задние ряды с обеих сторон оказывали такой напор, что не оставалось даже свободного места для сражения. В конце концов боевой пыл евреев одержал верх над опытностью римлян, и сражение, длившееся с исхода ночи до полудня, начало затухать. В этом сражении участвовали все силы евреев, и они сражались с храбростью, внушенной им угрожавшей городу опасностью, со стороны же римлян, напротив, участвовала только часть всего войска, так как легионы, на которые рассчитывали сражавшиеся, еще не успели подойти. Итак, на этот раз они довольствовались взятием одной Антонии.
8. В Антонии вместе с Титом находился некто Юлиан, центурион из Вифинии, человек небезызвестный (я сам наблюдал, как он во время этой войны превосходил всех прочих в искусстве владения оружием, в телесной силе и стойкости духа). Увидев, что римляне начинают сдавать и слабо отражают натиск неприятеля, он бросился вперед и один отогнал побеждавших уже евреев до угла внутреннего двора Храма. Они побежали всей массой, сочтя его силу и отвагу чем-то несвойственным человеческой природе. Он же носился во все стороны в толпе бегущих, убивая всякого, кто попадался на пути: ничего удивительнее этого зрелища не представало перед глазами Цезаря и ничего ужаснее — перед глазами противной стороны! Но и он был преследуем роком, которого не дано избежать никому из смертных. У каждого римского воина обувь подбита множеством острых гвоздей; и вот, перебегая мостовую, Юлиан поскользнулся и упал навзничь, а грохот, произведенный при падении его вооружением, был столь силен, что бежавшие обернулись. Римляне в Антонии, увидев его в опасности, издали громкий крик; евреи же всей толпой окружили Юлиана и со всех сторон устремили на него копья и мечи. Многие из ударов он отразил щитом; время от времени Юлиан делал попытки подняться, но нападавших было слишком много, и он вновь опускался на землю. Однако и лежа он сумел поразить многих. Ведь он не был убит сразу, так как все жизненно важные части тела были защищены у него шлемом и щитом, а шею он прятал от ударов; и лишь когда все остальные члены были отсечены и никто так и не отважился прийти к нему на помощь, он перестал сопротивляться.
При виде того, как столь доблестный муж был умерщвлен на глазах стольких товарищей, Цезаря охватила неописуемая скорбь. Сам он не смог прийти на помощь из-за того, что место, в котором он находился, не позволяло этого; других же, кто мог это сделать, удержал страх. Итак, Юлиан был убит с большим трудом и после продолжительного боя, из которого лишь немногие из убийц вышли невредимыми. Он оставил по себе славную память не только римлянам и Цезарю, но и самим врагам. Евреи, захватив его тело, вновь отогнали римлян назад и заперли в Антонии. В этом сражении у них особенно отличились Алекса и Гифтай из войска Йоханана, Малкия и Иехуда, сын Мертона, из войска Шимона, а также предводитель идумеян Соса, сын Яакова; из среды же зелотов — два брата: Шимон и Иуда, сыновья Ари.
II
1. Что же касается Тита, то он, чтобы облегчить проход остальному войску, приказал сровнять Антонию с землей. В тот же день (в 17-й день месяца Панема) ему стало известно, что евреи из-за недостатка людей вынуждены прекратить так называемое постоянное принесение жертвы и что народ по этой причине пребывает в крайнем отчаянии. Потому он призвал к себе Йосефа и велел ему еще раз передать Йоханану то, что говорилось им и ранее, именно, что если тот все еще одержим некоей губительной жаждой брани, то пусть выступит против него, взяв с собой сколько угодно людей, лишь бы только он не губил вместе с собой города и Храма, не осквернял святилища и не грешил перед Богом. Еще он просил передать, что тот может набрать у него, Тита, недостающих ему евреев и таким образом восстановить прерванные жертвоприношения.
Йосеф выбрал такое место, откуда его мог слышать не только Йоханан, но и множество евреев, и сообщил им на еврейском языке послание Тита. Сверх того, он настойчиво умолял их пощадить родной город, разметать огонь, уже лижущий Храм, и вновь начать приносить Богу положенные Ему жертвы. Народ, подавленный его речью, молчал, тиран же осыпал Йосефа бранью и проклятиями, а в конце добавил, что взятие города совершенно не страшит его, так как город принадлежит Богу. В ответ на эти слова Йосеф громко воскликнул:
«Воистину чистым сохранил ты этот город для Бога, да и святилище осталось неоскверненным! Воистину ты ни в чем не оскорбил Того, на Чью помощь надеешься, и Он до сих пор получает привычные жертвы! О нечестивец из нечестивцев! Если бы у тебя кто-нибудь отнял ежедневное пропитание, ты почитал бы его своим врагом, а Его, Бога, лишенного тобой испокон веков установленного служения, ты прочишь себе в союзники?! И ты еще взваливаешь свои грехи на римлян, между тем как они и прежде пеклись о наших законах, и теперь настаивают на возобновлении прерванных тобою жертвоприношений. Как тут не стенать, как не плакать при виде чудовищной перемены, постигшей этот город, когда чужеземцы и враги стремятся исправить совершенное тобою святотатство, ты же, еврей, взращенный на этих законах, свирепствуешь против них хуже всякого врага?!
