х самих, и нечестивцы погибнут от своего же оружия. Им довольно будет только увидеть нас, и с ними будет покончено! И даже если это и сопряжено с некоторой опасностью, что может быть прекраснее, чем смерть перед священными вратами и принесение своей жизни в жертву — пусть не за детей и жен, но за Бога и Его Храм. Я поведу вас за собой своей мыслью и своей десницей, не упущу ничего, что может послужить вашей безопасности, и не пощажу ни капли из телесной силы, находящейся в моем распоряжении».
11. Этой речью Ханан поднял народ против зелотов. Он хорошо понимал, однако, что с ними — многочисленными, молодыми, бесстрашными, имеющими на своей совести такие преступления — справиться будет нелегко: ведь, не имея надежды на прощение, они непременно должны держаться до конца. Тем не менее он предпочитал вынести все что угодно, нежели оставить город в нынешнем ужасном положении. Народ со своей стороны требовал, чтобы он повел их против тех, кого обвинил, и каждый горел желанием сражаться в первых рядах.
12. Но пока Ханан записывал и выстраивал годных для сражения горожан, зелотам уже стало известно, что затевается в городе (ведь на собрании присутствовали осведомители, сообщавшие зелотам обо всем, что происходит). В ярости они все до одного бросились из Храма в город, разбившись на отряды, и предавали смерти всякого, кто встречался на их пути. Ханан быстро собрал войско горожан, численностью превосходившее зелотов, но значительно уступавшее им в вооружении и обученности. Воодушевление, однако, дополняло недостатки обеих сторон. И в самом деле, те, кто пришел из города, были вооружены яростью гораздо более сильной, чем само оружие, а те, кто пришел из Храма, — дерзостью, с которой не могла соперничать никакая численность; первые были убеждены, что, если не очистить город от разбойников, жить в нем более нельзя; зелоты же знали, что, если они не одержат победы, нет такого наказания, которому они не будут подвергнуты. Так, руководствуясь каждая своими страстями, обе стороны вступили в бой. Сначала они забрасывали друг друга камнями на улицах и перед Храмом и метали копья с большого расстояния; когда же одна из сторон отступала, победители пускали в ход мечи. Было много убитых с обеих сторон, число же раненых не поддавалось счету. Пострадавшие горожане доставлялись родственниками домой, раненые же зелоты поднимались в Храм, обагряя своей кровью священную землю. В самом деле, можно сказать, что одна только их кровь осквернила святилище!
В этих столкновениях неожиданные вылазки разбойников всегда увенчивались успехом. Однако горевшие воодушевлением и постоянно прибывавшие в числе горожане осыпали бранью всякого, кто склонялся к отступлению, а те, кто поворачивал вспять, не были в состоянии продвинуться из-за напиравших сзади людей. Так они обратили все свои силы против противника, и те, не будучи более в состоянии выдерживать натиск, постепенно отступали в Храм, едва успевая отражать совместные удары людей Ханана. Потеря внешней стены повергла их в ужас, и они, укрывшись за внутренней стеной, тут же заперли за собой ворота. Ханан не хотел нападать на священные ворота, тем более что противник швырял сверху снаряды; кроме того, он считал нечестивым, даже если они и одержат победу, ввести в Храм неочищенную толпу. Потому он выбрал по жребию около шести тысяч вооруженных человек и поставил их охранять колоннады. Одни часовые сменялись другими, и все жители города должны были по очереди нести охрану, хотя многие из высокопоставленных горожан получили от властей разрешение нанимать более бедных сограждан, чтобы те несли стражу вместо них. Позднее, однако, все это войско было уничтожено по вине Йоханана, который, как уже рассказывалось, бежал в Иерусалим из Гуш-Халава.
13. Йоханан был человек необыкновенной хитрости, вынашивал в своей душе ненасытную страсть к единоличной власти и давно уже метил взять дела в городе в свои руки. Теперь он притворился сторонником горожан и повсюду сопровождал Ханана, он находился при нем и во время дневных советов с ведущими гражданами, и во время ночных обходов часовых, а потом выдавал все тайны зелотам. Итак, каждый рассматриваемый горожанами вопрос передавался их врагам даже еще до того, как принималось решение. Стараясь быть вне подозрений, Йоханан выказывал крайнее раболепие перед Хананом и предводителями горожан. Однако его старания возымели прямо противоположное действие: его нелепое подобострастие вызвало еще большие подозрения, а его обыкновение появляться повсюду без приглашения наталкивало на мысль, что он занимается соглядатайством. Ибо было уже очевидно, что неприятель осведомлен обо всем, а никто не возбуждал подозрения в том, что именно он является доносчиком, в такой степени, как Йоханан. Однако избавиться от него было нелегко: своими кознями он завоевал себе положение в городе, да и вообще был не тот человек, с которым можно было не считаться, так как он сумел заручиться множеством сторонников среди членов Высшего Совета (Синедриона). Потому было решено заставить его принести присягу в благонадежности. Йоханан с готовностью присягнул, что будет хранить верность народу, не выдаст врагу ни действий, ни намерений и всеми силами души и тела будет содействовать уничтожению заговорщиков. Удовлетворившись этими клятвами, сторонники Ханана отбросили теперь все подозрения и стали приглашать его на свои советы. Более того, они даже поручили ему вести с зелотами переговоры о заключении мира, ибо заботились о том, чтобы те не оскверняли Храм и чтобы ни один еврей не пал в его пределах.
