пления были оставлены в небрежении, и потому отсюда можно было без труда достичь третьей стены, через которую он намеревался овладеть Верхним городом, а там через Антонию проникнуть в Храм. При этом объезде был ранен стрелой в левое плечо один из его друзей, Никанор, когда он, приблизившись вместе с Йосефом к стене, пытался вести переговоры о мире со стоявшими там евреями, которым он был хорошо знаком. Цезарь по этому их порыву против того, кто приближался к ним ради их же собственного спасения, узнал всю силу их одержимости и с усиленным рвением начал готовиться к осаде. Одновременно он позволил легионам разорять городские предместья и приказал собирать материал для возведения осадных валов.
Для выполнения работ он разделил все войско на три части, копейщиков и лучников разместил между валами, а перед ними поставил скорострелы, катапульты и камнеметы, чтобы отражать вылазки противника против строителей и препятствовать попыткам помешать работам со стены. По мере того как вырубались деревья, городские предместья совершенно оголились; однако пока римляне носили лес к валам и все войско было занято на строительных работах, евреи тоже не теряли времени даром. Народ как раз в это время воспрянул духом среди убийств и грабежей: он рассчитывал вздохнуть свободно, пока мятежники отвлечены делами вне города, и надеялся расправиться с ними, если перевес окажется на стороне римлян.
3. Йоханан, побуждаемый своими людьми выступить против внешнего врага, не двигался с места из страха перед Шимоном. Шимон же, напротив, не бездействовал (правда и то, что он был ближе к осадным работам), но расставил по стене все те метательные орудия, что были отняты ранее у Цестия, и те, что были захвачены при взятии гарнизона Антонии. Эти орудия, впрочем, приносили мало пользы, так как большинство не умело ими пользоваться, а те немногие, что научились от перебежчиков, стреляли из рук вон плохо. Зато они со стены забрасывали строителей камнями и стрелами или, выходя в боевом порядке за ворота, завязывали внезапные сражения. Однако плетеные навесы, натянутые на сооруженных на валах частоколах, служили римлянам защитой от снарядов, а против вылазок они использовали метательные машины. В этом отношении все легионы были снаряжены превосходно, особенно же выделялся Десятый, располагавший самыми мощными скорострелами и самыми большими камнеметами, которые могли обратить вспять не только нападавших, но и тех, кто стоял на стене. Камни, выбрасываемые из этих орудий, были весом в талант и летели на расстояние двух и более стадиев, удар их повергал не только стоявших в первом ряду, но и находившихся далеко позади.
Поначалу евреи уклонялись от летевших камней: те были белого цвета и предупреждали о себе не только свистом, но и ослепительным блеском. Всякий раз, когда заряжалось орудие и из него выпускался снаряд, дозорные на башнях давали об этом знать, выкрикивая на местном наречии: «Летит, летит!» — и немедленно те, в кого был направлен снаряд, расступались и бросались на землю — предосторожность, благодаря которой камни часто падали впустую. Тогда римляне придумали окрашивать камни в темный цвет: вследствие этого те перестали быть видны и достигали цели, поражая насмерть многих одним-единственным попаданием. И все же, несмотря на потери, евреи не давали римлянам спокойно возводить валы, но мешали им и днем и ночью, прибегая как к хитростям, так и к дерзостям любого рода.
4. По окончании работ строители отмерили расстояние до стены, бросив туда привязанный к льняной нити свинцовый груз: из-за обстрела сверху у них не было иного способа. Найдя, что тараны в состоянии достичь стены, римляне подвезли их. Тит приблизил к стене метательные орудия, чтобы евреи не препятствовали работе «баранов», и приказал начать долбить. И когда с трех сторон город внезапно потряс ужасный удар, среди жителей поднялся крик, и сами мятежники были поражены не меньшим страхом. Ввиду общей для обеих сторон опасности они наконец решили объединить силы для совместной обороны. «Доколе мы будем делать все на руку врагу?! — перекрикивались друг с другом противники. — Если даже Бог и не даровал нам прочного взаимного согласия, то по меньшей мере в настоящих обстоятельствах нам следует пренебречь взаимными счетами и вместе выступить против римлян!» И в самом деле, Шимон провозгласил, что те, кто укрепился в Храме, могут без всякой для себя опасности выйти на стены, и Йоханан, хотя и не без опаски, принял предложение.
И вот, забыв о ненависти и взаимных раздорах, они встали плечом к плечу, как один человек, и, заняв позиции на стене, принялись метать в осадные сооружения тысячи пылающих головней и засыпать градом камней тех, кто приводил в движение стенобитные орудия. Одновременно наиболее отчаянные сомкнутым строем бросались вперед, срывали с орудий заградительные навесы и нападали на приставленных к орудиям римских воинов; обычно эти вылазки увенчивались успехом — не столько благодаря опыту воинов, сколько из-за их безудержной отваги. Тит, однако, без устали заботился о том, чтобы помочь своим терпевшим тяжелые потери людям: вокруг каждого орудия он расставил всадников и лучников, которые препятствовали евреям бросать горящие головни, прогоняли с башен метателей камней и так давали орудиям возможность действовать. Однако стена не поддавалась ударам, и только в одном месте, там, где работал таран Пятнадцатого легиона, римлянам удалось снести угол башни, впрочем, сама стена не была повреждена и даже не подверглась опасности, так как башня выдавалась далеко вперед и ее повреждение не представляло собой серьезной угрозы целостности стены.
