к от Цезаря она получила дворец в Ашкелоне. Со всего этого она собирала доход в 60 талантов, однако ее владения находились под общим управлением Архелая. Каждый из остальных наследников Ирода получил то, что ему было оставлено в завещании. Одной из двух незамужних дочерей Ирода Цезарь пожаловал в придачу 500 тысяч серебряных драхм и устроил брак обеих с сыновьями Фероры. Разделив таким образом владения Ирода, он еще и распределил между ними наследство, оставленное ему самому, — всего тысяча талантов, — но лишь после того, как отобрал для себя несколько вещей, не имеющих подлинной ценности, в память о покойном.
VII
1. В это самое время один юноша, еврей по рождению, но воспитанный в Сидоне римским вольноотпущенником, стал выдавать себя за казненного Иродом Александра, воспользовавшись физическим сходством между ними. Считая, что разоблачить его невозможно, он прибыл в Рим. Его сопровождал один соотечественник, хорошо осведомленный обо всем, что происходило в царском окружении; он-то и подучил его говорить, будто люди, которым было поручено казнить его и Аристобула, сжалились и дали им ускользнуть, подменив их двумя похожими на них трупами. Своими притязаниями он ввел в обман евреев на Крите, снабдивших его средствами для роскошного путешествия на Мелос. Здесь он благодаря удивительной способности внушать доверие собрал еще более крупную сумму и склонил сторонников отплыть вместе с ним в Рим.
Он высадился в Путеолах и собрал обильные приношения от тамошних евреев. Друзья «отца» сопровождали его, словно царя, на протяжении всего пути. Физическое сходство между ним и Александром было столь разительно, что те, кто видел и помнил Александра, присягали, что это именно он. Вся еврейская община Рима высыпала ему навстречу, и в узких улицах, которыми он проезжал, собралась огромная толпа (ибо мелосцы до такой степени потеряли голову, что несли его на носилках и за свой собственный счет снабдили царственной роскошью).
2. Цезарь, который помнил, как выглядел Александр еще с тех пор, когда Ирод обвинял его перед ним, еще не видя этого человека, понял, что тот лишь выдает себя за Александра. Однако на случай, если эти радужные надежды все-таки имеют под собой какое-либо основание, он послал некоего Целада, который хорошо знал Александра, с приказом привести юношу к нему. Целад, едва взглянув, сразу же заметил различие и в чертах лица, и в сложении, которое было гораздо плотнее, чем у Александра, и скорее походило на сложение раба. Итак, он сразу же проник в суть заговора и пришел в величайшее негодование от бесстыдства рассказов этого парня. Ведь будучи спрошен об Аристобуле, тот стал настаивать, что и Аристобул жив, но остался на Кипре из страха перед изменой: они якобы находились в большей безопасности, когда не были вместе. Целад отвел его в сторону и сказал: «Цезарь пощадит твою жизнь взамен на имя человека, который подучил тебя рассказывать такую чудовищную ложь». Юноша ответил, что даст требуемые сведения, и сопроводил Целада к Цезарю, в присутствии которого указал на еврея, воспользовавшегося его сходством с Александром для собственной наживы: сам он получал в каждом городе больше даров, чем Александр за всю свою жизнь. Цезаря все это очень позабавило, и, видя его великолепное сложение, он отправил лже-Александра в общество своих галерных рабов, но человека, сбившего его с пути, приказал казнить. Мелосцы же были достаточно наказаны за безрассудство потерей своих денег.
3. Став этнархом, Архелай был, однако, не в состоянии забыть прежние раздоры и обращался не только с евреями, но и с самаритянами с такой жестокостью, что оба народа отправили в Рим посольства, обвиняющие его перед Цезарем. Как следствие, на девятом году своего правления Архелай был сослан в Виенну, что в Галлии, а его имущество перешло в казну Цезаря.
Рассказывают, что перед вызовом на суд к Цезарю он увидел во сне, как быки пожирают девять больших, полных пшеничных колосьев. Он послал за толкователями и некоторыми из халдеев и спросил их, что, по их мнению, предвещает этот сон. Были даны различные толкования, а Шимон, один из ессеев, предположил, что колосья означают годы, а стадо быков — государственный переворот, потому что при полевых работах быки переворачивают пласты земли. Следовательно, Архелай должен был править по году на каждый колос и пройти через различные государственные потрясения прежде, чем он умрет. Миновало пять дней после предсказания, и сновидец был вызван на суд.
