злодеяние, чтобы под свежим впечатлением пережитых мук воодушевиться на месть?Убито таким образом в вас самое благородное и естественнейшее чувство – любовьк свободе. И мы, значит, превратились в рабские натуры и лакейские души, точномы рабство получили в наследие от наших предков. Но нет, они за своюсамостоятельность вели многие и великие войны, они не отступали ни перед мощьюЕгипта, ни перед мидянами{14}, лишь бытолько не подчиняться чужой воле. Однако зачем я вывожу ваших предков? Вотнастоящая война против римлян, целесообразность и полезность которой я тоже нехочу разбирать, чем она вызвана – разве не желанием свободы? Если же мы нехотим покориться владетелям мира, то должны ли мы терпеть над собой тиранов изнашей же среды? Подчиненность чужеземцам может быть еще объяснена единичнымнеблагоприятным случаем; но если гнуть спину перед худшими из своих сограждан,так это трусость и самоотречение. Так как я упомянул здесь о римлянах, то я нехочу скрыть от вас, какая мысль мне пришла при этом в голову:[276] мне кажется, что, если бы мы были покорены римлянами, отчего храни нас Бог, нам не пришлось бы терпеть от них больше, чем от тех.Разве можно удержаться от слез при виде того, как в храме, где даже можновидеть приношения от самих римлян, соотечественники прячут добычу, доставшуюсяим от истребленной ими столичной знати и умерщвления таких людей, которые, еслибы победили они сами, то пощадили бы их! Сами римляне никогда не переступаличерез порог даже неосвященных мест, не нарушали ни одного из наших священныхобычаев, со священным страхом они только издали смотрели на ограду храма; алюди, выросшие в нашей стране, воспитанные на наших законах и носящие имяиудеев, рыщут среди Святая Святых в то время, когда их руки дымятся еще кровьюих соотечественников! Должны ли мы бояться войны с внешними врагами, когда онив сравнении с нашими единоплеменниками более человечны? Если называть вещи ихнастоящими именами, тогда мы найдем, что блюстителями наших законов были именноримляне, между тем как их враги находятся среди нас. Что эти изменники свободыдолжны быть уничтожены и что никакая кара, какую только можно придумать, неможет служить достаточным возмездием за их гнусные дела – это убеждение, янадеюсь, вы все принесли уже с собой и еще до моей речи вы достаточно былиожесточены против них теми страданиями, которые вы перенесли. Только иные извас, быть может, страшатся этой многочисленности, смелости и их выгодныхпозиций. Но так как во всем виновато ваше бездействие, то дальнейшей вашеймедлительностью все это еще больше ухудшится; ибо с каждым днем их ратьувеличивается новыми приливами, каждый день к ним прибывают все новыеединомышленники. Их смелость поощряется именно Тем, что они до сих пор ненаталкивались ни на какое препятствие; теперь же, если вы только дадите имвремя, то они своим преимущественным положением против нас воспользуются ещедля того, чтобы употребить силу оружия. Но если мы подымемся против них, то,верьте мне, нечистая совесть ввергнет их в страх, сознание вины превратит вничто преимущество их возвышенной позиции. Быть может, также поруганноеБожество обратит их выстрелы против них самих и поразит нечестивцев ихсобственными стрелами. Покажемся только и – и они погибли! А если даже с этимсвязана опасность, так вы должны почесть за славу умереть перед священнымиворотами и отдать жизнь, если не за жену и детей, то за Бога и его святилище.Я словом и делом буду предшествовать вам. Все, что вы только[277] придумаете для вашей безопасности, будет предпринято, ивы увидите, что я сам не буду щадить себя».
11. Этими словами Анан старался возбудить народ против зелотов, хотя он самне мог скрыть от себя, что последние по своей многочисленности, юношеской силеи твердости, а главным образом сознанием достигнутых успехов труднопобедимы.От них можно было ожидать самого отчаянного сопротивления, так как они не моглинадеяться на прощение их преступлений. Тем не менее он решился рискнуть всем, ане оставить положение дел в таком хаотическом виде. Народ также требовал, чтобыон повел их против тех, на борьбу с которыми он вызвал их, и каждый горелжеланием первым броситься в опасность.
