ать евреев, давно уже потерявших надежду на спасение города и собственной жизни и боявшихся голода и жажды сильнее, нежели гибели на поле боя.
14. В дополнение к первой своей уловке Йосеф придумал еще одну, благодаря которой в городе не иссякали припасы. По почти непроходимой, а потому оставленной вниманием римлян лощине и по западной части ущелья он посылал людей с письмами к тем из евреев, с которыми хотел установить связь, и получал их ответы вместе с обильными припасами всего, в чем нуждался город. По его приказанию лазутчики, покрыв свои спины овечьими шкурами, ползком пробирались мимо сторожевых постов римлян, так что если бы даже кто-то ночью и увидел их, то принял бы за собак. Это продолжалось до тех пор, пока римляне не обнаружили уловку и не перекрыли лощину.
15. Поняв, что город долго не продержится и что сомнительно, спасется ли он, если останется в городе, Йосеф вместе с ведущими гражданами начал обсуждать планы бегства. Когда народ понял, что происходит, люди собрались вокруг Йосефа и стали умолять его не забывать, что он является их единственной опорой и единственной надеждой на спасение города. Ведь пока он с ними, ради него они с величайшей готовностью будут сражаться все как один, а если город падет, то он послужит для них единственным утешением; ему не подобает ни бежать от врага, ни покидать друзей, уподобляясь тому, кто, вступив на корабль в тихую погоду, спрыгивает с него, как только судно застигает буря; ведь тем самым он потопит их город, ибо после того, как единственный источник их мужества покинет их, никто более не отважится выйти навстречу врагу.
16. В ответ на это Йосеф, скрыв свое беспокойство по поводу собственного спасения, заявил, что он намеревается покинуть город ради них самих. Он сказал, что, оставаясь в городе, мало в чем сможет способствовать их спасению, если же город будет взят, он явится всего лишь еще одной жертвой; с другой стороны, бежав, он сможет оказать им извне значительную помощь, так как немедленно наберет войско со всей Галилеи и, начав военные действия в другом месте, заставит римлян бросить осаду ради новой войны. Еще он сказал, что не видит, какую пользу может принести находящемуся в таком положении городу, если останется в нем; напротив, он лишь может побудить римлян усилить свое рвение, ибо более всего они желают захватить именно его, Йосефа; когда же им станет известно, что он ускользнул, они значительно ослабят свой натиск на город.
Однако ему не удалось убедить народ, — напротив, он лишь еще более укрепил их решение удержать его. Дети, старики, женщины с младенцами на руках с плачем распростерлись перед ним, обнимали его колени и с рыданиями умоляли остаться с ними и разделить их судьбу — думаю, не из зависти к его возможному спасению, но в надежде на свое собственное, ибо они считали, что, пока Йосеф здесь, с ними не случится ничего страшного.
17. Йосеф понял, что, если он согласится, все ограничится этими мольбами, если же откажется, то его возьмут под стражу; кроме того, его решение покинуть город было весьма поколеблено состраданием к их слезам. Итак, он решил остаться и, обратив всеобщее отчаяние в оружие, сказал им следующее: «Теперь, когда нет надежды на спасение, время начать бой, ибо прекрасно снискать славу ценою собственной жизни и благородными деяниями оставить по себе память в потомстве». После этого он перешел к делу: выйдя из города с самыми воинственными из своих людей, он рассеял римские заслоны и преследовал их до самого лагеря, где разодрал в клочья кожаные завесы, прикрывавшие войска на насыпях, и сжег осадные сооружения. Подобные вылазки повторились и на следующий, и на третий день; так он сражался без устали много дней и ночей.
18. Веспасиан видел ущерб, наносимый этими вылазками римлянам. Ведь поражения, которые они терпели от евреев, уязвляли их; когда же евреи бывали разбиты, то тяжелое вооружение мешало им преследовать врага, так что после нападения евреи всегда успевали укрыться в городе прежде, нежели римляне наносили им ответный удар. Поэтому он приказал легионерам уклоняться от нападений противника и не вступать в сражение с людьми, ищущими собственной смерти, ведь никто не храбр так, как потерявший надежду. С другой стороны, подобно лишенному топлива огню, мужество евреев, будучи лишено применения, неотвратимо угаснет; римлянам же следует достичь победы наиболее безопасным способом, ибо они сражаются не по необходимости, но из стремления расширить свои владения. Итак, он приказал аравийским лучникам и набранным в Сирии пращникам и метателям камней принимать нападения евреев на себя, а метательным орудиям — действовать без перерыва. Но, хотя это и должно было причинять евреям тяжелые потери, они прорывались через завесу стрел и, оказавшись на расстоянии, где стрелы уже не могли причинить им ущерб, яростно нападали на врага, не заботясь о своих душе и теле и сменяя ряды уставших бойцов постоянно подходящими свежими силами.
