полученного им удара, вновь появился перед стеной и крикнул своим противникам:«Немного времени еще пройдет, и вы должны будете дать мне удовлетворение за моюрану!» Народ же он опять призывал на добровольную сдачу. Его появление вновьвоскресило надежды граждан и внушило вместе с тем страх мятежникам.
4. Многие, побуждаемые нуждой, открыто соскакивали со стены и бежали кримлянам, другие же бросались вперед с камнями в руках, делая вид, что идут вбой, а затем скрывались у неприятеля. Но их постигала еще худшая участь, чемтех, которые оставались в городе: утоление голода, которое они находили уримлян, еще больше ускоряло их смерть, чем самый голод, пожиравший их дома.Ибо вследствие [372] голода они являлись к римлянам распухшиеи как бы одержимые водянкой, и вот, переполняя в таком состоянии свой желудок,они лопались. Только те избегали этой горькой участи, которые, наученныеопытом, медленно умеряли свой голод и лишь постепенно вводили пищу в отвыкшийот питания организм. Однако и спасшихся таким путем ожидало еще другоенесчастье. Сирийцы заметили, что один из перебежчиков при испражнении подбиралзолотые монеты. Последние, как мы уже выше сообщали, они проглатывали прежде,чем покидали город, так мятежники всех обыскивали. А золота было очень много вгороде: за двенадцать аттик{65} покупалитакое количество золота, какое, обыкновенно, имело стоимость двадцати пятиаттик. Как только эта хитрость была обнаружена на одном перебежчике, разнессяслух по всем лагерям, что переметчики приходят наполненные золотом. Тогдамногие арабы, а также сирийцы{66} вскрывалиживоты искателям убежища, чтобы отыскать золото в их внутренностях. Это былосамое страшное из всех бедствий, постигшее иудеев; в одну ночь было распоротооколо двух тысяч человек.
5. Когда Тит узнал об этом гнусном деле, он был готов оцепить виновныхвсадниками и всех их расстрелять, однако громадное количество этих виновныхудерживало его от своего намерения, ибо подлежавших наказанию было гораздобольше, чем погибших упомянутым образом. Ввиду этого он созвал к себепредводителей вспомогательных отрядов и начальников легионов (ибо и римлянебыли замешаны в этих зверствах) и, обратившись с негодованием к тем и другим,произнес: «Неужели среди моих солдат есть такие, которые, из-за возможногобарыша, способны совершить нечто подобное? Неужели они не стыдятся собственногооружия, сделанного также из золота и серебра?» Арабам и сирийцам он сказал: «Авы в чуждой для вас войне хотите прежде всего самовольно удовлетворить вашиинстинкты, а затем за вашу свирепую кровожадность и вашу ненависть к иудеямсделать ответственными римлян. Вот некоторые из моих собственных солдат ужеразделяют с вами ту же позорную репутацию, которой вы пользуетесь». Самим жесолдатам он грозил смертью за повторение этого преступления и отдал приказ полегионам, чтобы подозрительные были выявлены и приведены лично к нему. Ножадность к деньгам, как видно, не боится кары; человеку врождена отвратительнаялюбовь к наживе и ничто не подвергает его стольким опасностям, как сребролюбие,ибо всякая другая страсть имеет свой предел и может быть обуздана страхом. Вовсем этом, впрочем, [373] участвовала и рука провидения,которое отвергло весь народ и все пути спасения превратило для него в путигибели. То, что Цезарь воспретил своими угрозами, совершалось теперь надперебежчиками тайно: варвары встречали и резали беглецов еще прежде, чем другиемогли их заметить, оглядываясь, чтобы не быть замеченными кем-либо из римлян,они их вскрывали и вынимали из внутренностей омерзительную добычу. Впрочем,только в некоторых найдено было золото, большинство же пало жертвой несбывшихсянадежд убийц. Ввиду этой опасности, многие, решившиеся уже на переход кримлянам, теперь воздерживались от этого{67}.
