ент, они выместили старую злобу. Что же тогда сказать об евреях в Скифополе? Ведь в угоду эллинам они дерзнули воевать против нас, а не бороться против римлян вместе с единоплеменниками. Много же пользы было им от преданности и доверия к римлянам, если ими же они и были беспощадно истреблены вместе со всеми своими семействами, получив таким образом награду за помощь римлянам в этой войне. Ведь что помешали они сделать нам по отношению к римлянам, то и претерпели сами как бы по собственной воле. Долго можно было бы говорить о каждом отдельном случае. Но знайте, что из сирийских городов нет такого, который не истребил бы проживающих в нем евреев, хотя они были нам врагами более, чем римлянам. Так, жители Дамаска, не сумев даже выдумать благовидного предлога, устроили в своем городе кровавую бойню и умертвили 18 000 евреев вместе с женами и семьями.
В Египте, как мы знаем, число издевательски убитых превысило 60 000 человек. Они-то, скорее всего, погибли потому, что в чужой земле не сумели найти, чем противостоять врагам, но для тех, кто у себя дома поднялся на войну с римлянами и мог иметь твердую надежду на победу, в том не было недостатка. Ведь и оружие, и стены, и неприступные крепости, и мужество, ради свободы не знающее страха, укрепили всех в мысли об отложении. Но всего этого хватило лишь на краткое время, и, хотя мы исполнились гордых надежд, это оказалось только началом еще больших несчастий. Все было захвачено и все досталось врагам, словно собранное для пущего прославления их победы, а не для спасения тех, кто все это для себя приготовил.
Счастливцами следует считать павших в битвах (ибо они погибли, защищая свободу, и не предали ее); но разве можно не пожалеть оказавшихся в руках у римлян? И кто не поспешит принять смерть ради избавления от такой участи? Из них одни умерли под пытками, истязаемые огнем и бичами, другие же, наполовину съеденные зверями, на потеху и смех врагам оставлены в живых для вторичного съедения. Из них еще можно застать в живых несчастнейших, которые непрестанно молят, но не могут обрести смерть. И где город великий, мать всего народа еврейского, обнесенный множеством стен, защищенный столькими цитаделями и сторожевыми башнями, с трудом вместивший все приготовленное к войне, имевший тысячи защитников, сражавшихся за него? Куда исчез этот город, удостоенный быть обиталищем Бога? Он уничтожен с корнем, до основания, и только памятью о нем остается лагерь разрушивших его, еще стоящий на развалинах. На пепелище Храма сидят несчастные старики и несколько женщин, оставленных врагами ради удовлетворения постыдной похоти. Кто из нас, переживая все это в душе, даже если получит возможность жить в безопасности, в состоянии будет видеть свет солнца? Кто настолько враждебен своему отечеству или настолько труслив и привязан к жизни, что не раскаивается и в том, что до сих пор жив?
О если бы все мы умерли, не увидев этот священный город в руинах от рук врагов и святой Храм столь святотатственно попранным! Тогда нас окрылила благородная надежда на то, что мы вскоре сможем отомстить за него врагам. Но теперь, когда она исчезла и мы остались одни перед лицом неумолимого рока, поспешим же достойно умереть! Смилуемся над самими собой, над детьми и женами, пока еще способны сами проявить к себе милосердие. Ибо для смерти рождены и мы, и те, кто родился от нас, и даже наисчастливейшим не избежать ее. Для людей насилие, рабство, вид женщин, которых вместе с детьми ведут на поругание, не есть данное от природы зло, но все это из-за собственного малодушия претерпевают те, кто вовремя не пожелал умереть. Мы, похваляясь своим мужеством, восстали против римлян и после этого в последний раз не послушались сейчас тех, кто призывал нас к свободе. Разве кто-то не знает, каковым будет гнев римлян, если они возьмут нас живыми? Несчастны юноши, которым их телесных сил достанет на длительные мучения; горе старикам, возраст которых не способен к перенесению страданий. Кто-то увидит, как поведут насиловать его жену, услышит крик своего ребенка, призывающего отца, связанного по рукам. Но пока эти руки свободны и держат меч, пусть сослужат они нам верную службу. Умрем же не порабощенные врагом! Уйдем из жизни свободные вместе с женами и детьми. Так повелевает нам Закон, и об этом умоляют нас жены и дети. Необходимость этого ниспослал нам Бог, римляне же хотят противного этому. Они боятся, как бы кто из нас не погиб до пленения. Посему поспешим же вместо ожидаемого ими взятия нас в плен поразить их своею смертью и своим мужеством привести в изумление!»
IX
1. Он хотел и далее ободрять их, но все в один голос прервали Эльазара и стали торопить его приступить к делу. Они расходились, исполненные какой-то беззаветной решимости, словно одержимые демоном, и стремились опередить друг друга, поскольку считали, что доказывают свое мужество и готовность тем, что не оказались замеченными в числе последних: столь великое овладело всеми желание убивать своих жен, детей и самих себя. И даже тогда, когда они приступили к делу, ярость их, как можно было бы ожидать, не ослабла. Они оставались непреклонными в своем решении, которое приняли, слушая слова Эльазара. И хотя по-прежнему они испытывали чувство нежной любви к своим семьям, но верх брал рассудок, подсказавший им как бы наиважнейшее для самых любимых людей. Они обнимали и целовали жен, ласкали детей, запечатлевая последние поцелуи и плача, но при этом, действуя словно чужими руками, приступили к исполнению своего замысла.
