и Его Храма?
А когда наш священный ковчег был захвачен сирийцами — не стонала ли в те дни вся Палестина и изваяние Дагона, не стонал ли в те дни народ, к которому принадлежали похитители? Сокровенные части тела покрылись у них гнойными язвами, сквозь которые вместе с поглощаемой пищей проваливались их внутренности, и что же? Сами же похитители принесли ковчег обратно под звуки кимвалов и тимпанов и искупительными жертвами старались умилостивить святыню! Ибо сам Бог был воителем за дело ваших отцов, которые, не прибегая к оружию, всецело положились на Его волю.
А ассирийский царь Синнахериб? Он, приведший сюда за собой полчища со всей Азии и со всех сторон обложивший этот город, пал ли он от человеческих рук? Нет, ибо руки тогда не касались оружия, а были простерты в молитве, и что же? Ангел Божий в течение одной ночи скосил все бесчисленное войско, когда же ассириец, пробудившись поутру, нашел вокруг себя сто восемьдесят пять тысяч трупов, он с остатками войска бежал от безоружных евреев, даже не преследовавших его.
Известно вам и о вавилонском рабстве, о том, как народ жил на чужбине в течение семидесяти лет, даже не пытаясь восстать, чтобы возвратить себе свободу, пока наконец Кир не сделал этого для них в угоду Богу, ибо он отправил их назад, чтобы они восстановили служение своему Союзнику.
Короче говоря, еще ни разу наши предки не добились чего бы то ни было силой оружия, и еще ни разу Бог, к Которому они, пренебрегая силой, обращали свои молитвы, не подводил их. Они побеждали, не двигаясь с места, ибо так было угодно [Небесному] Судье, и терпели поражение всякий раз, когда вступали в борьбу. Именно так и случилось, когда царь вавилонян осаждал этот город, а наш царь Седекия (Цидкияху), вопреки пророчествам Иеремии (Ирмияху), вступил с ним в бой. И что же? Сам он был взят в плен, а город и Храм были снесены до основания на его глазах. И все же насколько тот царь был умереннее ваших вождей и насколько его подданные были умереннее вас! Ведь ни царь, ни народ не причинили никакого вреда Иеремии, кричавшему, что это они своими прегрешениями против Бога вызвали на себя Его гнев и что все они будут взяты в плен, если не сдадут города вавилонянам. А вы? Не говоря уже о том, что вы совершили в городе — ведь у меня недостало бы сил изложить все учиненные вами беззакония, — вы поносите и забрасываете камнями меня, пришедшего говорить о вашем же спасении, ибо вы злы на меня за то, что я напоминаю вам о ваших преступлениях, ведь вы не в состоянии слушать о делах, совершаемых вами ежедневно.
Но я продолжаю. Когда Антиох, прозванный Эпифаном, большой грешник перед Господом, осаждал город и наши предки выступили против него с оружием, то не только сами они погибли в этом сражении, но и город был разграблен и святилище было предано запустению в течение трех лет и шести месяцев. Но стоит ли еще продолжать?
И наконец, кто наслал римлян на нашу страну? Не безбожие ли ее обитателей? И откуда берет начало наше рабство? Не от междоусобицы ли наших предков? Ведь не что иное, как безумие Аристобула и Гиркана и их взаимный раздор привели Помпея, и тогда Бог подчинил власти римлян тех, кто более уже не заслуживал свободы. И вот, после трех месяцев осады они сдались, хотя и не погрешили против святилища и отеческих законов так, как погрешили вы, и гораздо лучше вас были подготовлены к войне. И разве мы не знаем, каков был конец Антигона, сына Аристобула? Ведь в его царствование Бог вновь отдал этот заблудший народ в добычу победителям: Ирод, сын Антипатра, привел Сосия, а Сосий — римское войско, город был окружен и переносил осаду в течение шести месяцев, пока наконец его жители в расплату за свои прегрешения не были захвачены, а сам он не был разграблен неприятелем.
Таким образом, сила нашего народа никогда не заключалась в оружии, и война всегда влекла за собой поражение и плен. И потому, думаю я, тем, кто владеет священным местом, должно предоставить все Божьему суду и, если только они полагаются на Высшего Судью, презреть силу рук человеческих. Но разве вы исполнили что-нибудь из того, что благословил законодатель? Или отвергли что-нибудь, что предал он осуждению? Насколько же нечестивее вы тех, кто пал еще быстрее, чем вы! Вы не гнушались тайными преступлениями — воровством, предательством, прелюбодеянием; вы соревновались друг с другом в грабежах и убийствах; вы продолжили новые, дотоле неведомые у нас пути порока. Вы превратили Храм во всеобщий притон; вы, рожденные в этой стране, собственными руками осквернили посвященное Богу место, которое почитали издали даже римляне, отказавшиеся ради нашего закона от многих собственных обычаев. И после всего этого вы еще ожидаете, что Тот, Кого вы оскорбили, будет вашим союзником?! Что и говорить, вот поистине благочестивые просители, простирающие незапятнанные руки, чтобы призвать Его к себе на помощь!