12. Между тем как Анан избирал и выстраивал способных к бою, зелоты узнали оготовящемся на них нападении; они имели людей, которые передавали им обо всем,происходившем в народе. Исполненные ожесточения, они хлынули из храма тосомкнутыми рядами, то мелкими партиями и беспощадно уничтожали все, чтовстречалось им на пути. Быстро собрал Анан народ, который хотя и превосходилзелотов в числе, но уступал им в вооружении и стойкости строя. Однако жажда бояпополняла пробелы в обоих лагерях: находившиеся в городе были исполнены такогоожесточения, которое было сильнее всякого оружия; скрывавшиеся в храме обладалитакой смелостью, которая не страшилась никаких превосходящих сил. Первыесчитали невозможным дальше оставаться в городе, если не избавиться отразбойников; зелоты же предвидели для себя, в случае своего поражения,жесточайшие кары. Таким образом, они, полные ярости, бросились друг на друга,перекидываясь вначале камнями в городе и перед храмом и издали пуская в ходстрелы, но как только часть их обратилась в бегство, победители взялись замечи. Множество пало мертвыми с обеих сторон и многие были ранены. Раненые изсреды народа были унесены домой своими родственниками; раненые же зелотывозвращались в храм и своей кровью смачивали священную землю; можно сказать,что уже одна их кровь была осквернением для святыни. Хотя разбойники при всякомновом столкновении все больше одерживали верх, но и число народных бойцов рословместе с их ожесточением. Порицая малодушие отступавших, они отрезали им путь кбегству и гнали всю массу вперед, на врагов. Последние не могли больше устоятьпротив натиска и шаг за шагом пятились назад к храму; вслед за ними туда жевторглись и люди Анана. Ужас охватил зелотов, когда они потеряли первую[278] обводную стену; они бросились внутрь и поспешно заперлиза собой ворота. Анан не мог решиться штурмовать священные ворота, тем более,что враги метали сверху стрелы; кроме того, он считал грехом, в случае дажепобеды, ввести в храм божий народ без предварительного очищения. Ввиду этого онотобрал из числа всех по жребию около шести тысяч хорошо вооруженных людей ирасставил их в виде стражи на колоннадах; их места замещали затем другие, такчто по очереди все должны были исполнять эту службу; однако многие из сановныхлиц освобождались руководителями движения от этой обязанности, но за это онидолжны были вместо себя посылать наемных людей из бедного сословия.
13. Виновником всеобщего несчастья был тот Иоанн, который, как мырассказали, бежал из Гисхалы – опасный интриган, томимый в душе болезненнойстрастью к деспотической власти и давно уже питавший тайные замыслы противгосударства. В то время он под маской преданного народу сопровождал повсюдуАнана, когда последний совещался днем с начальниками или проверял ночью стражу.Всякие тайны он передавал зелотам, так что малейшее намерение народа, ещепрежде чем оно было достаточно обдумано, через него уже делалось известнымврагам. Чтобы не возбуждать никакого подозрения, он даже был чересчур услужливАнану и другим народным представителям, но его заискивание имело совершеннообратное действие тому, чего он хотел достигнуть: его пошлая лесть навлекла нанего еще большие подозрения, а его присутствие везде, куда его и не приглашали,служило только подтверждением того, что он выдает тайны. Замечено было, чтовраги посвящались всегда во все народные решения, и никому нельзя было сбольшей вероятностью приписать это предательство, как именно Иоанну. Устранитьже его было не так легко, ибо он был способен на самые мерзкие дела, происходилвообще не из низкого рода и, кроме того, пользовался покровительством многих,принимавших участие в общественных делах. Ввиду этого решено было потребоватьот него присягу в верности. Иоанн без колебания присягнул быть всегда вернымнароду, не выдавать врагам никакого решения или действия народа, а словом иделом содействовать сокрушению тех, которые взялись за оружие. Анан и егоокружающие уверовали в его клятву и, отбросив всякое подозрение, позволяли емуотныне участвовать в их совещаниях. Мало того, они даже избрали его своимпослом к зелотам для переговоров о прекращении распри. Ибо они прилагали всестарания к тому, чтобы [279] не осквернять храм и не допускатьубийства в нем никого из соотечественников.
14. Иоанн же, точно он присягнул в верности зелотам, а не их противникам,пришел к первым, стал среди них и произнес: «Уже не один раз я из-за васподвергал себя опасностям, но не оставлял вас в неизвестности на счет того, чтозадумывала против вас партия Анана; ныне же я могу погибнуть вместе с вами,если сам Бог не придет вам на помощь. Анан не хочет выжидать больше: уговоривнарод, он отправил послов к Веспасиану с просьбой прийти как можно скорее изахватить город в свои руки. На следующий день была объявлена жертва очищениядля того, чтобы под предлогом богослужения или силой вторгнуться и вступить вбитву с вами. А потому я не думаю, чтобы вы долго еще могли выдержать осаду илипротивостоять столь превосходным силам». К этому он прибавил еще: «Богу угоднобыло, чтобы я прислан был в качестве посредника для мирных переговоров; но этипереговоры Анан затеял только для того, чтобы напасть на вас врасплох. Выдолжны поэтому для спасения своей жизни или просить пощады у осаждающих, илиискать себе помощи извне. Те же, которые в случае поражения надеются еще намилость, те, вероятно, забыли о своих собственных грешках, или, быть может, онивоображают, что за раскаянием виновных непременно должно последовать прощениепотерпевших. Но часто преступники при всем своем раскаянии остаютсяпрезренными, и жажда мщения оскорбленных, как только они получают власть в своируки, делается еще сильнее. Во всяком случае, им всегда будут угрожать друзья иродственники убитых, точно так же и масса народа, которая сильно ожесточена