ибольшим уважением. Однако более всего он полагался на необыкновенное искусство ритора Иринея и поэтому пренебрег советами тех, кто уговаривал его уступить Архелаю как старшему брату и лицу, поименованному в последнем завещании.
В Риме все родственники, ненавидевшие Архелая, объявили о преданности Антипе. Более всего они предпочли бы самоуправление под покровительством римского должностного лица; когда это им не удалось, они были готовы принять Антипу в качестве царя.
4. В этих попытках им содействовал Сабин, который отправил Цезарю письма с порицаниями Архелая и щедрыми похвалами Антипе. Шломит и ее друзья собрали все обвинения против Архелая и вручили их Цезарю. Архелай же, в свою очередь, направил к Цезарю Птолемея с письменным изложением всех своих прав и с приложением отцовского кольца и государственных записей.
Цезарь наедине изучил бумаги соперничающих партий. Он принял во внимание размеры царства и поступающие от него доходы, учел число детей Ирода, прочел относящиеся к этому вопросу послания Вара и Сабина. Затем он созвал римских магистратов, впервые допустив на заседания Гая, сына Агриппы и его собственной дочери Юлии, усыновленного им самим, и пригласил каждую из сторон изложить суть дела.
5. Тут же поднялся сын Шломит Антипатр, самый тонкий оратор среди противников Архелая. Он указал на то, что, хотя на словах Архелай только притязает на престол, на деле он уже долгое время царствует и поэтому сейчас, когда он добивается приема у Цезаря, решения которого о наследовании он уже предупредил, это выглядит как насмешка. Сразу же после смерти Ирода он тайно подкупил некоторых, чтобы те короновали его царем. Он торжественно восседал на троне и принимал посетителей как царь; он изменил устройство войска и многим пожаловал повышение в чине. Далее, он удовлетворил все прошения, направленные к нему как к царю, и освободил тех, кто был заключен его отцом в тюрьму за тягчайшие преступления. И сейчас он явился, чтобы просить своего повелителя лишь о тени той царской власти, само существо которой он уже захватил, оставив таким образом Цезарю власть лишь над наименованиями, но не над сущностью. Антипатр заявлял также, что скорбь Архелая по отцу была не более чем притворством: надевая на себя днем личину скорби, он предавался ночами необузданным попойкам, что вызвало негодование народа и послужило причиной волнений в Иерусалиме.
Всю силу своего красноречия оратор направил на описание количества убитых вокруг святилища: они явились на праздник только для того, чтобы быть безжалостно убитыми рядом со своими собственными жертвоприношениями, и такую огромную гору трупов во дворах Храма невозможно было бы представить даже при нападении чужеземного завоевателя. Ироду были хорошо известны жестокие наклонности сына, и оттого он никогда не подавал ему и тени надежды на наследование трона — до тех пор, пока дух его не пришел в еще больший упадок, чем тело, и он, оказавшись более неспособным к здравому рассуждению, перестал понимать, что за человека делает своим наследником в новом завещании. Наследник же, поименованный в предыдущем завещании, написанном в добром здравии и в полной ясности рассудка, был определен безошибочно. Но если все-таки кто-либо будет склонен придавать большой вес решению, принятому тогда, когда здоровье царя ослабело, ему можно будет ответить, что Архелай совершенными им беззакониями доказал, что он неспособен к правлению: если он умертвил такое множество людей еще до того, как получил полномочия от Цезаря, то чему же он уподобится после того, как их получит?
6. Он еще долгое время продолжал в том же духе, выводя перед Цезарем многих родственников с тем, чтобы они засвидетельствовали правдивость каждого обвинения. После того как он сел, для защиты Архелая поднялся Николай. Он стал доказывать, что бойня в Храме была неизбежной, ибо убитые были врагами не только царской власти, но и самого Цезаря, присуждающего сейчас эту власть. Что же касается других мер, в которых обвиняется Архелай, то ведь они были приняты по совету самих же его обвинителей. А что касается последнего завещания, то, как заявил Николай, его следует считать в силе в особенности по той причине, что именно в нем исполнителем воли покойного объявляется Цезарь: маловероятно, чтобы человек, который оказался достаточно благоразумен, чтобы передать распоряжение своими делами в руки верховного правителя, выбрал себе неподобающего наследника, и тот, кто хорошо знал властителя, сделавшего это распоряжение, только выкажет здравый смысл, если назначит его наследником того, кого он выбрал сам.
7. Когда и Николай окончил свою речь, вперед выступил Архелай и, не говоря ни слова, упал к ногам Цезаря. Император поднял его самым милостивым образом и объявил, что он достоин быть наследником своего отца, однако не отдал никакого определенного распоряжения. Затем, распустив тех, кто заседал в этот день в собрании, он стал обдумывать наедине все услышанное, размышляя, назначить ли наследником Ирода одного из братьев, поименованных в завещаниях, или разделить власть между всеми членами царской семьи, ибо ему представлялось необходимым заручиться поддержкой как можно большего числа соискателей.
