4. Римляне приступили к работам на 12-й день месяца Артемисия и закончили их только к 29-му дню, по истечении 17 дней беспрерывного изнурительного труда. Зато они насыпали четыре огромных вала: первый, что против Антонии, был возведен Пятым легионом посреди так называемого Воробьиного пруда; второй, на расстоянии 20 локтей от первого, был построен Двенадцатым легионом; вал Десятого легиона был воздвигнут на значительном расстоянии от первых двух, на север от города, у так называемого Миндального пруда; наконец, в 30 локтях от него, у гробницы первосвященника, был насыпан вал Пятнадцатого легиона.
В то время как к валам уже подвозили орудия, Йоханан из города провел подкоп к валу, возведенному против Антонии, и, подперев его своды деревянными сваями, подвел их также и под орудия, которые таким образом оказались висящими в воздухе. Затем он заполнил все это обмазанными асфальтовой смолой дровами и поджег. Когда сваи сгорели, подкоп обрушился, и осадные орудия со страшным грохотом провалились вниз. Сначала надо всем этим поднялся густой столб дыма и пыли, так как огонь был задушен обвалом; однако когда давившие сверху деревянные обломки выгорели, сквозь развалины пробилось яркое пламя. Неожиданное это событие так потрясло римлян, что они совершенно пали духом: они были уже совершенно уверены в победе, а теперь это происшествие погасило даже надежду на будущее. Тушить пожар не имело никакого смысла, ведь даже если бы это и удалось, насыпи все равно уже были поглощены пламенем.
5. Двумя днями спустя люди Шимона предприняли нападение на остальные валы, так как римляне уже подвезли к ним тараны и начали сотрясать стену. Некий Тифтай из галилейского города Гарис и Мегассар, из слуг царицы Мирьям, вместе с одним адиабенянином, сыном Навтая, носившим вследствие своего увечья прозвище Хагира (что означает Хромой), схватили факелы и бросились на орудия. За всю войну в городе не появлялось ни столь отчаянных, ни столь страшных для противника бойцов, как эти трое. Они ринулись без страха, без колебаний, без промедления — словно навстречу товарищам, а не против вражеского строя! — и, прорвавшись сквозь гущу неприятеля, подожгли орудия. И хотя отовсюду на них обрушился град снарядов и удары мечей, они не отступались от своего опасного предприятия до тех пор, пока огонь не охватил орудия. Когда уже разгорелся пожар, римляне из лагеря бросились на помощь, но евреи со стены препятствовали им, ничуть не щадя собственной жизни, набрасывались на тех, кто пытался тушить пожар. Бросаясь в огонь, евреи перехватывали римлян, пытавшихся вытащить тараны, навесы над которыми уже загорелись, и не выпускали орудия из рук, даже когда им приходилось держаться за раскаленное железо.
От орудий огонь перекинулся на насыпи, предупредив таким образом усилия римлян потушить его. Оказавшись в кольце огня, римляне оставили надежду спасти сооружения и стали отступать в направлении лагеря. Однако евреи, число которых постоянно прибывало, потому что к ним присоединялись люди из города, не переставали теснить их и, ободренные своим успехом, нападали столь неудержимо, что продвинулись в конце концов до самых укреплений и завязали бой с охраной лагеря. Эта охрана — особая сменяющаяся часть, выставляемая перед римским лагерем, и относительно нее у римлян существует суровый закон, что всякий часовой, по какой бы то ни было причине отступивший с поста, непременно карается смертной казнью. Итак, часовые, предпочтя доблестную смерть казни, выстояли перед натиском евреев, и крайнее положение, в котором они оказались, заставило многих из тех, кто спасался бегством, устыдиться и повернуть назад. Расставив по стенам скорострелы, они удерживали все прибывавшую из города толпу, не позаботившуюся ни о каких мерах для обеспечения своей безопасности. Евреи схватывались со всяким, кто стоял на их пути, совершенно забыв об осторожности, бросались на копья и валили неприятеля одними только ударами своих тел. Они возобладали над римлянами не столько вследствие своих действий, сколько благодаря дерзости, римляне же отступали перед ними не столько потому, что несли потери, сколько из-за их безумной отваги.
6. В это время от Антонии, куда он отправился, чтобы выбрать места для новых насыпей, появился Тит. Он осыпал воинов насмешками; ведь они, уже почти овладев стенами неприятеля, подвергают опасности свои собственные стены, оказавшись в положении осажденных из-за того, что позволили евреям вырваться из заключения, где те находились, и наброситься на них. Затем он со своими отборными частями стал нападать на неприятеля с фланга. Те же, выдерживая натиск с фронта обратились и против него и отражали его нападение. Ничего нельзя было ни видеть из-за поднявшейся пыли, ни слышать из-за всеобщего крика, и ни те ни другие уже не были в состоянии различать между своими и чужими. Евреи держались уже не столько ввиду своей доблести, сколько из отчаяния; римлянам же, напротив, прибавили сил как стыд перед бесславием и забота о чести оружия, так и то, что Цезарь находился в первых рядах сражающихся. И ярость их была такова, что, я думаю, сражение это непременно окончилось бы пленением всей толпы евреев, если бы они не предупредили подобный оборот сражения и не отступили бы обратно в город.
