да на их здравомыслие.
IV
1. В 8-й день месяца Лоя оба легиона окончили наконец возведение валов, и Тит приказал подвести тараны к западной галерее внешнего храмового двора. Еще до них здесь в течение шести дней сильнейшие из стенобитных орудий непрерывно долбили стену, но не достигли ничего — камни были столь велики и столь плотно соединены друг с другом, что устояли и перед этим, и перед другими орудиями. Однако тем временем римляне своими механизмами подрывали основания северных ворот и после длительных и тяжелых усилий выкатили наконец передние камни. Но ворота, поддерживаемые внутренними камнями, продолжали стоять, и тогда отчаявшиеся в орудиях и рычагах римляне стали приставлять к колоннадам лестницы. Евреи отнюдь не препятствовали им, но, когда те взбирались на стену, они нападали и вступали в бой. Многие были сброшены со стены, другие убиты в сражении, заколоты мечами, когда они, только сойдя с лестниц, еще не успели прикрыться щитами. Некоторые лестницы, сверху донизу нагруженные тяжеловооруженными воинами, евреям удалось оттолкнуть от стены и опрокинуть. Впрочем, сами они тоже несли тяжкие потери.
Те, кто поднял наверх знамена, сражались за них не на жизнь, а на смерть, так как потеря знамени считается ни с чем не сравнимым позором. Но в конце концов евреи овладели и знаменами и перебили всех, кто взобрался на стену. Что же касается остальных, то они, устрашенные участью погибших, отступили. Ни один из римлян не отдал жизнь даром; из мятежников же и на этот раз доблестно сражались все те, кто отличался и ранее, и сверх того Эльазар, племянник правителя мятежников Шимона. Что же до Тита, то он, увидев, что пощада чужих святынь приводит к ущербу и гибели воинов, распорядился поджечь ворота.
2. Как раз в это время к нему перебежали Ханан из Эммауса, кровожаднейший из приспешников Шимона, и Архелай, сын Магадата. Они надеялись снискать прощение, поскольку оставили евреев как раз тогда, когда те одержали победу. Тит отверг эту уловку; ему и ранее было известно об их зверствах в отношении евреев, и он от всей души желал казнить обоих. «Не по свободному выбору, — сказал он, — явились они к нам, но были приведены необходимостью. Кроме того, те, кто бросает отечество, охваченное огнем по их же вине, не заслуживает быть оставленными в живых». Однако данное им ранее слово заставило его смирить гнев, и он отпустил обоих, не пожаловав им, впрочем, тех же прав, что и остальным перебежчикам.
Итак, воины подожгли ворота, и расплавившееся серебро перенесло огонь на все деревянные части: мощное пламя вырвалось оттуда и распространилось на колоннады. При виде огненного кольца все силы души и тела оставили евреев — потрясение их было столь велико, что ни один не двинулся с места, чтобы отразить или погасить огонь, но они стояли и созерцали все это в полном бессилии. И все же охватившее их по поводу этого разрушения отчаяние не сделало их благоразумнее в отношении будущего, и они, словно и Храм уже был охвачен огнем, лишь еще больше ожесточились против римлян. Пожар длился весь тот день и всю следующую ночь, так как римляне не были в состоянии поджечь все колоннады сразу и поджигали их одну за другой.
3. На следующий день Тит приказал части своих людей потушить огонь и расчистить доступ к воротам, чтобы облегчить продвижение легионов. Сам же он созвал к себе военачальников. Среди собравшихся были шесть главнейших, именно начальник всего войска Тиберий Александр, начальник Пятого легиона Секст Цереалий, начальник Десятого Ларций Лепид, начальник Пятнадцатого Тит Фригий, а также Литерний (Этерний) Фронтон, стоявший во главе двух александрийских легионов, и наместник Иудеи Марк Антоний Юлиан; сверх того прибыли еще наместники и трибуны. Собрав их всех, Тит начал держать совет, как обойтись с Храмом. Одни советовали поступить в соответствии с законами войны, ибо (так говорили они) до тех пор, пока существует Храм, к которому отовсюду тянутся евреи, они никогда не перестанут бунтовать. Другие предлагали пощадить Храм при условии, что евреи оставят его и он будет совершенно очищен от оружия, но сжечь, если они поднимутся туда с целью ведения войны: ведь (так говорили они) в таком случае он будет уже не храмом, а крепостью, и тогда обвинение в кощунстве падет не на римлян, а на тех, кто принудил их к этому. Тит же сказал следующее: «Даже если евреи и поднимутся туда с целью ведения войны, это еще не означает, что неодушевленные предметы должны быть наказаны вместо людей — напротив, ни в коем случае не следует предавать огню столь великолепное сооружение. Ведь уничтожение его будет потерей для Рима, тогда как, оставшись целым, он будет служить украшением империи». Фронтон, Александр и Цереалий, ободренные этой речью, тут же присоединились к мнению Тита. После этого Тит распустил собрание, приказав военачальникам дать отдых всему войску, чтобы люди набрались сил к предстоящему сражению; лишь один отряд, отобранный из когорт, получил приказание прокладывать дорогу через развалины и тушить огонь.