Но разве такими были руки нашего царя, молившего о помощи против ассирийцев в ту пору, когда Бог за одну ночь истребил все их огромное войско? И разве действия римлян подобны действиям ассирийцев, чтобы вы могли надеяться на подобную же защиту? Ведь те взяли у нашего царя деньги и на этом условии обязались пощадить город, и, однако, вопреки принесенным клятвам, явились, чтобы сжечь Храм. Римляне же требуют только условленной дани, которую наши отцы обязались выплачивать их отцам, как только получат требуемое, не причинят вреда городу и даже не коснутся Храма, предоставив все в наше распоряжение. Семьи наши будут свободными, собственность — в безопасности, и священные законы спасены.
Но ожидать, чтобы Бог поступал с благочестивыми и нечестивыми одинаково — не что иное, как безумие. Кроме того, Он умеет тотчас же прийти на помощь, когда должно: сломил же Он мощь ассирийцев в первую же ночь, когда они разбили свой стан перед городом! И потому если б Он считал наше поколение достойным свободы, а римлян — заслуживающими наказания, то Он обрушился бы на них так же, как на ассирийцев, немедленно — еще тогда, когда Помпей поднял руку на этот народ, или тогда, когда вслед за Помпеем пришел Сосий, или тогда, когда Веспасиан опустошал Галилею, или, наконец, сейчас, когда Тит приблизился к городу! Однако Помпей и Сосий не только не пострадали, но и взяли город силой, Веспасиан в войне с нами проложил путь к императорскому престолу, что же касается Тита, то при нем даже источники наполнились водой — те самые источники, которые прежде высохли при вас! Ведь вы и сами знаете, что до его прибытия и Шилоах, и те источники, что за городом, иссякали, так что вода в городе покупалась по амфорам. И что же? Теперь эти источники настолько наполнились водой в честь ваших врагов, что ее хватает не только для них самих и их скота, но и для орошения садов. А ведь это знамение известно вам, ведь оно имело место уже однажды при взятии города, именно, при нашествии вышеупомянутого вавилонского царя, который взял город и сжег Храм, между тем как я уверен, что тогда наши предки не были столь нечестивы, как вы. И потому я полагаю, что Божество оставило наши священные места и стоит теперь на стороне тех, против кого вы воюете. Ведь если порядочный человек бежит из дома порока и с омерзением отворачивается от его обитателей, то неужели же вы все еще рассчитываете, что Бог, Которому видно скрытое от глаз и слышно умалчиваемое, что Бог будет с вами, несмотря на все ваши злодеяния?! Впрочем, разве вы умалчиваете о чем-либо, разве вы что-либо скрываете? Разве хоть что-то из совершаемого вами не стало явным даже вашим врагам? Ведь вы кичитесь своими беззакониями, изо дня в день оспариваете друг у друга первенство в пороке и, словно какую-то добродетель, выставляете напоказ несправедливость.
И все же, несмотря на все это, перед вами, если только захотите, еще открыт путь спасения, ибо Божество охотно прощает тех, кто раскаивается и сознает свою вину. О жестокосердые! Сбросьте вооружение, сжальтесь наконец над гибнущим отечеством! Оглянитесь вокруг себя, посмотрите, сколь прекрасно то, что вы губите, — что за город, что за Храм приношения скольких народов! Кто укажет сюда путь пламени?! Кто желает, чтобы это перестало существовать?! Что заслуживает спасения более, чем все это?! Поистине вы безжалостны и более бесчувственны, чем камни. Но если вас не трогает даже вид всего этого, то сжальтесь хотя бы над своими семьями! Пусть каждый представит детей, жену и родителей, которых вскоре унесет голод или война. Я знаю, что опасность нависла также и над моими собственными матерью и женой, над моим далеко не безвестным родом и издревле славным домом, и вы, наверное, думаете, что это из-за них я советую вам сдаться. Но убейте их, и пусть ценой за ваше спасение будут мои собственные плоть и кровь! И сам я готов умереть, если только это заставит вас образумиться».
X
1. Однако слезные призывы Йосефа не возымели никакого действия. Мятежники не собирались сдаваться и не считали, что перемена образа действий обеспечит их безопасность. Что же касается жителей города, то они один за другим склонялись в пользу бегства в римский лагерь. Одни продавали за бесценок имущество, другие — драгоценнейшие из своих сокровищ, чтобы вырученные таким образом деньги не стали добычей разбойников, они проглатывали золотые монеты, а после этого бежали к римлянам. Там им оставалось только опорожнить желудок, и они располагали средствами, чтобы обеспечить себя всем необходимым. Большинству из них Тит позволял рассеяться по стране, и каждый селился там, где хотел. Это в особенности располагало их в пользу бегства к римлянам, ибо таким образом они избавлялись от бедствий внутри города, не становясь вместе с тем рабами римлян. Люди же Йоханана и Шимона, со своей стороны, препятствовали бегству даже ревностнее, чем вторжению римлян, и на месте расправлялись со всяким, на кого падала хотя бы тень подозрения.
2. Богатым же людям оставаться в городе и вовсе было равнозначно погибели, ибо всякий позарившийся на их имущество мог расправиться с ними под тем предлогом, что они намереваются перебежать к римлянам. По мере того как усиливался голод, безумие мятежников все возрастало, и со дня на день оба бедствия разгорались все с большей силой. Когда продовольствия уже совсем не стало, они начали врываться в дома с обыском; если удавалось что-нибудь найти, они истязали хозяев за то, что те не сказали правды; если же ничего не находилось, подвергали их пытке, подозревая,