XII
1. С разрушением валов римляне, потерявшие в один час все, что создали столь многодневным и тяжелым трудом, сильно пали духом, и многие уже отчаивались в возможности взять город при помощи обыкновенных приспособлений. Ввиду этого Тит созвал военный совет. Более горячие из военачальников были того мнения, что стоит попытаться двинуть против города все войско и силой взять стены. «До сих пор, — говорили они, — евреи имели дело только с разрозненными частями войска. Однако если выступить против них всеми силами, они будут засыпаны снарядами и не смогут выдержать натиска». Более осторожные советовали или вновь строить насыпи, или, не строя никаких насыпей, обложить город так, чтобы нельзя было ни выйти из него, ни ввезти в него продовольствие, и, воздерживаясь от сражения, оставить неприятеля один на один с голодом. Эти последние считали, что бессмысленно вступать в бой с людьми, которыми руководит отчаяние и заветное желание которых — умереть от меча, ибо в противном случае их ожидает участь гораздо более тяжкая, чем эта.
Что же касается самого Тита, то, с одной стороны, он считал, что не подобает столь огромному войску пребывать в полном бездействии, с другой же стороны, соглашался, что бессмысленно воевать с людьми, которые и без того будут истреблять друг друга. «Строить новые насыпи, — сказал он, — очень трудно ввиду недостатка в лесе и еще труднее закрыть все выходы из города. Ведь окружить город со всех сторон воинами будет нелегко ввиду его величины и трудностей местности, да и небезопасно из-за угрозы внезапных нападений. Кроме того, даже если мы и поставим охрану у всех известных нам проходов, евреи, как вследствие нужды, так и благодаря своему знакомству с местностью, смогут отыскать новые, потайные пути. Если же в город будет тайно доставляться продовольствие, то это увеличит продолжительность осады, и я боюсь, как бы ее длительность не умалила мне славу победы. Разумеется, все достигается со временем, однако славу приносит именно быстрота действий. А потому, если мы желаем сочетать быстроту с безопасностью, следует окружить весь город стеной. Только так можно закрыть все выходы, и тогда евреи или впадут в отчаяние и сдадут нам город, или будут легко побеждены голодом. Помимо этого, я вовсе не намереваюсь бездействовать, но собираюсь начать строительство новых насыпей, выбрав такое время, когда сопротивление евреев начнет ослабевать. Если же кому-нибудь это предприятие представляется слишком великим и трудновыполнимым, то ему следует принять во внимание, что римлянам не подобает браться за какие-то ничтожные дела, совершать же без усилий нечто великое не доступно никому, за исключением одного только Божества».
2. Убедив этими словами военачальников, он приказал войску разделиться и приступить к работам. Некое божественное воодушевление охватило воинов, так что когда окружность будущей стены была разделена на части, началось соревнование не только между легионами, но даже между когортами внутри каждого из легионов. Простой воин стремился отличиться перед декурионом, декурион — перед центурионом, центурион — перед трибуном, трибуны стремились снискать одобрение военачальников, в состязании же между последними судьей был сам Цезарь, который по нескольку раз в день объезжал работы и лично наблюдал за продвижением строительства.
От Ассирийского стана, где был расположен его собственный лагерь, он вел стену к нижней части Нового города, а оттуда, пересекая Кидрон, к Масличной горе. Здесь стена заворачивала на юг, охватывая Масличную гору вплоть до утеса, называемого Голубятней (Перистерон), вместе со следующим холмом, прилегающим к долине, что у Шилоаха. Отсюда она отклонялась на запад, спускаясь в долину этого источника, а по выходе из нее поднималась в направлении гробницы Ханана-первосвященника, охватывая гору, где некогда стоял лагерем Помпей. Здесь она поворачивала на север, проходя мимо одной деревни под названием Гороховый Дом, и, огибая гробницу Ирода, обращалась к востоку, где соединялась с лагерем Тита в том самом месте, где и начиналась. Длина ее составляла 39 стадиев, и снаружи к ней были пристроены 13 сторожевых башен, совместная окружность которых насчитывала 10 стадиев Все строительство, требовавшее нескольких месяцев работы, совершалось с превосходящей всякое вероятие быстротой и было завершено в течение трех дней. Замкнув город стеной со всех сторон и расставив по башням гарнизоны, Тит сам объезжал первую ночную стражу, надзор за второй поручил Александру, а за третьей следили начальники легионов. Часовые спали и бодрствовали по жребию и в течение всей ночи обходили отрезки стены между башнями.
3. Закрыв выходы из города, римляне лишили евреев всякой надежды на спасение, и голод, становившийся с каждым днем все сильнее, пожирал народ целыми семьями и родами. Крыши домов были усеяны обессилевшими женщинами и младенцами, а улицы — трупами стариков. Мальчики и юноши, совершенно распухшие, блуждали по площадям, словно призраки, и падали там, где силы покидали их. Некоторые ослабели настолько, что не имели сил похоронить умерших близких, те же, кто еще держался, отступали из-за множества трупов и ввиду неопределенности собственной судьбы. Ведь многим