19. Из-за длительности осады и вылазок врага Веспасиан сам чувствовал себя словно в осаде. Наконец, когда насыпи уже достигли стен города, он решил привести в действие «барана». «Баран» — это огромное бревно, вроде корабельной мачты, с большим железным наконечником, имеющим вид бараньей головы, откуда и произошло название орудия. Это бревно, наподобие перекладины весов, подвешено за середину канатами к другой балке, укрепленной на стоящих с обеих сторон столбах. Множество людей оттягивают «барана» назад, а затем все вместе изо всех сил толкают его вперед, так чтобы он ударился в стену своим железным наконечником. Первые удары могут не причинить стене ущерба, однако нет такой стены, какой бы толщины она ни была, которая устояла бы против повторяющихся один за другим ударов. К этому-то средству и решил прибегнуть римский главнокомандующий, который, из-за того что осада наносила ущерб его войску и развязывала руки евреям, торопился взять город силой. Чтобы снаряды достигали находящихся на стенах защитников, попытавшихся помешать предприятию, римляне выдвинули вперед катапульты и начали обстрел; лучники и метатели копий также подошли ближе к стенам, так что невозможно было даже поднять голову над стеной. Это позволило другим отрядам придвинуть к стене «барана», крытого плетеным навесом, поверх которого были положены кожи, предназначенные обеспечивать безопасность как людей, так и самого орудия. Когда первый удар потряс стену, находившиеся внутри издали такой вопль, как если бы город был уже взят.
20. Видя, что непрекращающиеся удары в одно и то же место вот-вот разрушат стену, Йосеф изобрел средство, позволившее на некоторое время противостоять силе орудия. Именно: он велел набить соломой мешки и спустить их на веревках к тому месту, куда, как они видели, был нацелен очередной удар, так чтобы отклонить голову «барана» и, смягчив удары, уменьшить ущерб. Эта выдумка совершенно прервала работу римлян, ибо, куда бы они ни направляли «барана», защитники успевали подставить свои мешки, перехватив удар, и стене не причинялось никакого ущерба. Это длилось до тех пор, пока римляне не привязали к длинным шестам серпы и не срезали мешки. Действия тарана вновь начали приносить плоды, и это побудило Йосефа и его людей прибегнуть к помощи огня. Поджегши все сухие деревянные предметы, какие только они нашли, они вышли из города и напали на врага тремя отрядами, превратив орудия, навесы и насыпи римлян в пылающий костер. Римляне не предпринимали никаких усилий, чтобы спасти все это, ибо удивительная храбрость евреев привела их в оцепенение, а распространяющийся огонь заставил искать спасения в бегстве. Дерево было сухим и вдобавок смешано с асфальтом, смолой и даже серой, так что огонь распространялся повсюду с быстротой мысли и то, что стоило римлянам долгого и тяжелого труда, было уничтожено в один час.
21. Во время этой вылазки один из евреев совершил выдающийся поступок, заслуживающий особенного упоминания. Имя его отца — Шеми, его же самого звали Эльазар, и родился он в Сафе Галилейской. Подняв огромный камень, этот человек бросил его со стены на таран, и с такой силой, что отломил голову «барана»; затем, соскользнув вниз и на глазах у врага завладев головой, он без малейшего признака страха доставил ее на стену. Предоставляя великолепную мишень для всех врагов и не имея на себе панциря, который защитил бы его от града стрел, он был поражен пятью стрелами; однако, ничуть не обращая внимания на это, он поднялся на стену и встал на ней, чтобы все были свидетелями его храбрости, и лишь затем, корчась от боли, упал на землю, все еще сжимая в руках голову «барана». После него наибольшей храбростью отличились два брата, Нтира и Филипп, тоже галилеяне, из деревни Рума: бросившись на ряды Десятого легиона, они напали на римлян с такой силой и неистовством, что прорвали их строй и обратили в бегство всех, кто стоял на их пути.
22. Воодушевленные их примером, Йосеф и остальные защитники города вновь схватили горящие головни и подожгли орудия, укрытия и постройки, обратив в бегство Пятый и Десятый легионы. Однако остальные римляне успели забросать свои орудия и постройки землей. Вечером они вновь установили «баран» напротив того места, где уже раньше стена была ослаблена его ударами. В это время один из защитников, выстрелив со стены, ранил Веспасиана в ступню. Рана была неглубокой, так как сила стрелы была ослаблена из-за дальнего расстояния, однако это происшествие произвело крайнее замешательство в рядах римлян. Вид крови главнокомандующего страшно поразил тех, кто находился поблизости от Веспасиана, и слухи о его ранении распространились по всему войску; это привело к тому, что большинство, забыв об осаде, в тревоге и страхе сбежалось к главнокомандующему, раньше всех явился испугавшийся за жизнь отца Тит, так что воины были в смятении как из-за беспокойства за своего вождя, так и вследствие отчаяния его сына. Однако Веспасиан без труда положил конец страхам сына и смятению в войсках: преодолев боль, он явился перед теми, кто так тревожился о нем, и стал побуждать к еще более яростному натиску на евреев. И действительно, в стремлении отомстить за главнокомандующего каждый воин рвался в самую гущу опасности; и так, подбадривая друг друга криками, они бросились к стене.