Одумайся, Йоханан, одумайся, пока не поздно! Ведь нет ничего постыдного в том, чтобы в крайних обстоятельствах обратиться от зла к добру, и в этом отношении прекрасный пример спасения родины являет тебе еврейский царь Иехония (Йехойахин). Ведь когда по его вине на него пошел войной вавилонский царь, он добровольно покинул город еще до взятия предпочтя плен для себя и своего рода тому, чтобы враги овладели святыми местами и чтобы дом Божий был предан огню на его глазах. За это-то все евреи и прославляют его в священной книге, и память о нем, переходя из поколения в поколение, остается навеки бессмертной для потомства. Поистине прекрасный пример, Йоханан, даже если следование ему и сопряжено с опасностью! Но я ручаюсь тебе за прощение со стороны римлян. Вспомни, что это совет соплеменника и обещание еврея. Подумай и о том, что за человек подает тебе этот совет и какого он происхождения. Ведь никогда не может случиться со мной, чтобы я, живя вот так в плену, пренебрег бы своим родом и забыл бы обо всем, связанном с отечеством.
Вновь ты негодуешь и кричишь и осыпаешь меня бранью что ж, я заслуживаю, пожалуй, еще и худшего обращения, пытаясь вопреки судьбе склонить ваш слух и спасти людей, уже осужденных Богом. Кому неизвестны писания древних пророков и их предсказание об участи несчастного города, ныне сбывающееся? Ведь они предсказали, что город падет тогда, когда некто положит начало братоубийственному кровопролитию.
А разве город и Храм не наполнились уже трупами убитых вами? И потому не кто иной, как Бог, сам Бог посылает с римлянами очистительный огонь в Храм и истребляет этот обремененный столькими сквернами город».
2. Так говорил Йосеф, стеная и обливаясь слезами, пока рыдания не сдавили ему горло и не прервали речь. Даже римляне прониклись состраданием к его отчаянию и восхищались его целеустремленностью. Однако люди Йоханана еще более ожесточились против римлян и горели желанием заполучить Йосефа в свои руки. Впрочем, речь его оказала воздействие на многих из знати, и хотя они, уже ясно видя перед собой гибель города и свою собственную, все же оставались на месте из страха перед часовыми мятежников, были и такие, что улучали возможность безопасного бегства и перебегали к римлянам. Среди последних были первосвященники Йосеф и Йехошуа, а также сыновья первосвященников — три сына Ишмаэля, обезглавленного в Кирене, четыре сына Маттитьяху и сын другого Маттитьяху — тот самый, что один лишь спасся после того, как Шимон, сын Гиоры, казнил его отца и трех братьев, о чем я уже рассказывал прежде. А также и многие другие из знати перешли к римлянам вместе с первосвященниками. Цезарь не только принял их благосклонно, но и, понимая, что им будет тяжело сжиться с чужеземными обычаями, отправил их в Гофну с советом пока оставаться там; кроме того, он обещал, что, освободившись от войны, возвратит каждому из них его имущество. Они же охотно и в полной безопасности отправились в отведенный им городок.
Поскольку они исчезли из виду, мятежники вновь распространили слух, что перебежчики умертвлены римлянами, — вне всякого сомнения, с той целью, чтобы страх отвратил остальных от мыслей о бегстве. И теперь, как и в предыдущий раз, их уловка удалась, и страх удерживал людей от перехода к римлянам.
3. Тогда Тит возвратил этих людей из Гофны и приказал им обойти стены вместе с Йосефом, чтобы народ мог их видеть. И вновь множество людей бежало к римлянам. Они собрались все вместе и, встав перед римскими рядами, начали с воплями и слезами умолять мятежников прежде всего сдать весь город римлянам и таким образом вновь спасти отечество или по крайней мере совершенно покинуть святилище и сохранить для них Храм, ведь римляне дерзнут предать святые места огню, только если будут вынуждены крайней необходимостью. Однако их слова только укрепили мятежников в упорстве, и они, осыпав перебежчиков проклятиями и бранью, установили на священных воротах скорострелы, катапульты и камнеметы, так что Храм уподобился крепости, окруженной кладбищем (именно так выглядели храмовые дворы из-за обилия трупов). Вооруженные, с руками, на которых не остыла еще кровь соплеменников, они врывались в священные, заповедные пределы. И столь неслыханно было их святотатство, что римляне испытывали к евреям, кощунствовавшим против своих собственных святынь, такие чувства, какие наверняка испытывали бы евреи при виде ругающихся над этими святынями римлян. Даже из воинов никто не мог взирать на Храм без трепета и благоговения, и каждый из них молился, чтобы разбойники раскаялись еще до того, как свершится непоправимое.
4. От избытка негодования Цезарь еще раз обратился к Йоханану с обличительной речью. «О нечестивейшие! — воскликнул он. — Не вы ли обнесли святые места этой оградой? Не вы ли расставили на ней эти столбы с высеченными на них греческими и нашими письменами, запрещающими переступать через нее? И разве не позволили мы вам карать смертью всякого нарушителя этого запрета, будь это даже римлянин?! Что ж теперь, преступные, вы сами топчете в этих пределах тела умерших? Что мараете Храм чужеземной и своей собственной кровью? Я призываю в свидетели богов моего отеч