у, кто угодно был бы предпочтительнее этого!
Поэтому они, образовав заговор, напали на него в Храме в то время, как он с пышностью вступал туда для богослужения, разодетый в царственные облачения и сопровождаемый вооруженными приверженцами. Как только Эльазар со своими людьми набросился на него, весь остальной народ стал забрасывать законоучителя камнями: ведь люди думали, что его свержение положит конец всему восстанию. Сначала Менахем и его люди держались, но, когда увидели, что все население города выступило против них, они разбежались кто куда. Те из них, кого удалось поймать, были преданы смерти, за теми же, кто скрылся, охотились повсюду. Лишь немногим удалось бежать и пробраться в Масаду; среди этих был и Эльазар, сын Яира, родственник Менахема, позднее ставший полновластным господином Масады. Сам же Менахем бежал в Офел; здесь он позорно прятался, пока его не схватили: его выволокли на всеобщее обозрение и после длительных пыток предали смерти. Подобная же судьба постигла и его подручных, в том числе и Авшалома, главное орудие его господства.
10. Как я сказал, народ принял участие в этом убийстве в надежде на полное подавление мятежа. Однако заговорщики отнюдь не спешили положить конец войне: ведь они предали смерти Менахема лишь затем, чтобы самим беспрепятственно продолжить восстание. Поэтому чем больше народ настаивал, чтобы они прекратили осаду легионеров, тем сильнее они упорствовали в ней. Наконец начальник римлян Метилий, не имея более сил держаться, послал к Эльазару с единственной просьбой пощадить их жизнь, так как они уже готовы были сдать оружие и все остальное имущество. Евреи тут же ухватились за их предложение и послали к ним Гириона, сына Никомеда, Хананью, сына Цадока, и Йехуду, сына Йонатана, чтобы те под присягой обещали им безопасный проход. После этого Метилий вывел своих легионеров наружу.
Пока римляне оставались при оружии, восставшие не трогали их и не выказывали никаких признаков предательства. Однако когда те сложили, как было условлено, щиты и мечи и, не подозревая ничего дурного, стали уходить, Эльазар и его люди набросились на них, окружили со всех сторон и перерезали; те же не сопротивлялись и не просили о пощаде, но лишь громко взывали к договору и клятвам. Так жестоко были умерщвлены они все, за исключением Метилия, которому единственному удалось спастись: ведь он молил о пощаде и обещал стать евреем и даже совершить обрезание.
Для Рима эта потеря значила немного (ибо что такое гибель нескольких человек для такого несметного войска?), однако для евреев, как кажется, она была предвестием гибели. Ведь не было более возможности устранить повод к войне, и город был запятнан такой скверной, что, казалось, если и не возмездие Рима, то Божий гнев должен покарать его. Поэтому народ погрузился в скорбь и весь город был охвачен унынием: ведь каждый порядочный гражданин приходил в ужас при мысли о том, что ему придется расплачиваться за злодеяние мятежников. Случилось еще и так, что эта резня происходила в субботу — день, когда благочестие воспрещает совершать даже праведные дела.
XVIII
1. В тот же самый день и в тот же самый час, словно по предопределению свыше, в Кесарии было умерщвлено все еврейское население: менее чем за час убито более 20 тысяч человек, так что в городе не осталось ни одного еврея. И даже те, кому удалось бежать, были схвачены Флором и в оковах отправлены на корабельную верфь. Этот удар со стороны кесарийцев привел весь народ в неописуемый гнев, и в ответ еврейские отряды разорили сирийские деревни и соседние города — Филадельфию, Хешбон, Гереш, Пеллу и Скифополь. Затем они напали на Гадер, Гиппос и Голан, разорив одни места и предав огню другие. За ними последовали Кедеш Тирский, Птолемаида, Гава и Кесария. Не оказавшие им сопротивления Себастия и Ашкелон были сожжены дотла. Вокруг каждого из этих городов было разорено много деревень, и все взрослые пленники немилосердно умерщвлены.
2. Сирийцы, со своей стороны, лишили жизни не меньше евреев: умерщвляли тех, кого захватывали в городе, правда, не столько из ненависти к ним, как прежде, сколько затем, чтобы предотвратить собственную гибель. Вся Сирия была охвачена ужасным смятением, и каждый город разделился на два лагеря, причем выживание одного прямо зависело от гибели другого. Дни протекали в кровопролитии, ночи — еще более ужасные -в страхе. Ибо, хотя казалось, что они уже избавились от евреев, в каждом городе оставались иудействующие, которых держали на подозрении. Не решаясь уничтожить подозрительных из своей же собственной среды, они боялись этих принадлежащих к обоим лагерям людей, как настоящих чужаков. Даже тех, кто всегда считался кротчайшим, алчность толкала на убийство противников: ведь безнаказанно расхищали добро жертв и, словно с поля сражения, приносили добычу от убитых к себе домой, причем нахватавший больше других пользовался наибольшим почетом, как будто он победил большее число врагов. Города наполнились непогребенными телами, трупы стариков валялись рядом с трупами детей и женщин, на которых не было даже лохмотьев, прикрывающих наготу, и вся область наполнилась несказанным ужасом. Но угроза того, что еще может случиться, была даже страшнее ежечасно совершаемых зверств.
