тил всех, кто вышел в этот день за ворота собрать зелени или хвороста, безоружных и стариков, и подверг их истязаниям или убил, и столь безгранична была его ярость, что он едва ли не был готов пожрать самые их трупы. Многих он отослал обратно в город, предварительно отрубив им руки, чтобы таким образом устрашить врагов и одновременно поднять народ против ответственных за похищение. Им было велено сказать, что Шимон клянется Всевидящим Богом, что, если они немедленно не возвратят ему жену, он сломает стену и сделает то же самое со всеми, кто находится в городе, не щадя ни молодых, ни старых и не разбирая между правыми и виноватыми. Его угрозы устрашили не только горожан, но и зелотов, и они отослали ему жену. Это на некоторое время смягчило его, и непрерывное кровопролитие сменилось временной передышкой.
9. Не только Иудея, но и Италия были охвачены мятежом и гражданской войной. Гальбу убили посреди римского форума, а его преемник Отон вел войну с избранником германских легионов — Вителлием, стремившимся занять престол. Сражение с Валентом и Цецинной, военачальниками Вителлия, состоялось при Бедриаке в Галлии, и в первый день перевес был на стороне Отона, а во второй — на стороне Вителлия. С обеих сторон было пролито много крови; Отон же, когда в Брикселле ему стало известно о поражении, покончил с собой, пробыв у власти всего три месяца и два дня. Его войска присоединились к военачальникам Вителлия, и Вителлий в сопровождении всей армии вступил в Рим.
Между тем в 5-й день месяца Десия Веспасиан вышел из Кесарии и двинулся против тех частей Иудеи, которые еще не были покорены. Поднявшись в горную область, он занял две топархии, Гофну и Акрабатену, а затем городки Бет-Эль и Афарайим. Он поставил в них гарнизоны и продвинулся верхом к самому Иерусалиму, убивая или беря в плен тех, кто попадался ему на пути. Один из его военачальников, Цереалий, взяв небольшой отряд конницы и пехоты, совершил налет на Верхнюю Идумею, взял приступом и сжег Кафтиру, называющую себя городом, и обложил осадой другой городок, Кфар-Биш. Стена города была очень мощной, и он уже готовился к длительной осаде, как вдруг жители неожиданно отворили ворота и, выйдя из города с масличными ветвями в руках, сдались на его милость. Приняв их сдачу, Цереалий продвинулся к Хеврону, древнейшему из всех городов, расположенному, как мы уже говорили, в горной области неподалеку от Иерусалима. Силой войдя в город, он предал смерти все взрослое население, а сам город сжег до основания. Теперь все — за исключением Геродиона, Масады и Махора, бывших в руках разбойников, — было покорено римлянами, и их целью сейчас был сам Иерусалим.
10. Отняв у зелотов жену, Шимон возвратился в то, что осталось от Идумеи, и всевозможными притеснениями толкнул многих идумеян на бегство в Иерусалим. Он преследовал беглецов до самого города, где, вновь окружив стены, стал убивать выходивших на работы за городские ворота. Для народа Шимон под стенами города был страшнее римлян, а зелоты внутри города хуже и того, и других. Среди них пришельцы из Галилеи превосходили всех прочих в изощренности и дерзости злодеяний: ведь это они возвысили Йоханана, он же с вершины могущества, на которую они возвели его, отблагодарил их тем, что дал каждому полную свободу действий. Их страсть к грабежам не знала насыщения: они очищали дома богатых и ради забавы убивали мужчин и насиловали женщин, а затем пропивали омытую кровью добычу. Из пресыщения они бесстыдно предавались женоподобным занятиям: убирали себе волосы, наряжались в женские одежды, умащались благовониями и, чтобы казаться привлекательными, подводили глаза. Они подражали не только нарядам, но и страстям женщин и в крайностях своего разврата изобретали беззаконные наслаждения. Превратив весь город в дом разврата, они осквернили его нечистыми делами, однако, видом уподобившись женщинам, руки свои использовали для убийства. Они приближались мелкой семенящей походкой, но в мгновение ока превращались в бойцов и, извлекая мечи из-под крашеных накидок, пронзали случайного прохожего. Если же кому удавалось бежать от Йоханана, то Шимон оказывал ему еще более кровавый прием, так что каждый, спасшийся от рук тирана внутри стен, находил смерть от рук тирана, расположившегося за воротами, и для тех, кто хотел перебежать к римлянам, был отрезан всякий путь к бегству.
