страстная любовь его породила не менее страстную ревность. Кроме того, он помнил о той удивительной ловкости, с которой Клеопатра избавилась от царя Лисания и аравийского царя Малку, и потому полагал, что не только его брак, но и самая его жизнь подвергается опасности.
4. Потому, когда Ироду нужно было отлучиться, он оставил Мирьям на попечение Йосефа, мужа своей сестры Шломит, человека надежного и преданного вследствие связывавших их родственных уз, дав тому тайное распоряжение убить Мирьям, если он сам будет убит Антонием. Йосеф же, без всякого дурного намерения, но лишь в стремлении доказать ей страстную любовь царя, который не желает разлучаться с нею даже в смерти, открыл все Мирьям. И когда Ирод, вернувшись и лежа с нею в супружеской постели, многочисленными клятвами заверял ее в своей преданности ей, единственной женщине, которую он когда-либо любил, она воскликнула: «Прекрасно же ты доказал свою любовь тем, что дал Йосефу приказ убить меня!»
5. Поняв, что тайна раскрыта, Ирод пришел в неистовство и заявил, что Йосеф посмел бы разгласить его распоряжение только в том случае, если бы сам был любовником Мирьям. Обезумев от гнева, он выскочил из постели и в бешенстве стал метаться по дворцу. Его сестра Шломит ухватилась за эту возможность оклеветать Мирьям и стала уверять Ирода, что его подозрения относительно Йосефа соответствуют истине. Тогда совершенно потерявший голову и обезумевший от ревности Ирод приказал казнить обоих. Однако гнев скоро уступил место раскаянию, и, тогда как ярость утихла, любовь вспыхнула с новой силой. И столь могуч был огонь его страсти, что он не мог поверить в то, что Мирьям мертва. Разум его помутился до такой степени, что он разговаривал с нею как с живой, пока наконец время не открыло ему ужасную правду и сердце его не преисполнилось отчаянием столь же неистовым, сколь неистова была его любовь.
XXIII
1. Мать завещала свою ненависть сыновьям: зная, что руки отца запятнаны ее кровью, сыновья видели в нем врага еще тогда, когда воспитывались в Риме, но в особенности — после возвращения в Иудею. По мере того как сыновья мужали, это чувство овладевало ими все с большей силой; когда же они достигли возраста, в котором вступают в брак, и один из них женился на дочери своей тетки Шломит, бывшей обвинительницы их матери, а другой — на дочери каппадокийского царя Архелая, они уже более не старались скрывать ненависть. Их дерзость открыла путь клевете, и царю все чаще и чаще стали намекать, что сыновья готовят против него заговор и что тот из них, который был зятем Архелая, заручился поддержкой своего тестя и собирается отплыть в Рим, чтобы обвинить отца перед Цезарем.
Поддавшись на наветы, Ирод призвал своего сына от Дориды Антипатра, чтобы тот стал его оплотом против других сыновей, и всеми возможными способами начал выказывать ему свое предпочтение.
2. Это переполнило чашу терпения обоих братьев: при виде того, как выдвигается сын женщины обыкновенного происхождения, их гордость своим собственным рождением сделала их гнев необузданным и каждая новая обида вызывала у них приступ ярости. Так они толкали царя к еще более враждебному отношению к себе, в то время как Антипатр делал все возможное, чтобы завоевать расположение Ирода. Он тонко льстил отцу и измышлял против братьев всевозможные наветы, распространявшиеся или им самим, или его друзьями. Так в конце концов он лишил братьев всякой надежды на наследование престола, ибо и в завещании, и в публичных высказываниях наследником объявлялся не кто иной, как Антипатр. Наконец во всем царском великолепии Антипатр был послан к Цезарю — в одежде и украшениях царя, только без царского венца. Положение его к тому времени было уже таково, что он был в состоянии возвратить свою мать на ложе Мирьям, и, используя против братьев одновременно два оружия — лесть и клевету, он хитроумно привел Ирода к мысли о необходимости казнить обоих сыновей Мирьям.
3. Итак, Ирод силой отвез Александра в Рим, чтобы обвинить его перед Цезарем в покушении на отравление отца. Получив наконец возможность открыто излить свои жалобы перед судьей, более искушенным, нежели Антипатр, и более уравновешенным, нежели Ирод, обвиняемый обошел почтительным молчанием ошибки отца, однако с тем большим жаром опроверг выдвинутые против него обвинения. Затем он показал, что его брат и товарищ по несчастью невиновен в такой же степени, как и он сам, после чего перешел к разоблачению низости Антипатра и описанию совершенной в отношении его и брата несправедливости. Его помощником была не только чистая совесть, но и сила красноречия, так как он блестяще владел ораторским искусством. В заключение речи он заявил, что если отец убедится в том, что все выдвинутые против него обвинения истинны, то он волен казнить их обоих. Этими словами он поверг слушателей в слезы и до такой степени растрогал Цезаря, что тот снял с него обвинение и заставил отца и сына немедленно примириться, согласившись на том, что сыновья во всем будут подчиняться отцу и что тот волен выбирать себе преемника по собственному усмотрению.
