Итак, представ перед Иродом, Эврикл заявил, что он дарит ему жизнь в обмен на великодушие и свет дня — в обмен на гостеприимство. Меч, предназначенный сразить царя, давно заострен, и рука Александра уже занесена, только он, Эврикл, благодаря своему притворному сообщничеству сумел предупредить удар. Он слышал, как Александр говорил, что Ироду недостаточно восседать на принадлежащем другим троне и, убив их мать, расточить ее царство, — нет, он еще старается втащить на трон побочного сына и отдает царство их деда этому ничтожеству Антипатру; но он, Александр, собственной рукой отомстит за души Гиркана и Мирьям, ибо не подобает ему без кровопролития наследовать престол такого отца. Еще он якобы говорил, что каждый день подвергается постоянным придиркам и не может бросить самого невинного замечания, чтобы оно не обернулось против него же. Если разговор заходит о предках, отец тут же выходит из себя и начинает оскорблять его примерно такими словами: «Ну, уж конечно, только Александр у нас благородного происхождения, ведь он думает, что отец его без роду, без племени!» И если он промолчит в ответ, то само его молчание расценивается как оскорбление, если же польстит отцу, то скажут, что он притворяется. И так он никогда не в состоянии угодить отцу, который привязан к одному только Антипатру. Поэтому, если даже его попытка не увенчается успехом, он примет смерть с радостью. В случае же успеха его безопасность будет обеспечена, во-первых, его тестем Архелаем, у которого он легко сможет укрыться, и, во-вторых, Цезарем, которому до сих пор неизвестно подлинное лицо Ирода. Когда он предстанет перед ним, то ему не придется, как в прошлый раз, страшиться присутствия отца и ограничиваться жалобами на собственные несчастья. Прежде всего он предаст гласности бедствия изнемогшего под бременем налогов народа, затем расскажет о роскоши и излишествах, на которые идут эти добытые непосильным трудом деньги, расскажет о том, что за люди обогащаются за его счет и за счет его брата, и перечислит, какими способами некоторые города добились особых привилегий. Он потребует расследования обстоятельств смерти деда и матери и откроет все творящиеся в царстве преступления. После всего этого не будет и речи о том, чтобы обвинить его в отцеубийстве!
3. Завершив эту клеветническую речь против Александра, Эврикл перешел к пространному восхвалению Антипатра — якобы единственного из сыновей, поистине привязанного к отцу и потому являющегося препятствием описанного заговора. Гнев царя, не успевшего еще оправиться от прежних потрясений, не имел границ. Антипатр, вновь воспользовавшись благоприятным стечением обстоятельств, подослал к царю новых соглядатаев, которые обвинили обоих братьев в тайных совещаниях с Юкундом и Тиранном, начальниками царской конницы, отставленными за какие-то провинности. Окончательно потерявший самообладание царь тут же послал обоих на дыбу; они, однако, отвергли все обвинения.
В это же самое время царю было представлено письмо, якобы посланное Александром начальнику крепости Александрион. Письмо содержало просьбу впустить Александра и Аристобула в крепость после убийства ими отца и позволить им воспользоваться оружием и всем остальным. Александр опротестовал подлинность письма, заявив, что это подделка царского письмоводителя Диофанта, человека бесчестного и необыкновенно искусного в подражании любому почерку (всю свою жизнь он занимался подлогами и в конце концов был казнен за подлог). Ирод подверг начальника крепости пыткам, однако не смог получить от него ничего в подтверждение выдвинутых обвинений.
4. По этой причине Ирод счел улики недостаточными и оставил сыновей на свободе, хотя и установил за ними надзор.
Эврикла, проклятие своего дома и устроителя всего этого мерзкого дела, он называл спасителем и благодетелем и наградил пятьюдесятью талантами. Обогатившись таким образом, тот не стал ждать, пока обнаружится истина, и поспешил в Каппадокию, где вытянул деньги и из Архелая, которому бесстыдно представился как примиритель Ирода с Александром. После этого он отплыл в Грецию, где использовал бесчестно добытые деньги на новое зло. Он был дважды обвинен перед Цезарем в подстрекательстве к мятежу в Ахайе и в вымогательстве денег с городов и в конце концов отправлен в изгнание. Так он был наказан за зло, причиненное Александру и Аристобулу.
5. Но сколь отличен от спартанца был Эварест Косский! Один из ближайших друзей Александра, он находился в Иудее в одно время с Эвриклом, и, когда царь изложил перед ним выдвинутые тем обвинения, Эварест заявил под присягой, что никогда не слышал, чтобы юноши говорили что-нибудь подобное. Однако он ничем не мог помочь злосчастным братьям, ибо Ирод склонял свой слух только к злым языкам и был рад только тем, кто разделял с ним подозрения и гнев.
XXVII
1. Суровое обращение Ирода с детьми еще более усилилось из-за Шломит, приходившейся Аристобулу теткой и тещей. Желая, чтобы Шломит разделила опасности, которым подвергается он сам, Аристобул посоветовал ей позаботиться о себе: он сказал, что царь намеревается казнить ее на основании прежнего обвинения, именно, что она, желая вступить в брак с врагом Ирода аравийцем Сулаем, открыла ему тайны царя. Это и был последний удар, швырнувший носимых бурей юношей в пучину гибели, ибо Шломит бросилась к царю и сообщила ему о сделанном Аристобулом намеке.