5. Тогда евреи временно прекратили свои вылазки и стали подстерегать римлян, которые, думая, что страх и усталость заставили противника отступить, рассеялись по лагерю и стали заниматься своими делами. И тут евреи вдруг высыпали во множестве из ворот, что у башни Гиппик: они несли в руках факелы, намереваясь поджечь осадные сооружения, и были полны решимости продвинуться вперед до самых римских укреплений. И хотя близстоящие римляне тут же выстроились в боевом порядке, а те, кто находился поодаль, сбегались на поднятый евреями крик, дерзость евреев предупредила римский порядок, и они, обратив в бегство тех, кто встретился на пути, устремились против вновь прибывающих. Вокруг орудий завязалось несказанное по ожесточенности сражение, ибо в то время как евреи делали все, чтобы их поджечь, римляне не останавливались ни перед чем, чтобы воспрепятствовать этому. С обеих сторон раздавались невнятные крики, и многие из старавшихся в первых рядах пали мертвыми. Безрассудство евреев начинало одерживать верх: огонь уже лизал некоторые сооружения и угрожал вместе с орудиями пожрать и все остальное. Так наверняка и случилось бы, если бы не отборные александрийские части, которые в большинстве своем проявили неожиданную даже для самих себя стойкость, затмив в этом сражении гораздо более прославленные части римского войска, и отражали удар до тех пор, пока на неприятеля не обрушился Цезарь, поднявший лучшие отряды своей конницы. Он собственноручно поразил двенадцать евреев из сражавшихся в первых рядах; их участь заставила остальных повернуть вспять, и он преследовал их всех до самых городских ворот. Так он спас осадные сооружения от пожара.
Случилось, что в этом сражении один из евреев был схвачен живым, и Тит приказал распять его перед городской стеной, чтобы это зрелище послужило к устрашению остальных и к большей уступчивости с их стороны. Уже после отступления был убит предводитель идумеян Йоханан: он был поражен в грудь стрелой аравийского лучника в то время, как разговаривал перед стеной с каким-то знакомым воином. Он умер на месте, и смерть его повергла в великую скорбь идумеян и глубоко опечалила всех мятежников, ибо он отличался как храбростью, так и остротой ума.
VII
1. В следующую ночь и в стане римлян произошло неожиданное смятение. Дело в том, что Тит приказал построить и установить на валах три башни в 50 локтей высотой, по одной на каждом валу, чтобы с них обстреливать и обращать в бегство защитников на стене. И вот среди ночи одна из башен неожиданно сама по себе обрушилась. Произведенный ее падением ужасный грохот поразил римское войско страхом, и все, думая, что на них напал неприятель, бросились к оружию. Беспорядок и смятение воцарились в стане римлян, и так как никто не мог объяснить, в чем дело, они носились по лагерю в полном замешательстве. А поскольку неприятеля нигде не было видно, римляне стали бояться друг друга, и, как если бы евреи уже прорвались в лагерь, каждый требовал от другого назвать ему пароль. Короче, они уподобились тем, кого поражает панический ужас, и пребывали в таком состоянии до тех пор, пока Тит не узнал о причине шума и не приказал объявить о ней по всему войску, с трудом положив конец всеобщему смятению.
2. Причиной поражения евреев, твердо державшихся во всех остальных отношениях, было не что иное, как башни. С этих башен по ним вели обстрел не только легкие орудия, но и копейщики, и лучники, и пращники, сами бывшие недосягаемыми из-за высоты, на которой размещались; взять же эти башни было невозможно и даже опрокинуть или поджечь их было нелегко из-за их веса и железа, которым они были обшиты. Когда же евреи отошли за пределы досягаемости снарядов, они уже больше не могли препятствовать работе таранов, медленно, но верно делавших свое дело. И стена наконец начала поддаваться под ударами Никона (Никон, или Победитель, было прозвище, данное самими евреями самому большому стенобитному орудию по той причине, что оно побеждало все на своем пути). Но евреи уже давно изнемогали от усталости из-за постоянных сражений и ночных дозоров вдали от города; кроме того, как ввиду своей беспечности, так и вследствие своего обыкновения принимать неправильные решения, они сочли защиту этой стены излишней (ведь за ней оставались еще две другие), и потому большинство защитников, смалодушничав, отступило от нее. И вот, в то время как римляне поднимались по проделанным Никоном проломам, все как один защитники оставили эту стену и бежали ко второй стене. Те же, перебравшись через стену, отворили ворота и впустили внутрь все войско. Таким образом, на 15-й день осады, в 7-й день месяца Артемисия, римляне овладели первой стеной; так же, как это сделал до них Цестий, они снесли большую ее часть вместе с северными предместьями города.