медленно, а все-таки достигали кое-каких результатов. И уже стена поддаласьНикону{39} (так иудеи сами называли самыйбольшой таран, вследствие того, что он все побеждал); а иудеи между тем давноуже были истощены от борьбы и бодрствования по ночам вдали от города. К тому жеони еще по легкомыслию или потому, что вообще плохо обдумывали все своидействия, считали излишней охрану этой стены ввиду того, что за ней оставалисьеще другие две, и большей частью малодушно отступали от нее. Таким образомримляне [347] вторглись в стенные отверстия, пробитые Никоном,после чего все стражи бежали за вторую стену. Те, которые перешли через стену,открыли ворота и впустили все войско. На пятнадцатый день осады, в седьмой деньмесяца артемизия, римляне овладели первой стеной. Большую часть ее ониразрушили, равно как и северную часть города, как раньше это сделал Цестий (II,19, 4).
3. Тогда Тит, заняв все пространство до Кидрона, построил свой лагерь внутристен в так называемом Ассирийском стане{40}.Так как он находился еще на расстоянии выстрела от второй стены, то немедленноначал наступление. Иудеи разделились по позициям и защищали стену упорно, людиИоанна боролись с замка Антония, северной храмовой галереи и гробницы царяАлександра{41}, а отряды Симона заняли входв город у гробницы Иоанна{42} и защищалилинию до ворот, у которых водопровод загибает к Гиппиковой башне. Часто онибросались из ворот и вступали в рукопашные схватки, но каждый раз былиотбиваемы за стены; ибо в стычках на близком расстоянии они, не посвященные вримское военное искусство, были побеждаемы, между тем как, сражаясь со стены,они одерживали верх. Римляне обладали силой вместе с опытностью; на сторонеиудеев была смелость, усиленная отчаянием, и присущая им выносливость внесчастье. Наряду с этим последних все еще поддерживала надежда на спасение, апервые в той же степени надеялись на быструю победу. Ни одни, ни другие незнали усталости; нападения, схватки около стен, вылазки мелкими партиямипроисходили беспрерывно в течение всего дня, и ни одна форма борьбы не осталасьнеиспробованной. Рано утром они начинали, и едва ли ночь приносила покой – онапроходила бессонной для обоих лагерей и еще ужаснее, чем день: для иудеевпотому, что они каждую минуту ожидали приступа к стене, для римлян потому, чтоони всегда боялись наступления на их лагерь. Обе стороны проводили ночи подоружием, а с проблеском первого утреннего луча стояли уже друг против другаготовыми к бою. Иудеи всегда оспаривали друг у друга право первым броситься вопасность, чтобы отличиться перед своими военачальниками. Больше, чем ко всемдругим, они питали страх и уважение к Симону. Его подчиненные были ему такпреданы, что по его приказу каждый с величайшей готовностью сам наложил бы насебя руки. В римлянах храбрость поддерживали привычка постоянно побеждать инепривычка быть побежденными, постоянные походы, беспрестанные военныеупражнения и могущество государя, но больше всего личность самого Тита,[348] всегда и всем являвшегося на помощь. Ослабевать наглазах Цезаря, который сам везде сражался бок о бок со всеми, считалосьпозором; храбро сражавшиеся находили в нем и свидетеля своих подвигов, инаградителя, а прославиться на глазах Цезаря храбрым бойцом считалось ужевыигрышем. Многие поэтому выказывали часто превышавшее их собственные силывоенное мужество. Когда, например, в те дни сильный отряд иудеев стал передстенами в боевом порядке, и оба войска обстреливались еще издали, один всадник,Лонгин, вырвался вперед из рядов римлян, врубился в самый строй иудеев,разорвал его своим набегом и убил двух храбрейших из них – одного, ставшегопротив него в упор, а другого, обратившегося в бегство, заколол сбоку вытянутыму первого копьем и тогда ускакал из рук врагов обратно к своим. Это был,конечно, совсем исключительный подвиг, но многие старались подражать ему вгеройстве. Иудеи нисколько не печалились о причиненных им потерях. Все ихпомыслы и усилия были направлены на то, чтобы и со своей стороны наносить урон.Смерть казалась им мелочью, если только удавалось, умирая, убить также и врага.Для Тита, напротив, безопасность солдат была столь же важна, как победа;стремление вперед без оглядки он называл безумием и признавал храбрость толькотам, где обдуманно и без урона шли в дело. Поэтому он учил свое войско бытьхрабрым, но не подвергать себя опасности.