Этого Ирод уже не мог выдержать и приказал заковать обоих сыновей, поместив их в одиночное заключение. Затем он, не теряя времени, послал к Цезарю военного трибуна Волюмния и одного из своих придворных, Олимпа, с письменной записью рассказа Шломит. Те отплыли в Рим и доставили Цезарю послание Ирода. Цезарь, хотя и сильно опечалился за обоих юношей, не счел нужным посягать на власть отца над сыновьями. Поэтому он ответил Ироду, что отдает решение на его собственное усмотрение, но советует ему собрать своих советников и правителей областей, чтобы произвести совместное следствие относительно предполагаемого заговора; если обвинения подтвердятся, то сыновья заслуживают смертной казни, если же будет обнаружено только намерение к бегству, то стоит ограничиться менее суровым наказанием.
2. Ирод принял это предложение и отправился и Верит — место, указанное Цезарем, — где и собрал совет. Во исполнение письменных указаний Цезаря, впереди восседали римские военачальники Сатурнин и Педаний с советниками. Присутствовали также советники и придворные Ирода, Шломит, Ферора и, наконец, знатные люди всей Сирии за исключением одного только царя Архелая, которого Ирод отклонил как тестя Александра. Царские сыновья, однако, не были доставлены на совет: Ирод был слишком предусмотрителен, чтобы допустить это, ведь он знал, что один только их вид смягчит все сердца, а если еще им будет позволено выступить, то Александр с легкостью опровергнет все обвинения. Поэтому они содержались под стражей в Платане, деревне под Сидоном.
3. Царь поднялся и, как если бы сыновья присутствовали здесь, обрушился на них с обвинениями. Ввиду недостатка улик слабость его доводов о существовании заговора была очевидна. Однако он сделал ударение на оскорблениях, насмешливых речах, глумлениях — обидах более тяжких, чем сама смерть (таковы были его собственные слова), которые ему пришлось вынести от сыновей. Затем он попросил хранивших молчание слушателей пожалеть его за то, что, если даже он и одержит горестную победу над сыновьями, пострадавшей стороной окажется не кто иной, как он сам.
Кончив, он попросил каждого высказаться. Первым выступил Сатурнин — за осуждение, но не за смертную казнь: он сказал, что не ему, трое детей которого присутствуют в суде, голосовать за смертную казнь для детей другого. Оба его легата проголосовали так же, как и он, и их примеру последовало еще несколько человек. Первым, кто высказался за смертный приговор, был Волюмний, и все говорившие после него также отдали голоса за смертный приговор обоим братьям: одни — из желания подольститься к Ироду, другие — из ненависти к нему, но никто — из убеждения в виновности обвиняемых. И теперь вся Сирия и вся Иудея, затаив дыхание, ожидали конца драмы, хотя никто и не предполагал, что жестокость Ирода зайдет так далеко, что он и в самом деле казнит своих детей. Ирод, однако, отвез сыновей в Тир, а оттуда прибыл морем в Кесарию, где стал обдумывать способ приведения приговора в исполнение.
4. Был один старый воин царя по имени Тирон, имевший сына — близкого друга Александра — и сам сердечно любивший обоих юношей. До такой степени охватило его негодование, что разум помутился и он повсюду кричал, что справедливость попрана, истины более не существует, природа — в смятении, жизнь полна беззакония и тому подобное, — все, что может говорить человек, глубоко потрясенный и не заботящийся о собственной жизни. В конце концов он отважно подступил к самому царю: «Нечестивец ты — вот что я думаю о тебе! Восстать на собственную плоть и кровь по наущению подлых негодяев! Не раз и не два приговаривал ты Ферору и Шломит к смерти — а сейчас с их голоса обвиняешь собственных детей! Неужели ты не видишь, что они хотят лишить тебя законных наследников и оставить при одном только Антипатре, выбрав себе царя, которым смогут вертеть, как им будет угодно? Берегись, берегись, как бы однажды войска не возненавидели его за смерть братьев так же, как они ненавидят сейчас тебя! Ведь нет никого, кто не оплакивал бы мальчиков, и многие из твоих военачальников открыто возмущаются твоим поведением». И вслед за этим он назвал имена этих людей. Ирод немедленно распорядился взять их под стражу вместе с самим Тироном и его сыном.
5. Как раз в это время один из придворных цирюльников по имени Трифон, охваченный внезапным безумием, бросился к ногам царя и донес на самого себя. «Я их сообщник! — воскликнул он. — Вот этот Тирон поручил мне перерезать тебе горло во время бритья и обещал, что Александр щедро вознаградит меня за это». Услыхав это, Ирод устроил Тирону, его сыну и цирюльнику допрос на дыбе, и так как Тирон и его сын все отрицали, а цирюльник не имел ничего добавить к уже сказа