14. Однако Йоханан, как если бы он присягал на верность зелотам, а не против них, вошел в Храм и, встав посреди зелотов, объявил, что ради них он неоднократно подвергал свою жизнь опасности, желая поставить их в известность обо всех тайных мерах, предпринимаемых против них Хананом и его сторонниками. Сейчас же (так он сказал) все зелоты находятся перед лицом величайшей из опасностей, которая может быть предотвращена разве только благодаря божественному вмешательству; ибо Ханан более не бездействует: он убедил народ отправить посольство к Веспасиану и просить его немедленно явиться и завладеть городом, сам же назначил на завтра очистительный обряд лишь затем, чтобы его люди смогли получить доступ в Храм — либо под видом совершения обряда, либо силой — и затем напасть на зелотов. «Я не вижу, — сказал далее Йоханан, — каким образом вы сможете продержаться здесь длительное время или же устоять перед натиском такой толпы народа. Я уверен, что само божественное провидение устроило так, чтобы для ведения с вами переговоров был послан именно я, ибо Ханан предлагает вам мир лишь с тем, чтобы захватить вас врасплох. Итак, вам остается либо молить осаждающих о пощаде, либо заручиться какой-то помощью извне. Но тот, кто тешит себя надеждой на пощаду, должно быть, позабыл уже о своих прегрешениях или представляет себе, что жертвы тут же прощают своим обидчикам, если те выказывают раскаяние. На самом же деле даже само раскаяние преступников нередко вызывает ненависть, и гнев оскорбленных только усиливается от сознания того, что оскорбители находятся теперь в их власти. Родственники и друзья убитых ждут своего часа, а народ пребывает в таком негодовании из-за попрания законов и роспуска судов, что даже если некоторые среди них и сочувствуют вам, это сочувствие сходит на нет перед лицом разъяренного большинства».
IV
1. Таковы были вымыслы, которыми ему удалось устрашить всех без исключения зелотов. Он, правда, не отважился объяснить, что имеет в виду под «помощью извне», однако можно было понять, что он намекает на идумеян. Для того же чтобы возбудить ярость среди предводителей зелотов, он наговорил им на Ханана, будто бы тот отличается свирепостью и все его угрозы направлены в первую очередь именно против них. Этими предводителями были Эльазар, сын Шимона, считавшийся среди них первым в удачных замыслах и искусстве осуществлять их, и Зхария, сын Амфикала, оба из священнических родов. Когда эти двое, помимо общих угроз, услышали об угрозах, направленных против них лично, и когда им было сказано, что сторонники Ханана в своей решимости захватить власть в городе призывают римлян (еще одна ложь Йоханана), они совершенно растерялись и не знали, что предпринять, поскольку времени в их распоряжении оставалось очень мало. В самом деле, горожане вот-вот намеревались напасть на них, и быстрота, с которой этот замысел должен был быть приведен в исполнение, лишала их надежды на помощь извне, поскольку с ними было бы покончено еще до того, как кто-либо из союзников услышал бы о происходящем в городе. Тем не менее они решили призвать идумеян. Итак, они написали краткое письмо, в котором сообщалось, что Ханан обманул народ и предает столицу римлянам, что сами они восстали на защиту свободы и вследствие этого осаждены в Храме, что в ближайшее время решится их судьба и что, если идумеяне немедленно не придут им на помощь, сами они окажутся в руках Ханана, а город — в руках римлян. Остальные подробности вестники должны были сообщить главам идумеян устно. Для передачи письма выбрали двух человек, отличавшихся своей предприимчивостью, красноречием и способностью убеждать слушателей, но самое главное — отличных бегунов. Они были уверены в немедленном согласии идумеян, ибо идумеяне — народ беспокойный и не знающий порядка, всегда склонный к восстаниям и любящий перевороты, готовый от малейшей лести схватиться за оружие и броситься в сражение, словно на пир. Послание должно было быть доставлено как можно быстрее, вестники (оба носили имя Хананья) не нуждались в поощрении, и потому в скором времени они уже стояли перед предводителями идумеян.
2. Те были настолько поражены письмом и сообщениями посланников, что как безумные стали носиться по всей стране и собирать войско. Оно собралось даже прежде самого объявления о сборе, так как каждый взялся за оружие, чтобы защитить свободу столицы. Войско в 20 тысяч человек выступило в направлении Иерусалима под началом четырех полководцев — Йоханана и Яакова, сыновей Сосы, Шимона, сына Катлы, и Пинхаса, сына Клуцота.