11. Однако в стане Йоханана возник раздор: все идумейские силы отложились и обратились против единоличного властителя как из-за зависти к его могуществу, так и по причине ненависти к его жестокости. В завязавшемся столкновении они убили много зелотов, а остальных загнали в царский дворец (дворец этот был построен Граптой, родственницей царя Адиабены Изата). Ворвавшиеся вслед за зелотами во дворец идумеяне оттеснили их в Храм и занялись грабежом имущества Йоханана, который жил в этом дворце и хранил там добычу своей тиранической власти. Между тем множество рассеянных по всему городу зелотов соединились с беглецами в Храме, и Йоханан готовился вести их вниз против народа и идумеян. Последние, гораздо лучшие воины, нежели зелоты, опасались их нападения меньше, чем их безумия, — ведь зелоты были способны, выскользнув из Храма под покровом темноты, уничтожить своих противников и сжечь город до основания. Потому они собрались вместе с первосвященниками, чтобы обсудить, каким способом уберечься от нападения. Однако Бог, как видно, обратил их мысли в дурном направлении, ибо лекарство избранное для спасения, было хуже самой гибели. Чтобы свергнуть Йоханана, они решили пригласить Шимона и с масличными ветвями в руках ввести к себе в город другого тирана. В исполнение этого решения они послали первосвященника Маттитьяху, чтобы тот умолил Шимона войти в город — того самого Шимона, перед которым они прежде испытывали такой страх! Вместе с ним пошли приглашать Шимона те из горожан, кто, в страхе за свои дома и имущество, стремился избавиться от зелотов. Шимон высокомерно выразил свое согласие стать их господином и, сопровождаемый славословиями жителей, называвших его спасителем и защитником, вступил в город как бы затем, чтобы очистить его от зелотов. Однако как только он со всеми своими силами вступил в город, главной его заботой стало укрепить собственную власть, и он смотрел на тех, кто призвал его, как на таких же своих врагов, как и те, против кого он был призван.
12. Так в месяце Ксантике на третьем году войны Шимон стал полновластным господином Иерусалима.
Йоханан и зелоты, не имевшие возможности покинуть Храм и лишившиеся всего своего имущества в городе (ибо их добро тут же было разграблено людьми Шимона), не видели для себя надежды на спасение. С помощью горожан Шимон начал приступ Храма; противник, закрепившийся на колоннадах и крепостных зубцах, отражал натиск. Многие из людей Шимона были убиты, и многие были вынесены ранеными, так как зелоты со своей господствующей позиции направляли снаряды наверняка и легко попадали в цель. И без того обладая преимуществом расположения, они еще соорудили четыре огромные башни, чтобы метать снаряды с еще большей высоты: одна башня была установлена на северо-восточном углу стены, другая — над Газитом, третья — на другом углу, напротив Нижнего города, и последняя — над священническими покоями (согласно обычаю, один из священников, стоя на этом месте, звуками трубы провозглашает вечером каждого седьмого дня наступление субботы, а на следующий вечер — ее исход, объявляя в первом случае о прекращении работы, а во втором — о ее возобновлении). На этих башнях они поставили скорострелы и камнеметы и разместили лучников и пращников. Теперь натиск Шимона стал менее решительным, поскольку большинство его людей пало духом. Однако он продолжал держаться, ведь людей у него было в избытке, хотя многие из бойцов и были поражены посылаемыми из орудий снарядами, которые залетали очень далеко.
X
1. Как раз в это самое время Рим тоже страдал от тяжелых потрясений. Прибывший из Германии Вителлий привел вслед за своим войском огромную толпу приставшего к нему народа, и так как для их размещения не хватило предназначенных для воинов помещений, он превратил весь Рим в военный лагерь и наполнил каждый дом вооруженными людьми. Те же, непривычные к римскому богатству, ослепленные блеском серебра и золота, едва сдерживали порывы своей алчности и в конце концов обратились к грабежу и убийству каждого встречного. Таково было положение дел в Италии.
2. Веспасиан же, подавив всякое сопротивление в окрестностях Иерусалима, возвратился в Кесарию. Здесь до него дошли известия о беспорядках в Риме и провозглашении Вителлия императором. Он в равной степени умел и подчиняться, и властвовать, однако новости все-таки повергли его в негодование, ибо он должен был признать своим господином того, кто дерзко захватил императорскую власть, как если бы она была брошена на произвол судьбы. И страдания его были столь велики, что он не мог пересилить эту боль и отдаться войне на чужбине в то самое время, когда его отечество было предано разграблению. Но в то время как гнев толкал его на защиту отечества, мысль об отделявшем его от Италии расстоянии удерживала его. В самом деле, прежде чем он бы смог добраться до Италии, судьба успела бы сыграть с ним много коварных шуток, особенно если бы он отправился в плавание в зимнюю пору, и мысль об этом сдержала вышедший было из-под его власти гнев.
3. Однако его военачальники и воины уже устраивали сходки, на которых открыто говорили о перевороте. «Воины в Риме, — кричали они в негодовании, — купаясь в роскоши и не желая слышать даже самого слова “война”, выбирают на престол кого им вздумается и провозглашают императоров в надежде на наживу. Мы же, перенесшие столько трудов и состарившиеся в походах, предоставляем другим распоряжаться властью в империи, хотя среди нас и находится человек, более всех прочих достойный занять престол. Чем еще мы сможем отблагодарить его за доброту к нам, если мы упустим эту возможность? Права Веспасиана на престол настолько же превосходят права Вителлия, насколько мы сами превосходим тех, кто его избрал. Войны, перенесенные нами здесь, не идут ни в какое сравнение с теми, которые они вели в Германии, и как воины мы ни в чем не уступаем тем, кто привел с собой оттуда этого тирана! Впрочем, спорить тут не о чем — ведь ни сенат, ни народ не предпочтут распутника вроде Вителлия человеку столь благоразумному, каковым является Веспасиан, не променяют доброго правителя на жестокосердого тирана и не отвергнут отца семейства в