4. Наконец, под личным руководством Тита был установлен таран против среднейбашни северной стены, где один хитрый иудей, по имени Кастор, стоял на страже сдесятью ему подобными после того, как другие бежали перед стрелками. Некотороевремя они, притаиваясь за брустверами, тихо лежали; но, когда башня началаколебаться, они выскочили с разных мест; Кастор при этом простер свои руки, какчеловек, умоляющий о пощаде, взывая к Цезарю, и жалобным голосом просилсжалиться над ним. Тит прямодушно поверил ему, вознадеявшись, что иудеи теперьнамерены переменить свой образ мыслей; он приказал поэтому остановить таран,запретил стрелять в просящих и пригласил Кастора говорить. Когда тот заявил,что он хочет сойти и сдаться, Тит ответил, что он приветствует его разумноерешение и будет очень рад, если все последуют его примеру, так как он, со своейстороны, охотно протянет городу руку примирения. Пять из десяти присоединилиськ лицемерным просьбам Кастора, между тем как другие кричали, что они никогда несделаются рабами римлян, пока у них будет возможность умереть свободнымилюдьми. В этом споре [349] прошло долгое время, в продолжениекоторого наступление было приостановлено. Кастор между тем послал сказатьСимону, что он может совершенно спокойно совещаться со своими людьми о делах,не терпящих отлагательства, ибо он еще долго задержит римское войско. В то жевремя он делал вид, будто старается склонить на сдачу также и сопротивлявшихсяему, а те, точно в негодовании, подняли обнаженные мечи над брустверами,пронзили себе щиты и пали на землю, как будто заколотые. Изумление охватилоТита и его окружающих при виде решимости этих людей и, будучи не в состояниивидеть снизу все в точности, они дивились только их мужеству и жалели вместе стем об их участи. Тогда один из римлян ранил Кастора в лицо у носа; Касторвытащил стрелу, показал ее Титу и жаловался на несправедливое обращение. Цезарьсделал выговор стрелявшему и дал поручение Иосифу, стоявшему возле него, идти кстене и протянуть руку Кастору Но Иосиф отказался, ибо он подозревал, чтопросящие замышляют недоброе, и удерживал также своих друзей, желавших поспешитьтуда. Перебежчик по имени Эней вызвался на это дело, а так как Кастор кричалеще, чтобы кто-нибудь пришел за получением денег, хранившихся при нем, то этотЭней еще проворнее побежал и подставил свой плащ; но Кастор поднял камень ишвырнул его вниз; в него самого он не попал, так как тот был настороже, норанил сопровождавшего его солдата. Этот обман привел Тита к убеждению, чтоснисходительность на войне только вредна, между тем как строгость большепредохраняет против хитрости. Разгневанный этим издевательством, он приказалзаставить действовать таран с большей неукротимостью. Когда башня колебаласьуже под его ударами, Кастор и его люди подожгли ее и прыгнули сквозь пламя внаходившийся под нею тайный проход, чем еще раз удивили своей храбростьюримлян, полагавших, что они бросились в огонь. [350]
Глава восьмая
Как римляне два раза взяли вторую стену и приготовились к взятиютретьей.
1. На этом месте Тит овладел второй стеной пять дней спустя после взятияпервой. После того, когда иудеи удалились от нее, он вступил с тысячьювооруженных воинов и с избранным [350] отрядом, составлявшимего свиту, и занял в Новом городе шерстяной рынок, кузнечные мастерские иплощадь, где происходила торговля платьем, а также улицы, расположенные в косомнаправлении к стене. Если бы он сейчас же или сломал более значительную частьстены, или, как принято по военному обычаю, разрушил взятую часть города, тоего победа, по моему мнению, не была бы омрачена никакими потерями. Но Титнадеялся, что, избегая крутых мер, которые он мог принимать по своемуусмотрению, он смягчит упорство иудеев, и потому приказал не расширять входанастолько, чтобы он сделался удобным для отступления; он думал, что те, кому онхотел оказать снисхождение, не устроят ему засаду. Еще больше при своемвступлении он запретил убивать кого-либо из схваченных иудеев или сжигать дома;одновременно с тем он предоставил мятежникам свободу продолжать борьбу, еслитолько они сумеют это сделать без вреда для народа, а последнему обещалвозвратить его имущество. Ибо для него было крайне важно сохранить для себягород, а для города храм. Народ и раньше был склонен к уступчивости иподатливости{43}, воины же иудейскиепринимали его человеколюбие за бессилие: Тит, думали они, распорядился такпотому, что он чувствует себя не в силах овладеть всем городом. Они грозилисмертью всякому, кто подумает о сдаче; а кто проронил слово о мире, тогоубивали. В то же время они напали на вступивших римлян, частью бросаясь имнавстречу на улицах, частью обстреливая их с домов; одновременно с тем другиеотряды делали вылазки из Верхних ворот против римлян, находившихся вне стены.Эти вылазки навели такой страх на расположенную у стены стражу, что онапоспешно соскакивала с башен и бежала к себе в лагерь. Громкий вопль поднялсясреди римлян: находившиеся внутри города были оцеплены кругом врагами, астоявшие извне были охвачены ужасом при виде опасности покинутых ими товарищей.Между тем число иудеев все больше росло; точное знакомство с улицами давало имзначительный перевес: они ранили массу римлян и с неудержимой силой теснили ихназад. Последние поневоле оказывали продолжительное сопротивление, так как