III
1. Цезарь не успел еще принять решения, как умерла от болезни мать Архелая Мальтака, а из Сирии прибыли письма от Вара, сообщающие о восстании в Иудее. Вар заранее предвидел такой оборот событий, и поэтому, когда Архелай отбыл в Рим, сам он отправился в Иерусалим с целью сдержать зачинщиков, ведь было ясно, что население не будет сохранять спокойствие. Он оставил в городе один из трех приведенных им из Сирии легионов и возвратился в Антиохию. Однако не успел он отбыть, как явился Сабин и сразу же подал населению повод к волнениям. Он пытался подбить гарнизон завладеть укреплениями и безжалостно доискивался царских денег, используя для этой цели не только оставленных Варом воинов, но и шайку собственных рабов, которых вооружил и сделал орудиями своей алчности.
В канун Пятидесятницы (еврейский праздник, который наступает через семь недель после Пасхи: «Пятидесятница» означает пятидесятый день) в город собрался народ, не столько для исполнения обычных обрядов, сколько для того, чтобы излить свой гнев. Собралась неисчислимая толпа — из Галилеи и Идумеи, из Иерихона и Переи, что к востоку от Иордана; однако ни в количестве, ни в силе воодушевления они ни могли сравняться с роем жителей самой Иудеи. Все это множество народа делилось на три части, каждая из которых расположилась отдельным лагерем: одни к северу от Храма, другие — к югу, у Ипподрома, а третьи — к западу, около дворца. Таким образом окружив римлян, они начали осаду.
2. Как количество их, так и их намерения встревожили Сабина, и он беспрестанно посылал к Вару людей с просьбой о немедленной помощи; он писал, что, если помощь не придет своевременно, легион будет разорван в клочья. Сам он поднялся на самую высокую из башен крепости — ту самую, что называлась Фацаэль в честь брата Ирода, погибшего от рук парфян, — и оттуда подавал знаки легионерам, чтобы те нападали на врага. Сам он был настолько охвачен страхом, что боялся даже сойти вниз к своим собственным людям. Те, следуя полученным приказаниям, ворвались в Храм, и между ними и евреями завязалось жестокое сражение. До тех пор пока они не подвергались обстрелу сверху, военный опыт римлян давал им преимущество в сражении, однако после того, как многие евреи взобрались на верх колоннад и стали метать снаряды на их головы, римляне стали нести тяжелые потери и с трудом отражали как нападающих сверху, так и тех, кто вел с ними рукопашный бой.
3. Наконец, теснимые с обеих сторон, римляне подожгли колоннады — произведения, выдающиеся как по своей величине, так и великолепию. Находившиеся наверху люди внезапно оказались окружены языками пламени. Многие сгорели заживо; другие прыгали сверху в гущу врагов, которые убивали их на месте; некоторые обращались в другую сторону и прыгали со стены; были и такие, что бросались на собственные мечи, избегая смерти в огне. Те же, кому удалось спуститься со стен и вступить в бой с римлянами, были легко разбиты из-за царившего среди них беспорядка. После того как уцелевшие евреи в ужасе обратились в бегство, римляне набросились на оставшуюся без охраны храмовую сокровищницу и вынесли из нее около 400 талантов. То, что не успели украсть они, подобрал Сабин.
4. В ответ на такие потери в людях и имуществе евреи собрали еще более многочисленное и лучше вооруженное войско для борьбы с римлянами. Они окружили дворец и угрожали убить всех в нем находящихся, если те немедленно не уйдут: они обещали Сабину безопасный проход при условии, что он уведет свой легион. На их сторону перешла также основная часть царских отрядов, что значительно увеличило их силы. Однако наиболее боеспособная их часть — три тысячи так называемых себастийцев во главе с Руфом и Гратом — сохранила преданность римлянам. Грат возглавлял царскую пехоту, а Руф — конницу; каждый из них, даже без подчиненных им людей, был достаточно храбр и умен, чтобы изменить соотношение сил в войне.
Евреи без устали вели осаду, нападая на стены крепости и одновременно громогласно убеждая Сабина и его воинов уйти и не препятствовать им обрести наконец их старинную самостоятельность. Сабин был бы только рад возможности уйти спокойно, но не доверял обещаниям евреев, подозревая, что их сладкие речи были лишь ловушкой, предназначенной поймать его. А поскольку он к тому же ожидал подкреплений от Вара, то продолжал держаться.
IV
1. Между тем волнения распространились по всем областям страны, и многие увидели в этом возможность заявить о собственных притязаниях. В Идумее вновь собрались две тысячи ветеранов Ирода при всем вооружении и выступили против царских отрядов. Им противостоял Ахиав, двоюродный брат покойного царя, который укрылся за мощными укреплениями и не отваживался вступить в открытое сражение. В Циппори Галилейском Йехуда, сын Хизкии (того самого предводителя разбойников, который однажды опустошал эту область и был разбит Иродом), собрал значительное войско, ворв