грабежам со стороны обеих партий. Симон владел Верхним городом и большой стеной до Кидрона; кроме того, в его власти находилась та часть древней стены, которая тянулась от Силоамского источника к востоку до дворца Монобаза (царя адиабинов по ту сторону Евфрата), равно как названный источник вместе с Акрой (Нижним городом) и вся местность до дворца Елены, матери Монобаза. Иоанн же властвовал над храмом и большей частью его окружности, далее – над Офлой и Кидронской долиной. Уничтожив огнем часть города, лежавшую между их владениями, они создали открытое место для своей взаимной борьбы. Ибо даже тогда, когда римляне стояли уже лагерем под стенами Иерусалима, междоусобная война не унималась. Образумившись на минуту после первой вылазки против римлян, они вскоре вновь впали в свою прежнюю болезнь, опять раздвоились между собой, воевали друг с другом и делали все только на руку осаждавшим. Друг с другом они поступали так, что и от неприятеля их не могло ожидать более жестокое обращение, а после их действий в городе никакое бедствие не могло казаться новым; еще до падения города его несчастье было так велико, что римляне могли только улучшить его положение. Я думаю так: междоусобная война уничтожила город, а римляне уничтожили междоусобицу, которая была гораздо сильнее стен; всякую вину можно поистине приписать туземцам, а всякую справедливость – воздать римлянам. Но пусть каждый судит по тому, чему поучают события.
2. В то время, когда город находился в таком положении, Тит в сопровождении отборного отряда всадников объехал его с целью высмотреть удобный пункт нападения на стену. На всех пунктах он нашел затруднения; со стороны глубоких долин стена и так была недоступна; но и на других пунктах наружная стена казалась слишком массивной для машин. Наконец он решил предпринять штурм у гробницы первосвященника Иоанна. На этом месте наружное укрепление было ниже, а второе не примыкало к нему, так как в менее населенной части Нового города укрепления были оставлены в пренебрежении. Отсюда поэтому легко можно было перейти к третьей стене, через которую Тит предполагал овладеть Верхним городом, как через Антонию – храмом. На этом объезде был ранен стрелой в левое плечо друг его Никанор в тот момент, когда он вместе с Иосифом ближе подъехал к стене, чтобы как человек, хорошо известный иудеям, предложить им мир. Из того, что они не пощадили человека, приблизившегося к ним для их же собственного блага, Тит понял, как велико их упорство. Он поэтому с еще большим рвением принялся за осаду, позволил легионам опустошать окрестности города и отдал приказ собрать материалы для постройки валов.