и уже отложились (и тот, и другой город были частью владений Агриппы), он, в своей решимости сокрушить евреев повсюду, рассудил, что сейчас как раз самое время выступить против мятежников и отблагодарить Агриппу за гостеприимство подчинением его городов. Итак, он послал своего сына Тита в Кесарию с поручением привести все еще находившиеся там войска в Скифополь (это самый большой из городов Десятиградья, расположенный по соседству с Тибериадой), где тот и встретил их. Выступив во главе трех легионов, он встал лагерем в 30 стадиях от Тибериады, в месте под названием Цинабрай, хорошо обозреваемом повстанцами. Затем он выслал декуриона Валериана с 50 всадниками сделать мирные предложения жителям города и склонить их к соглашению, так как он слышал, что горожане желают мира и что группа мятежников насильно втянула их в войну.
Валериан поскакал к Тибериаде; приблизившись к стене, он спешился и приказал своим воинам сделать то же самое — чтобы горожане не думали, что они собираются напасть. Но не успели они произнести и слова, как из города с оружием в руках выскочили главари мятежников, предводительствуемые Йехошуа, сыном Шефета, главой этой разбойничьей шайки. Валериан счел нецелесообразным завязывать сражение вопреки приказу главнокомандующего, даже если победа и была бы обеспечена, а тем более, что очень опасно горстке людей, захваченной врасплох, вступать в сражение с превосходящими силами противника, которые нападают первыми. Кроме того, он был сбит с толку неожиданной дерзостью евреев. Итак, он бежал пешим, и остальные вслед за ним, оставив на месте пять своих лошадей. Этих лошадей Йехошуа и его люди отвели в город с таким ликованием, как если бы они захватили их в бою, а не благодаря нападению из засады.
8. Однако это событие так устрашило городских старейшин и признанных глав города, что они бросились в римский лагерь и, призвав себе на помощь царя, упали к ногам Веспасиана, моля его не отвергать их призыва и не карать целый город за безумие нескольких человек, пощадить жителей, которые всегда были дружественно расположены к римлянам, и наказать только тех, кто ответствен за мятеж, — людей, гнет которых они хотели сбросить уже давно. Главнокомандующий уступил их мольбам, хотя захват лошадей вызвал в нем гнев против всего города, ведь он видел, что Агриппа заботился о спасении города. Поскольку посланники заключили с римлянами соглашение от имени всех граждан, Йехошуа и его люди сочли дальнейшее пребывание в Тибериаде небезопасным для себя и перебросились в Тарихеи.
На следующий день Веспасиан выслал вперед, к самой вершине горы, конный отряд под началом Траяна, поручив ему разведать, все ли население настроено миролюбиво. Как только тот удостоверился в том, что горожане единодушно поддерживают своих представителей, он поднял войско и повел его к городу. Народ открыл перед ним ворота и встретил его приветственными возгласами, называя его своим спасителем и благодетелем. Поскольку узкие входы сдерживали продвижение войска, Веспасиан приказал своим людям сломать южную стену и таким образом сделать широкий проход для войск. Однако из уважения к царю он запретил грабежи и насилия в городе; царь же уговорил его пощадить стены, заверив в том, что жители города и впредь будут сохранять преданность Риму. Так тяжело пострадавший от внутренних распрей город смог наконец прийти в себя.
X
1. Затем Веспасиан продвинулся вперед и разбил лагерь между Тибериадой и Тарихеями; он сделал лагерь необычайно сильным — на тот случай, если война окажется продолжительной и ему придется задержаться здесь надолго. Ведь в Тарихеи стекались мятежники со всей страны, полагаясь на мощь городских стен и на защиту озера, называемого местными жителями Геннисаретским. Подобно Тибериаде, город расположен у подножия горы, и за исключением той его стороны, которая омывается озером, он был со всех сторон мощно укреплен Йосефом — правда, не так мощно, как Тибериада, где крепостной вал был возведен в самом начале восстания, когда его средства и власть были неограниченны, тогда как Тарихеям достались лишь остатки его щедрости. На озере жители держали наготове большое число лодок, чтобы воспользоваться ими для бегства, если потерпят поражение на суше, и вооружения — на тот случай, если придется вести морское сражение. Пока римляне занимались укреплением лагеря, люди Йехошуа, без всякого страха перед численностью и военным порядком противника, совершили вылазку и при первом же нападении рассеяли отряд строителей и разрушили небольшой отрезок стены. Но когда они увидели, что легионеры выстраиваются в боевом порядке, они, прежде чем понести какие бы то ни было потери, бежали на свои исходные позиции. Когда же преследовавшие их римляне вынудили их укрыться в лодках, они отошли от берега на такое расстояние, с которого можно было вести обстрел, затем бросили якорь и выстроили суда одно рядом с другим, подобно пешей фаланге, и завязали морское сражение с находящимся на берегу неприятелем.
Между тем Веспасиану стало известно, что множество тарихеян собралось на равнине перед городом, и он отправил туда сына с шестьюстами вооруженными пиками всадниками.
