Простой солдат хотел отличиться перед декурионом, последний перед центурионом,а этот перед трибуном; честолюбие трибунов побуждало каждого из них искатьодобрения предводителей, а соревнование последних вознаграждал Цезарь. Он личнопо нескольку раз в день совершал объезды и сам осматривал работы. ОтАссирийского стана, где находился его собственный лагерь, он вел стену в нижнюючасть Нового города, отсюда через Кидрон, на Елеонскую гору, огибал гору поюжному склону до утеса Перистереона{60} иближайшего к нему холма, подымающегося через долину у Силоамского источника,оттуда он направил ее опять к западу в долину того же источника, затем стенаподымалась по направлению к усыпальнице первосвященника Анана и, обняв гору, накоторой некогда расположился лагерем Помпей, обратилась к северу, мимо деревниЭребинтона, охватила затем памятник Ирода и примыкала опять к востоку, к лагерюТита, где она началась. Стена имела тридцать девять стадий в окружности.Снаружи к ней пристроены были тринадцать сторожевых башен, объем которых[368] в общей сложности достигал десяти стадий. В три днявоздвигнуто было это сооружение. Дело, для которого целые месяцы не могли бысчитаться чересчур продолжительным сроком, окончено было с такой быстротой,которая превосходит всякие возможности. Заперев этой обводной стеной город иразместив войска в сторожевых башнях, Тит в первую же ночь сам совершил объезддля наблюдения за стражами, вторую ночь он предоставил Александру{61}, а в третью ночь полководцы между собойметали жребий. Ночная стража, также по жребию, делила между собой часы сна,причем бодрствовавшие в течение всей ночи обходили промежутки между башнями.
3. Раз отнята была возможность бегства из города, то и всякий путь спасениябыл отрезан иудеям. А голод между тем, становясь с каждым днем все болеесильным, похищал у народа целые дома и семейства. Крыши были покрытыизможденными женщинами и детьми, а улицы – мертвыми стариками. Мальчики июноши, болезненно раздутые, блуждали, как призраки, на площадях города и падалина землю там, где их застигала голодная смерть. Хоронить близких мертвецовослабленные не имели больше сил, а более крепкие робели перед множеством трупови неизвестностью, висевшей над их собственной будущностью. Многие умирали натрупах в ту минуту, когда они хотели их хоронить, многие еще сами доплеталисьдо могил прежде, чем их настигала неумолимая смерть. Никто не плакал, никто нестенал над этим бедствием: голод умертвил всякую чувствительность. С высохшимиглазами и широко раскрытыми ртами смотрели медленно угасавшие на тех, которыедо них обретали покой. Глубокая тишина, как страшная могильная ночь,надвинулась на город. Но ужаснее всего этого были все-таки разбойники. Точномогильщики они вламывались в дома, грабили мертвецов, срывали с них покрывала исо смехом удалялись или же пробовали на трупах острые наконечники своихкинжалов; нередко они, для испытания своего оружия, пронзали таких, которыеборолись еще со смертью; другим же, которые, напротив, умоляли, чтобы ихубивали, они со спесивой насмешливостью предоставляли умирать голодной смертью.Умиравшие при своем последнем издыхании устремляли свои остывшие глаза к храму,где они оставляли мятежников в живых. Последние одно время погребали умерших насредства общественной казны, так как запах трупов был для них невыносим, нопосле, когда число мертвецов все увеличивалось, их прямо швыряли со стен впропасть. [369]
4. Однажды, когда Тит на одном из своих обходов увидел эти пропасти,наполненные мертвецами, и массу гноя, вытекавшего из разложившихся трупов, онсо вздохом поднял свои руки и призвал Бога в свидетели, что не он виновен вовсем этом. Таково было положение города. Зато римляне были теперь бодры ивеселы: мятежники больше не тревожили их вылазками, так как они были охваченыунынием и голодом, хлеба и других съестных припасов римляне получали в избыткеиз Сирии и соседних провинций. Многие солдаты становились против стены,показывали обильные запасы продуктов, чем еще сильнее разжигали голод врагов.Видя, однако, что никакие испытания не могут вынудить у мятежников никакихуступок. Тит из жалости к остаткам населения, из желания спасти от гибели покрайней мере тех, которые еще уцелели, начал опять строить валы, несмотря нато, что доставка строевого материала была чрезвычайно затруднительна. Вседеревья вокруг города были вырублены еще раньше для прежних строений, так чтосолдатам теперь приходилось доставать лес из-за девяноста стадий. Тем не менееримляне против одной только Антонии возвели четыре вала и даже значительнобольших, чем были прежние. Цезарь обошел все легионы и сам подгонял рабочих,чтобы показать разбойникам, что они у него в руках. Они же, единственные, незнавшие ни сожаления, ни раскаяния, продолжали свои жестокости. Души свои оникак будто отделили от своих тел{62} иуправляли теми и другими, как совершенно посторонними, им не принадлежащимипредметами: душа не знала жалости, тело не ощущало боли. Мертвых они терзали,как собаки, а больными они наполняли темницы.