4. Я думаю, мне следовало бы упомянуть и о сне его жены Глафиры, дочери каппадокийского царя Архелая. Сначала ее мужем был Александр, брат того самого Архелая, о котором идет речь, и сын царя Ирода, который, как уже излагалось ранее, предал его казни. После смерти Александра она вступила в брак с ливийским царем Юбой, а когда и тот умер, то возвратилась домой и жила вдовой при отце. Здесь ее и увидел этнарх Архелай и воспылал к ней такой сильной любовью, что немедленно развелся со своей женой Мирьям и женился на Глафире. Вскоре после прибытия в Иудею она увидела во сне Александра, который стоял над ней и произносил следующее: «Достаточно было уже твоего ливийского брака. Однако ты не довольствовалась этим: ты вернулась в мой дом, выбрав себе третьего супруга, и на этот раз моего собственного брата, бесстыдница! Я не прощу тебе этого оскорбления и возьму тебя к себе, желаешь ты этого или нет». Она пересказала этот сон, и не прошло и двух дней, как она умерла.
VIII
1. Область Архелая перешла под прямое правление Рима, и Колоний, римлянин из сословия всадников, был направлен туда прокуратором с полномочиями от Цезаря выносить смертный приговор. В это время галилеянин по имени Йехуда пытался склонить местное население к мятежу, браня тех, кто платит подати римлянам и подчиняется человеческому правлению после того, как евреями правил один только Бог. Он был законоучителем и имел своих собственных последователей, и учение его ни в чем не было схоже с остальными учениями.
2. Дело в том, что среди евреев существуют три философских школы, приверженцы которых называют себя фарисеями, саддукеями и ессеями. Из них ессеи придерживаются наиболее строгого образа жизни. По рождению они евреи, но особенно сильно любят друг друга. Погони за наслаждениями избегают как порока, а добродетелью считают воздержанность и управление собственными страстями. Они избегают брака, но принимают к себе чужих детей в том возрасте, когда те еще легко поддаются влиянию и обучению, и образуют их по своему собственному образцу. Нельзя сказать вместе с тем, чтобы ессеи желали вовсе отменить брак как средство продолжения человеческого рода, однако они остерегаются женского распутства и убеждены, что ни одна из женщин не в состоянии хранить верность одному человеку.
Они презирают богатство и живут на удивление единой общиной, в которой никто не превосходит другого достатком. Новообращенные, входящие в секту, должны сдать имущество общине, и поэтому среди них никогда не увидишь ни гнетущей бедности, ни избыточного богатства. То, что принадлежит каждому в отдельности, идет в общую казну, и, как это водится у братьев, все имущество принадлежит всем сообща.
Они считают, что масло оскверняет, и поэтому, если кто- нибудь вдруг непреднамеренно загрязнит себя маслом, он оттирается до тех пор, пока не очистится совершенно. Ведь они думают, что кожу желательно содержать в сухости, и всегда облачены в одежды белого цвета. Людей, которые ведают делами общины, они выбирают простым поднятием руки, и каждый из них обладает правом голоса.
4. У них нет ни одного города, однако повсюду имеются многочисленные общины. Когда к ним прибывает единомышленник, в его распоряжение предоставляется все, чем они владеют, как если бы это было его собственностью, и люди, которых он никогда прежде не встречал, принимают его как старого друга. Точно так же, путешествуя, они не берут с собой никакой поклажи, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе кто-то из общины ставится специально для того, чтобы заботиться о пришельцах и снабжать их одеждой и пищей.
По одежде и внешнему виду ессеи подобны детям на попечении строгого наставника. Они не меняют ни одежды, ни обуви, пока те не разваливаются или не изнашиваются со временем. Друг другу они ничего не продают и друг у друга не покупают: каждый дает другому то, что у него есть, если тот нуждается в этом, и в свою очередь получает от него что-то, что может пригодиться ему самому. Но, даже и не получая ничего взамен, они вправе по своему выбору раздавать свое имущество любому.
5. Служение Богу они совершают особым образом. До тех пор пока не взошло солнце, не произносят ни одного слова, которое не относилось бы к божественному, но лишь возносят Ему принятые у них молитвы, как бы умоляя Его явиться. После этого распорядители посылают каждого заниматься тем ремеслом, которое он знает лучше всего. Так они усердно трудятся, пока, за час до полудня, не собираются вновь в одно место. Здесь, опоясав чресла льняным покровом, они омывают все тело холодной водой. Очистившись таким образом, они собираются в помещении, куда не дозволено вступать непосвященным; чистые, они входят в трапезную, как если бы это был священный храм, и рассаживаются в молчании. Затем пекарь разносит каждому хлеб, а повар ставит перед каждым миску с едой однородного состава.
Перед едой священник произносит благословение: до молитвы им запрещено прикасаться к еде. После завтрака он произносит вторую молитву; и в начале и в конце они приносят благодарение Богу как подателю пищи. Затем, сняв одежды (ибо они считаются священными), возвращаются к работе и работают до наступления вечера. Вернувшись в пять в трапезную, ужинают точно таким же образом, усаживая рядом с собой гостей, если кто-нибудь к тому времени прибыл. Дом этот никогда не оскверняется ни криками, не беспорядком, и в беседе каждый уступает черед соседу. Для посторонних молчание внутри трапезной представляется некоей жуткой тайной, однако это лишь естественное следствие неизменной трезвости и ограничения себя в еде и питье лишь самым необходимым.