ворились и остались жить.
8. Таким образом, пройдя невредимым через две войны — с римлянами и со своими собственными людьми, — Йосеф был приведен Никанором к Веспасиану. Все римляне сбежались посмотреть на него, и по мере того, как толпа вокруг вражеского полководца росла, поднялся разноголосый шум: одни торжествовали над пленником, другие угрожали ему, третьи протискивались через толпу, чтобы посмотреть на него вблизи. Те, кто стоял позади, громко требовали казни врага, те же, кто стоял рядом с Йосефом, вспоминали его подвиги и дивились перемене в его судьбе. Что же касается военачальников, то среди них не было ни одного, кто, если даже раньше и питал к нему неприязнь, при виде Йосефа совершенно не забыл бы об этом. Но тем, кто более всех остальных был поражен стойкостью, с какой Йосеф переносил несчастье, и сожалел о его молодости, был Тит: когда он вспоминал о том, как Йосеф еще совсем недавно воевал с римлянами, и видел его теперь поверженным и в руках врагов, он начинал размышлять о беспредельном могуществе судьбы, о внезапных поворотах хода дел на войне, об отсутствии всякой определенности в человеческих делах. Потому-то он и склонил очень многих римлян проникнуться к Йосефу тем же сочувствием, какое испытывал сам, и он-то и был главной причиной принятого его отцом решения пощадить жизнь узника. Однако Веспасиан распорядился содержать Йосефа под строжайшей охраной, поскольку он намеревался при первой же возможности отправить его к Нерону.
9. Услышав об этом его намерении, Йосеф попросил переговорить с ним с глазу на глаз. Веспасиан приказал всем, за исключением своего сына Тита и двух близких друзей, удалиться, и Йосеф сказал следующее: «Ты думаешь, Веспасиан, что, взяв меня в плен, ты получил всего-навсего Йосефа? Нет, я явился к тебе как вестник ожидающего тебя величия — иначе, если бы я не был послан к тебе самим Богом, то поверь, я хорошо знаю еврейский Закон и знаю, как подобает умереть полководцу. Ты отправляешь меня к Нерону? Зачем? Разве останутся на его престоле те, кто наследует ему до тебя? Ты, Веспасиан, ты Цезарь и император, ты и твой находящийся здесь сын. Потому надень на меня самые крепкие твои оковы и сохрани меня для себя самого, ибо ты не только мой господин, Цезарь, ты господин земли и моря и всего человеческого рода, и, если я всуе беспокою имя Бога, я действительно заслуживаю наказания строжайшим заключением».
Тогда, казалось, Веспасиан не принял его слов всерьез и был склонен думать, что Йосеф придумывает все это ради собственного спасения. Но постепенно, поскольку Бог уже пробудил в нем стремление к императорской власти и возвестил ему о будущем скипетре и через другие предзнаменования, он стал верить, тем более что ему довелось убедиться в истинности других предсказаний Йосефа. Именно: один из друзей главнокомандующего, присутствовавших при этой тайной беседе, выразил свое удивление по поводу того, что Йосеф не предупредил защитников Йодфата о падении города и не предвидел своего собственного пленения, — значит, и то, что говорит он сейчас, просто пустая болтовня человека, желающего отвратить от себя гнев. На это Йосеф ответил, что он предсказал жителям Йодфата, что после 47 дней осады город падет и что он сам будет живым взят римлянами. Тогда Веспасиан переговорил наедине с пленниками и, узнав от них, что Йосеф сказал правду, стал принимать на веру и его предсказания относительно себя самого. Так что, хотя он и продолжал держать Йосефа в оковах и под стражей, он подарил ему одежду и другие ценные вещи и все время был с ним милостив и обходителен, чему в значительной мере содействовал сын его Тит.
IX
1. В 4-й день месяца Панема Веспасиан выступил к Птолемаиде, а оттуда — к Приморской Кесарии, самому большому городу Иудеи, большинство населения которого составляли греки. Здесь войско и главнокомандующий были встречены приветственными возгласами и ликованием жителей — вследствие их расположения к римлянам, но главным образом из-за ненависти к побежденным, той самой ненависти, которая заставила толпу с громкими криками требовать казни Йосефа. Однако Веспасиан отверг это требование пренебрежительным молчанием, показав тем самым толпе, что она ничего не смыслит в этом деле. Найдя город удобным для расположения войск, он оставил в Кесарии на зимовку два легиона, Пятнадцатый же легион отправил в Скифополь, чтобы не обременять города всем своим войском. Между прочим, зима в Кесарии столь же мягкая, сколь удушающе жарким является здесь лето, так как город расположен на равнине у самого моря.
2. Тем временем те, кто в ходе междоусобной борьбы был изгнан из своих городов, объединили свои силы с теми, кто остался в живых после недавних поражений, и, образовав таким образом значительную силу, принялись за восстановление незадолго до того опустошенной Цестием Яффы, чтобы превратить этот город в свой оплот. Поскольку вся земля вокруг них была опустошена войной, они решили обратиться к морю: построив изрядный пиратский флот, они начали плавать в сирийских и финикийских водах и по водному пути в Египет, сделав невозможным всякое плавание там. Услышав об этом, Веспасиан выслал на Яффу войско, состоявшее из конницы и пехоты; город не охранялся, и ночью неприятель вступил в него. Обитатели города были предупреждены о нападении, однако их охватил такой страх, что, не имея мужества выступить против римлян, они бежали, собравшись в свои суда, провели ночь в море, вне пределов досягаемости римских стрел.