4. На этом царь покинул Рим, по видимости отказавшись от обвинений против сыновей, но на деле все еще сохраняя свои подозрения. Его сопровождал Антипатр, вдохновлявший его ненависть, но из почтения к примирителю не осмеливавшийся открыто проявлять свою враждебность к братьям. Обогнув Киликию, Ирод высадился у Элевсы и был радушно принят Архелаем, выражавшим радость по поводу оправдания зятя и величайшее удовлетворение по поводу их примирения (перед тем он писал друзьям в Рим, чтобы при разбирательстве они заняли сторону Александра). Архелай проводил Ирода до Зефириона и вручил ему подарки стоимостью в 30 талантов.
5. По возвращении в Иерусалим Ирод собрал граждан и, поставив рядом с собой троих сыновей, объяснил причину своего отсутствия и выразил глубокую благодарность Богу и Цезарю за то, что их семейный раздор улажен по справедливости и что его сыновьям отныне даровано нечто гораздо более ценное, чем царский престол, а именно — согласие. «Это согласие, — продолжал он, — скреплю я сам. Цезарь сделал меня господином этого царства и объявил, что право выбора преемника принадлежит мне. Итак, я буду действовать в собственных интересах и в то же время отплачу Цезарю за его милость. Отныне я провозглашаю этих троих моих сыновей царями и обращаюсь прежде всего к Богу, а затем к вам за скреплением этого моего решения. Одному из них царство принадлежит по праву старшинства, двум другим — по праву происхождения. Но мое царство достаточно велико и для большего числа наследников, чем эти трое. Их, воссоединенных Цезарем и ныне провозглашаемых их отцом царями, вы должны защищать и равно и справедливо почитать каждого из них соответственно его возрасту. Ведь если вы будете выказывать по отношению к кому-либо из них больше почтения, чем на это дает право его возраст, вы скорее раздражите того, кто будет вами пренебрегаем, нежели доставите удовольствие тому, кого предпочтете. Я сам выберу для сыновей советников и придворных, которые будут сопровождать каждого из них, и назначу на эти должности таких людей, которые станут залогом сохранения согласия между братьями, ибо мне хорошо известно, что раздоры и взаимное соперничество чаще всего возникают из-за злословия придворных, тогда как если придворные — люди достойные, то они поощряют чувство взаимной привязанности.
Вместе с тем я настаиваю, чтобы не только эти придворные, но и мои собственные военачальники уповали в настоящем только на меня одного, ибо я жалую моим сыновьям не царскую власть, но только сопутствующие этой власти почести. Итак, все услады власти будут принадлежать им, а все ее, зачастую нежеланное, бремя — мне. Пусть каждый из вас примет во внимание мой возраст, мой образ жизни, мое благочестие. Ведь я еще не столь стар, чтобы можно было предвидеть мой скорый конец, не предаюсь невоздержанности, способной прервать человеческую жизнь в самом ее расцвете, и всегда служил Всевышнему с такой преданностью, что у меня есть основания надеяться на долголетие. И поэтому если кто-либо предложит моим сыновьям свои услуги с целью низложить меня, он будет подвергнут самому суровому наказанию не только ради моего блага, но и ради блага моих сыновей. Я ограничиваю проявления почтения по отношению к сыновьям вовсе не из зависти, но из понимания того, что проявления лести искушают юность и толкают ее на опрометчивые поступки. И когда каждый, кто будет приближен к этим юношам, поймет, что, если он будет защищать справедливость, я вознагражу его, но если он будет способствовать раздорам, то даже от того, кому он служит, не получит никакой награды за свое злонравие, — тогда, я полагаю, каждый из них сохранит верность мне и, следовательно, моим сыновьям, ибо их польза состоит в том, чтобы я царствовал, моя же польза — в том, чтобы ничто не поколебало их согласия.
Вы же, дорогие сыновья, обратитесь сначала мыслью к священным законам природы, которые даже диких зверей соединяют узами взаимной привязанности, затем — к Цезарю, причине нашего примирения, и, наконец, ко мне, обращающемуся к вам с мольбой, в то время как мог бы приказывать, и будьте впредь подлинными братьями. Отныне я жалую вас одеянием царей и царской свитой и взываю к Богу, чтобы он скрепил мое решение, если только между вами будет царить согласие». С этими словами он ласково обнял каждого из сыновей и распустил народ, в котором одни от всей души присоединились к его молитве, а другие, те, кто стремился к перевороту, делали вид, что даже не слышали ее.
XXIV
1. Однако братья не оставили своих раздоров и расстались, испытывая даже еще большие подозрения друг против друга: ведь Александр и Аристобул негодовали на то, что Ирод подтвердил права Антипатра как старшего сына, Антипатр же был недоволен уже тем, что братья занимают теперь второе место. Он, впрочем, был слишком хитер, чтобы открыто выражать недовольство, и с необыкновенным искусством скрывал ненависть к братьям. Те же, напротив, гордясь своим происхождением, даже и не думали скрывать подлинных чувств, постоянно распаляемых дурными друзьями, многие из к