2. Когда тот обнаружил, что противник значительно превосходит его числом, он послал к отцу за подкреплениями, а сам, видя, что хотя большинство его воинов рвется сражаться, не дожидаясь подкреплений, но есть и такие, которым едва удается скрыть свой страх перед численностью евреев, встал так, чтобы все его хорошо слышали, и сказал следующее:
«Римляне — ибо нельзя начать лучше, чем напомнив вам о имени, которое вы носите, чтобы вы осознали, сколь отличны вы от людей, с которыми вам придется вступить в сражение. До сих пор еще ничто в обитаемом мире не избегло наших рук, хотя и следует признать, что евреи пока не проявляли признаков усталости от поражений. Но потому будет тем более удивительно, если мы поникнем среди успехов, тогда как они стойко держатся даже в поражениях. Я радуюсь при виде выказываемого вами воодушевления, но в то же время опасаюсь, что численное превосходство противника может породить в некоторых из вас тайный страх. В таком случае следует еще раз принять во внимание, что именно разделяет нас и наших противников: ведь евреи, хотя они и исключительно храбры и испытывают презрение к смерти, не обладают ни военным строем, ни опытом войны и представляют собой не более чем толпу, не заслуживающую наименования войска. Я не буду сейчас распространяться о нашем опыте и воинском порядке. Вспомните, однако, что мы единственные среди всех народов занимаемся военными упражнениями и в мирное время именно затем, чтобы на войне у нас не было нужды сравнивать нашу численность с численностью противника. Иначе какой толк в нашей постоянной военной службе, если нам нужно сравняться числом с не обученным военному делу неприятелем?
Вспомните, наконец, о том, что вы выходите сражаться в полном боевом снаряжении, а на них ничего нет, что вы верхом, а они пешие, что у вас есть военачальники, а ими не командует никто, так что в конечном счете все эти преимущества делают вас гораздо более многочисленными, нежели на самом деле, тогда как их недостатки умаляют их численность. Вспомните, что победа в сражении достигается не величиной хотя бы и рвущегося в бой войска, но мужеством пусть даже незначительного по силе отряда. Ведь небольшой отряд легко разворачивается и легко отражает удар, тогда как чрезмерно раздутое войско причиняет само себе больше вреда, чем может причинить даже противник. Наконец, евреев толкают в бой дерзость и безоглядный порыв — страсти, порожденные отчаянием: они придают силы, когда дела идут хорошо, но испаряются от малейшей неудачи. Мы же руководствуемся добродетелью, повиновением и благородством, которые достигают вершины в случае успеха и остаются при нас и в поражении. Кроме того, цель, за которую вы будете сражаться, гораздо более высока, чем цель евреев: хотя они и претерпевают опасности войны ради того, чтобы отстоять свободу своей родины, что может быть выше ожидающей вас славы и сознания того, что мы, покорившие себе целый мир, не признаем евреев своими соперниками? Подумайте также и о том, что ни в каком случае нам не может угрожать непоправимое несчастье, потому что к нам приближается обширное подкрепление. Однако в наших силах самим выхватить победу, и потому нам не следует дожидаться тех, кого мой отец посылает к нам на помощь, чтобы наша победа, не разделенная ни с кем, была еще величественнее.
Я ощущаю, что именно в этот час решается судьба моего отца, и моя, и ваша. Достоин ли он своих последних побед? Достоин ли я быть его сыном? Достойны ли вы быть моими воинами? Ведь для него победа вошла в привычку, и потому я не смогу возвратиться к нему отягощенный поражением. А вы — не будете ли вы чувствовать стыда перед военачальником, поведшим вас в бой, если потерпите поражение? А я поведу вас, будьте в этом уверены, и первым вступлю в сражение с неприятелем. Потому и вы не подведите меня и верьте, что Бог будет на нашей стороне и что мой почин увенчается успехом. Я же заранее обещаю вам, что в битве здесь, за пределами стен, мы одержим победу».
3. Во время этой речи Тита чудесное воодушевление пронизало его людей, и, когда перед самым сражением прибыл Траян с четырьмястами всадниками, они стали досадовать на то, что, будучи разделенной с другими, их победа утратит часть своего значения. Веспасиан прислал к ним также Антония Силона с 2 тысячами лучников, которые должны были занять холм напротив города и подавить защитников на стене; лучники выполнили то, что было на них возложено, и каждая попытка привести из города подкрепление заканчивалась неудачей. Тит первым выехал навстречу врагу; за ним с громкими возгласами последовали остальные, растянув свои ряды по всей длине вражеского строя и так произведя впечатление гораздо большей своей численности, чем это было на самом деле. Евреи, хотя и приведенные в смятение порядком и стремительностью их натиска, некоторое время все же отражали нападение, хотя и несли большие потери под ударами копий и копытами лошадей. Лишь тогда, когда убитые уже лежали повсюду, они рассеялись и каждый устремился к городу с такой быстротою, на какую только был способен. Тит преследовал их по пятам, поражая отстававших, обо