Глава тринадцатая
Убийства и святотатственные грабежи усиливаются в Иерусалиме.
1. Симон предал мучительной казни даже Матфию, которому он был обязандоступу в город. Первосвященник Матфия, сын Боефа, пользовался высокимавторитетом и влиянием на народ. Когда зелоты, с которыми уже вступил в союзИоанн, терзали городское население, он убедил народ впустить Симона какспасителя, не сговорившись с ним предварительно и не ожидая с его стороныничего дурного. Но как только Симон вступил в город и сделался его властелином,[370] он начал относиться к Матфии, хлопотавшему в его пользу,одинаково враждебно, как к другим, приписывая этот шаг его простодушию. В теименно дни Матфия был схвачен и обвинен в приверженности к римлянам, и Симон,не давая даже ему возможности защиты, приговорил его вместе с тремя сыновьями(четвертый сын еще раньше бежал к Титу) к смертной казни. Когда осужденныймолил его в благодарность за то, что он ему открыл ворота, казнить его прежде,чем сыновей, Симон, напротив, приказал казнить его последним. На трупах своихдетей, казненных на его собственных глазах, он был умерщвлен после того, какего еще предварительно вывели напоказ римлянам. Это было исполнено самымжестоким сподвижником Симона, Ананом, сыном Бамада, который, глумясь,воскликнул тогда: «А ну-ка посмотрим, захотят ли помочь тебе те, к которым тыхотел бежать?» Тела убитых Симон воспретил предать земле. После них быликазнены священник Анания, сын Масамбала, видный человек{63}, Аристей из Эммауса, секретарь совета, и вместе с нимиеще пятнадцать выдающихся лиц из народа. Отца Иосифа они все еще содержали водиночном заключении и, опасаясь измены, публично объявили, что никто изжителей не имеет права ни говорить с ним, ни посещать его. Тех, которые своимистонами выражали сочувствие казненным, без суда и следствия предавали смерти.
2. После описанных происшествий некто Иуда, сын Иуды, один из начальников,подчиненных Симону, которому последний вверил охрану одной башни, отчасти, бытьможет, из сожаления к безжалостно убитым, больше, однако, из опасений за своюсобственную участь, созвал десять самых преданных ему солдат и обратился к нимсо следующими словами: «Доколе мы будем терпеть такие ужасы? Разве мы себяспасем тем, что останемся верными злодею? Разве не воюет уже против нас голод?Или не близко ли уже вторжение римлян? И как предательски поступает Симон сосвоими благодетелями! У него мы всегда должны дрожать за свою жизнь, между темкак на слово римлян можно положиться смело. Предадим же стену и спасем себя игород! Что касается Симона, то для него не будет слишком жестоким возмездие,если он, лишенный всякой надежды на спасение, скорее понесет кару». Склонивтакими словами этих десятерых, он к утру разослал остальных своих подчиненныхна разные позиции для того, чтобы сохранить свой план втайне, сам же он втретьем часу начал вести с башни переговоры с римлянами. Одни из последнихотнеслись к его [371] предложению с презрением, другие снедоверием, большинство же не хотело принять его потому, что по их расчетугород вскоре должен был без всякой опасности для них попасть в их руки. Тем неменее Тит начал было приближаться со своими тяжеловооруженными воинами к стене.Но в эту самую минуту неожиданно нагрянул Симон, который, узнав о заговоре,быстро занял башню, тут же на глазах римлян перебил солдат и изуродованные ихтела сбросил со стены.
3. В это время Иосиф, который не переставал делать свои напоминания, вовремя одного из своих обходов вокруг стены получил удар камнем, сброшенным наголову, и так был ошеломлен им, что моментально упал на землю. При виде этогоиудеи устремились наружу и, наверно, потащили бы его в город, если бы Тит неотрядил быстро людей для его защиты. В то время, когда солдаты дрались междусобой, Иосиф в бессознательном состоянии был унесен. Мятежники, думая, что онипокончили с человеком, смерти которого они алкали, громко возликовали. Весть обэтом быстро распространилась среди остального населения города и произвелаудручающее впечатление, так как они думали, что действительно умер тот,присутствие которого внушало им смелость переходить к римлянам. Когда матьИосифа, содержавшаяся в заключении, узнала о смерти своего сына, она сказалаприставленным к ней стражникам из Иотапаты{64}, что она вполне верит этому слуху, но будь сын ее дажежив, она бы не имела от него никаких радостей. Но наедине со своимиприслужницами она с горечью воскликнула: «Так вот что сулила судьба мне, детьмиблагословенной матери! Сына, на которого я могла надеяться, что он предаст мойпрах земле, я сама теперь не могу хоронить!» Однако скорбь ее, равно как излорадство разбойников, не была продолжительна. Иосиф скоро оправился от