4. В этот день усталость и уныние одержали верх над боевым пылом евреев. Но уже на следующий день они настолько собрались с силами и воспрянули духом, что утром предприняли из восточных ворот вылазку против охраны Внешнего Храма. Римляне мужественно встретили натиск: они сомкнули ряды и образовали перед собой стену из тесно сдвинутых щитов. Тем не менее было ясно, что они не смогут долго продержаться, уступая нападавшим и в числе, и в воинственности, однако Тит, который наблюдал за всем этим с Антонии, предупредил неблагоприятный исход сражения тем, что поспешил на помощь с отборным отрядом конницы. Евреи не выдержали натиска, и, как только пали сражавшиеся в первых рядах, остальные обратились вспять. Но когда римляне стали отходить, евреи развернулись и напали на них, когда же и римляне в свою очередь развернулись против евреев, те вновь обратились в бегство — пока наконец около полудня римляне не одолели их и не загнали во Внутренний Храм.
5. Тит же отошел в Антонию, приняв решение на заре следующего дня повести все свои силы на приступ и завладеть Храмом.
Бог давно уже обрек Храм огню, но вот наконец настал предопределенный во времени срок — 10-й день месяца Лоя, тот самый день, в который и прежде Храм был сожжен царем вавилонян. Виной и причиной огня были сами евреи. Когда Тит отошел, мятежники после короткой передышки вновь напали на римлян. Завязался бой между охранявшими Храм евреями и теми римлянами, что тушили огонь во внутренних пределах святилища; обратив евреев в бегство, римляне преследовали их вплоть до самого Храма. И тут один из воинов, не дожидаясь приказании и не задумываясь о последствиях подобного деяния, но подвигнутый некоей божественной силой, хватает горящую головню и, приподнятый вверх своим товарищем, бросает ее внутрь сквозь золотой проем, ведший с севера к окружавшим Храм помещениям. При виде поднявшегося пламени евреи издали крик, отвечавший значению свершившегося, и, не щадя больше ни жизни, ни сил, со всех сторон бросились на защиту Храма. Теперь они теряли то, что так рьяно охранялось ими до сих пор.
6. Кто-то бросился сообщить о случившемся Титу, который как раз в это время отдыхал после сражения в своей палатке. Он вскочил на ноги и в том виде, в каком находился, бросился бежать к Храму, чтобы предупредить пожар. За ним следовали все военачальники и переполошенные легионы. Беспорядочное движение такого числа людей сопровождалось неописуемым шумом и гамом. И криком, и знаками Цезарь пытался дать понять сражающимся, чтобы они тушили огонь. Однако те не слышали его криков, тонувших в общем шуме, и не обращали внимания на подаваемые Цезарем знаки — одни потому, что были поглощены сражением, других же ослепляла ярость. Ни слова, ни угрозы не могли сдержать бешеного натиска легионов, единственным полководцем которых был неистовый гнев. Многие из столпившихся у входов были растоптаны своими же товарищами, многие делили участь побежденных, попадая на еще теплые и дымящиеся развалины колоннад. Те, кто был ближе к Храму, притворялись, что не слышат приказаний Тита, и передавали впереди стоящим, чтобы те поджигали внутренности Храма. Мятежники уже отчаялись в том, что можно что-то спасти, и гибель и бегство царили повсюду. Римляне поражали всех, кто попадался на их пути, и большинство убитых были мирные граждане, бессильные и безоружные. Вокруг жертвенника громоздились горы трупов, а по ступеням Храма лились потоки крови и скатывались тела убитых наверху.
7. Когда Цезарь увидел, что не в его силах сдержать порыв впавших в неистовство воинов и что огонь одержал победу, он в сопровождении военачальников вступил в Святая Святых и обозрел ее содержимое. Увиденное им намного превосходило ходившую в других странах молву и вполне оправдывало славу и почет, которыми святыня пользовалась у местных жителей. Ничто из внутренностей Храма еще не было затронуто пламенем, пожиравшим пока лишь храмовые пристройки, и Тит, правильно оценив, что здание еще может быть спасено, выскочил наружу, чтобы попытаться заставить воинов погасить огонь. Чтобы достичь этой цели, он пустил в ход и свои собственные увещевания, и прибег к помощи одного из своих телохранителей, центуриона Либералия, которому было приказано усмирять ослушников палочными ударами. Однако и почтение к Цезарю, и страх перед наказанием были побеждены яростью, ненавистью к евреям и неким неистовым воинственным порывом. Кроме того, многих вдохновляла надежда на добычу, так как они, судя по наружной золотой отделке, полагали, что внутри все ломится от сокровищ. Однако после того как Цезарь выскочил наружу, чтобы удержать воинов, кто-то из проникших вовнутрь успел под покровом темноты подложить огонь под поворотные крюки ворот. При виде внезапно появившегося внутри огня военачальники с Цезарем удалились, и уж никто больше не препятствовал находившимся снаружи воинам поджигать Храм. Так против воли Цезаря Храм был предан огню.
8. Но пусть всякий, кто горестно оплакивает участь этого сооружения, далеко превосходящего все виденное и слышанное нами до сих пор как по своему устройству и величине, так и в отношении роскошной отделки его частей и славы его святых мест, пусть он найдет себе утешение в мысли о том, что неизбежность судьбы одинаково распространяется как на живые существа, так и на творения человеческих рук и даже на земли. И кого не приведет в изумление точность, с какой судьба совершила свой круговорот? Ведь, как я уже говорил, она выжидала до тех пор, пока исполнился тот