При мысли о том, какие несчастия придется претерпеть, оказавшись в руках у римлян, они признавали необходимость самоубийства и утешались этим. В итоге никто не оказался малодушным для деяния столь дерзкого. Все умертвили ближайших родственников одного за другим. Несчастные по воле рока! Им казалось, что убить собственноручно жену и детей есть наименьшее из зол. Вслед за тем, более неспособные выносить весь ужас совершенного и считая, что поступают по отношению к убитым несправедливо, если пережили их хотя бы на некоторое время, они спешно свалили в одну кучу все свое добро, подожгли его и, избрав по жребию из своего числа десять человек, будущих своих убийц, покрыли собственными телами лежащих на земле жен и детей, обхватив их руками и предоставив исполнителям оказать им эту ужасную услугу.
Те же, без содрогания умертвив всех, на таких же условиях постановили метать жребий между собой, чтобы тот, кому он выпадет, заколов остальных девятерых, зарезал бы тут же и самого себя. Все были твердо убеждены, что нет разницы, кому исполнять, а кому принимать смерть. В конце концов все прочие подставили горло под нож, а оставшийся последним осмотрел во множестве лежавших вокруг, не остался ли еще где-нибудь при этом великом избиении кто-то, кому требуется его помощь, и как только убедился, что все мертвы, поджег дворец, твердой рукой вонзил в себя меч по самую рукоять и упал подле своих родственников. Они погибли в убеждении, что ни одной живой души не останется в руках у римлян. Но оказалось, что какая-то старуха и еще одна женщина, родственница Эльазара, выделявшаяся среди большинства женщин умом и воспитанием, а также пятеро малолетних детей спрятались в подземном канале, доставлявшем питьевую воду. Число же остальных, пожелавших умереть, считая с женщинами и детьми, составило 960 человек. Это ужасное событие совершилось в 15-й день месяца Ксантика.
2. Римляне в ожидании сражения рано утром были наготове и, наведя мосты от земляных насыпей к подступам, приступили к штурму, но, не увидев ни единого из врагов, а вместо этого повсюду гнетущее опустошение, в крепости пожар и безмолвие, недоумевали, что могло произойти. Наконец они издали боевой клич, как при начале штурма, ожидая, не вызовут ли тем самым ответных действий изнутри. Крик услышали женщины и, выйдя из подземелья, принялись рассказывать римлянам о том, как это произошло. Причем одна из них в подробностях описывала все, о чем уже было сказано, и каким образом это было совершено. Римляне почти не обратили на нее внимания, поскольку не верили в такое величие их подвига. Они принялись тушить пожар и вскоре, проложив себе дорогу через огонь, оказались во внутренности дворца. И когда они наткнулись на множество убитых, то не испытывали чувства как при виде врагов, но поразились благородству решения этих людей и их несокрушимому презрению к смерти при исполнении собственного замысла.
X
1. Когда таким образом крепость была взята, полководец оставил там гарнизон, а сам с основными силами двинулся в Кесарию. Ибо в этой стране не оставалось уже ни единого врага, но вся она была покорена в ходе длительной войны, которая даже в самых отдаленных местах дала почувствовать евреям страшную опасность возмущения против римлян. Кроме того, и в Александрии Египетской после этого случилась массовая гибель евреев. Ведь некоторые из восставших сикариев сумели бежать туда и не удовольствовались своим спасением, но снова взялись за введение новшеств. Они убеждали многих из тех, кто дал им приют, добиваться свободы и считать, что римляне ничуть не лучше евреев и что только Бога следует почитать своим повелителем. Когда же некоторые из знатных евреев воспротивились им, они перебили одних, а других стали преследовать, понуждая к восстанию.
Видя затеваемую смуту, знатнейшие члены совета сочли, что уже более небезопасно попустительствовать им, и, созвав всех евреев в собрание, изобличили безумие сикариев, доказывая, что те являются виновниками всех бед. И вот теперь, говорили они, когда они избежали гибели, но еще не имеют твердой уверенности в своей свободе (ибо как только про них узнают римляне, то тут же казнят их), они навлекают положенные им несчастия на головы тех, кто ни в чем предосудительном не замешан. Кроме того, они призывали народ остерегаться гибели, которая исходит от сикариев, а также признать необходимость выдачи их римлянам. Осознавая степень опасности, евреи вняли их словам, с величайшим гневом набросились на сикариев и захватили их. Из них тут же было взято 600 человек, а те, которым удалось бежать в Египет, в тамошние Фивы, вскоре были схвачены и доставлены обратно. Надо признать, что среди них не было ни одного, кто не поражал бы упорством и еще — то ли безумием, то ли твердостью духа. Когда их подвергали всевозможным пыткам и телесным истязаниям с тем только лишь, чтобы заставить их признать своим повелителем Цезаря, никто из н