3. До сих пор евреи нападали лишь на чужеземцев, однако при вылазке на Скифополь им пришлось столкнуться и с евреями. Скифопольские евреи вышли на защиту города вместе со скифопольцами и вступили в бой со своими сородичами, полагая собственную безопасность более важной для себя, нежели узы крови. Избыток рвения, однако, возбудил против них подозрение в предательстве: ведь горожане боялись, что они могут напасть на город ночью и, чтобы оправдаться перед своими сородичами-евреями за то, что не поддержали их, навлекут на него великую беду. Поэтому они велели евреям, если те желают доказать свою преданность и верность соседям-иноземцам, вместе с семьями войти в священную рощу. Ничего не подозревавшие евреи подчинились приказу; в течение двух дней скифопольцы не предпринимали никаких действий, тем самым введя евреев в заблуждение, что будто бы они находятся в безопасности. Однако на третью ночь, улучив время, когда одни пребывали в беспечности, а другие спали, скифопольцы умертвили их всех, всего более 13 тысяч человек, и разграбили имущество всего еврейского населения города.
4. Тут стоит рассказать и о судьбе Шимона, который был сыном некоего Шауля, небезвестного вовсе отца. Этот Шимон отличался необыкновенной телесной силой и мужеством, злоупотребляя, однако, и тем и другим, чтобы вредить соотечественникам. Выходя каждый день из города, он положил мертвыми немало осаждавших Скифополь евреев; более того, зачастую он даже обращал их в бегство и один одерживал победу над целым войском. Однако его постигла заслуженная кара: ведь ему пришлось пролить кровь близких. Именно: когда жители Скифополя, окружив рощу, начали убивать находящихся в ней людей, он хотя и извлек свой меч, но не двинулся в сторону врага, видя его превосходство в силе. Вместо этого в великом волнении он воскликнул: «По заслугам получаю за содеянное я, убивший столь многих братьев лишь затем, чтобы доказать свою верность вам, скифопольцы! Нечего дивиться предательству чужестранцев нам, предателям своего народа! Давайте же как пораженные проклятием умрем от собственной руки: ведь не подобает нам умереть от руки врага! Пусть же одно и то же деяние послужит мне как заслуженным наказанием за злодейства, так и доказательством моего мужества и пусть никто из врагов не похваляется моим убийством и не торжествует над моим трупом!» С этими словами он обвел взглядом, полным жалости и гнева, свою семью: жену, детей и стариков-родителей. Первым он пронзил мечом своего отца, схватив его за седины, за ним — мать, добровольно подчинившуюся смерти, и, наконец, жену и детей, причем каждый едва ли не сам бросался на меч — столь велика была жажда предупредить врага. Покончив таким образом со своей семьей, Шимон встал над их телами и, воздев свою правую руку так, чтобы все видели, до самой рукоятки вонзил себе в горло меч. За доблесть тела и мужество духа этот молодой человек достоин сострадания, однако постигшая его судьба была необходимым следствием доверия чужеземцам.
5. По следам резни в Скифополе население всех прочих городов также взялось за оружие и выступило против своих соседей-евреев. Так, в Ашкелоне было убито 2500 человек, в Птолемаиде — 2000, и многие были брошены в тюрьму. То же самое произошло и в Гиппосе, и в Гадере, где более воинственные из евреев были уничтожены, а более безобидные взяты под стражу, и в прочих городах Сирии, соответственно ненависти или страху, с которыми каждый из них смотрел на еврейское население. Евреи были пощажены только в Антиохии, Сидоне и Апамее, где не было даже намерения убить или посадить в тюрьму кого-либо из евреев. Возможно, это было следствием численного превосходства горожан, которое позволяло им пренебречь возможностью восстания евреев, но мне кажется, что главная причина такого их поведения — жалость к людям, в которых не обнаруживали ни одного признака возмущения. В Гереше не только не причинили никакого вреда оставшимся в городе евреям, но и проводили до границы тех, кто желал его покинуть.
6. Заговор против евреев образовался даже в царстве Агриппы. Агриппа уехал в Антиохию к Цестию Галлу и оставил вместо себя распоряжаться делами одного своего друга по имени Ноар, который приходился родственником царю Соему. Тут прибыло посольство из Башана, состоявшее из 70 человек, граждан, выдающихся как знатностью происхождения, так и богатством. Они просили дать им войско с тем, чтобы, если в их области возникнут волнения, у них было достаточно сил для подавления. Все они были убиты Ноаром, ночью выславшим на них часть царской тяжелой пехоты. Он совершил это убийство, даже не дав знать об этом Агриппе, из-за своего безграничного корыстолюбия, погубив своих же соотечественников и обесчестив все царство. И он продолжал свирепствовать среди народа до тех пор, пока Агриппа не узнал о беззакониях и не сместил его (ибо он не желал задеть Соема казнью его родственника).