3. В Яффе нет естественной гавани — она выходит на неровное побережье, прямое по большей части своей длины, но слегка изгибающееся с обоих концов, образованных высокими утесами и выступающими в море скалами, где до сих пор показывают следы оков Андромеды в доказательство древности сказания. Северный ветер, сильный на этом побережье, гонит на прибрежные скалы высокие волны и делает высадку здесь более опасной, чем открытое море. Именно здесь качались на якоре беженцы из Яффы, когда перед самым восходом были застигнуты страшным ветром, называемым плавающими в этих водах моряками Черным Бореем, который стал швырять их суда друг на друга и на скалы. И столь велик был их страх перед этим скалистым берегом и занимавшим его врагом, что перед лицом надвигавшегося на них вала многие попытались вывести суда в открытое море, но и здесь высокие, как гора, волны покрывали их с головой и топили суда. Некуда было бежать и нельзя было оставаться, ибо сила ветра гнала от моря, а сила римлян — от земли. Повсюду раздавались крики погибающих со сталкивающихся кораблей, но по мере того, как они разбивались, шум стихал. Из тех, кто находился на судах, многие были накрыты волной и тонули, многие погибли, запутавшись в обломках, а некоторые, сочтя смерть от меча менее мучительной, опередили море и сами убили себя. Но большинство было выброшено волнами на берег и разбилось о скалы, так что почти все море окрасилось в цвет крови, а берег был покрыт трупами, так как римляне набрасывались на тех, кого выносило на берег, и приканчивали их. Количество выброшенных на берег тел достигало 4200.
Итак, римляне взяли город без всякого сопротивления и разрушили его.
4. В течение короткого отрезка времени Яффа дважды была взята римлянами. Чтобы здесь вновь не обосновались разбойники, Веспасиан разбил на акрополе лагерь, в котором оставил конницу и небольшие силы пехоты. Пехота должна была оставаться на месте и нести охрану лагеря, тогда как коннице было приказано опустошить всю область, разрушив городки и деревни по соседству с Яффой. Эти приказания были должным образом выполнены, и область ежедневно подвергалась набегам и опустошению до тех пор, пока совершенно не обезлюдела.
5. Когда вести о том, что претерпел Йодфат, достигли Иерусалима, почти никто не поверил им — несчастье было столь сокрушительным, а те, кто рассказывал о нем, сами не были свидетелями событий (ведь в живых не осталось ни одного свидетеля, и лишь сама собой родившаяся молва — ибо молва любит вести о несчастьях — повсюду трубила о падении города). Постепенно, однако, просочилась истина, не оставлявшая места для сомнений, однако и здесь действительные события перемешивались с небылицами: так, например, говорили, что Йосеф тоже убит при взятии города. Это сообщение вызвало в Иерусалиме особенно глубокую скорбь — если оплакивание каждого из погибших ограничивалось домом его родных и близких, то о полководце скорбел весь народ: одни оплакивали знакомых, другие — родных, третьи — близких друзей, четвертые — братьев и все — Йосефа. Плач в городе не прекращался в продолжение целых 30 дней, и многие нанимали флейтистов, чтобы те зачинали погребальные причитания.
6. Постепенно, однако истина открылась, и всем стало известно, что случилось с Йодфатом. Когда же обнаружилось, что печальный конец Йосефа — не более чем выдумка, и стало известно, что он жив и находится при римлянах и что их вожди обходятся с ним лучше, чем с обыкновенными пленниками, то ярость, охватившая их, равнялась прежнему горю по поводу его мнимой смерти. Одни поносили его за трусость, другие — за измену, и весь город бурлил от негодования и обрушиваемых на его голову проклятий. Нанесенные удары только ожесточили их, а неудачи лишь разожгли их пыл, и потому поражение, которое для благоразумных людей кладет начало заботе о безопасности и помогает остерегаться повторения подобных обстоятельств, для них явилось лишь стрекалом для новых бедствий, так что конец одной беды одновременно явился началом других бед. Итак, они горели еще большим пылом сразиться с римлянами в надежде, что, расплатившись с ними, расплатятся и с Йосефом. Таково было волнение, охватившее жителей Иерусалима.
7. Веспасиан же тем временем решил ознакомиться с царством Агриппы. Склонил его на это сам царь, который хотел принять главнокомандующего и его войско в полную меру своего достатка и одновременно намеревался использовать их для усмирения волнений внутри своего царства. Итак, выступив из Приморской Кесарии, Веспасиан прибыл в Кесарию Филиппа. Там его войска отдыхали в течение 20 дней, в то время как сам он проводил время в пирах и в благодарственных жертвоприношениях Богу за свои успехи. Но когда ему сообщили, что в Тибериаде начинается восстание, а Тарихе