6. Между тем Иоанн, когда у народа уже нечего было брать, обратился ксвятотатственному грабежу: массу принадлежавших храму священных даров,богослужебной утвари, кувшинов, чаш и столов он приказал расплавить: дажепосланные Августом и его супругой в дар кружки для вина не были пощажены. В товремя, когда римские императоры во все времена окружали храм почетом и умножалиего сокровища, иудей сам расхитил дары иноземцев. Своим окружающим он говорил:«Предметы, посвященные Богу, можно без всякого стеснения употребить на служениеБогу, а те, которые борются за храм, имеют право черпать из него средства ксуществованию». На этом основании он позволил себе также взять из внутреннегохрама священного масла и священного вина, которое священники хранили дляокропления сжигаемых жертв, разделил их между народом, а последние без страхаизрасходовали того и другого больше хина{68}. Я не могу умолчать о том, что мне внушается скорбью.Мне кажется, если бы римляне медлили с уничтожением этих безбожников, то тогдасама земля разверзлась бы и поглотила бы город, или его посетил бы потоп, или,наконец, молнии стерли бы его, как Содом, ибо он скрывал в себе несравненнохудшее из всех поколений, которые постигли эти кары. Безумие их ввергло вгибель весь народ.
7. Но зачем мне перечислять в отдельности все бедствия народа? Достаточновспомнить показания Манная, сына Лазаря, бежавшего в те дни к Титу иутверждавшего, что через единственные ворота, находившиеся под его охраной, содня разбития лагеря перед городом, т. е. от 14-го ксантика до 1-го панема,вынесено было сто пятнадцать тысяч восемьсот восемьдесят мертвых. Поистинеужасающее число! А между тем Маннай не был начальником стражи, а был поставлену ворот для ведения счета только тем мертвецам, за погребение которыхуплачивалось из городской кассы, но было еще много умерших, которых хоронилиродные и близкие. [374] Погребение состояло в том, что трупывыносили за город, а там их бросали на произвол судьбы. Многие перебежчики извысшего сословия, прибывавшие за Маннаем, определяли число мертвых из неимущегокласса, выброшенных за ворота, в 600 000, число остальных никак нельзя былоопределить. Когда, рассказывали они дальше, не было возможности вследствиенедостатка сил выносить умерших бедняков, последних сваливали в большие дома издесь их запирали. Мера пшеницы доходила в цене до таланта, а когда затем,вследствие обнесения города стеной, нельзя было доставать и зелени, голодувеличивался до того, что люди рылись в клоаках, шарили в старом навозе, чтобыотыскивать жалкие крупицы корма. То, чего раньше нельзя было видеть безотвращения, сделалось теперь предметом питания. Римляне, слыша только рассказыоб этом, проникались сожалением, мятежники же, которые видели все это своимиглазами, оставались вполне равнодушными к этому, пока не пришел и их чередиспытать нужду. Злой рок их ослепил, и они не видели, что предстояло городу иим самим. [375]
Шестая книга
Глава первая
Бедствия иудеев усиливаются. – Нападение римлян на Антонию.
1. Бедствия Иерусалима с каждым днем становились ужаснее, но они толькосильнее возбуждали мятежников и делали их все более свирепыми, ибо голодпохищал теперь свои жертвы не только из народа, но и из их собственной среды.Бесчисленные трупы, сваленные кучами в самом городе, представляли страшноезрелище, распространяли чумоносный запах и даже мешали воинам в их вылазках:точно на поле сражения, после кровавого боя, они в своих выступлениях должныбыли переступать через тела мертвых. Но ступая на трупы, они не испытывали нистраха, ни жалости и не задумывались даже о том, что в этом поругании умершихкроется грозное предзнаменование для них самих. С руками, оскверненнымибратоубийством, они вступали в бой с чужими, как будто хотели этим – мне, покрайней мере, так кажется, – бросить вызов божеству за то, что оно так долгомедлит с наказанием. Ибо давно уже перестала воодушевлять их к войне надежда напобеду – ее место заменило отчаяние. Римляне, напротив, хотя доставка строевоголеса{1} причинила им большие затруднения,окончили валы в двадцать один день, причем, как выше было замечено, всеокрестности города, на 90 стадий в окружности, были совершенно оголены. Печаленбыл вид всего края. Страна, которая прежде щеголяла своими древесныминасаждениями и парками, была теперь повсюду опустошена и обезлесена. Изчужестранцев, знавших прежнюю Иудею и великолепные предместья Иерусалима, никтоне мог удержаться от слез при виде тогдашнего опустошения и от выражения скорбиоб этой страшной перемене. Война уничтожила всякие следы красоты, и если быкто-нибудь, знавший [376] прежде эту местность, вдруг появилсявновь перед ней, он бы не узнал ее, а искал бы город, перед которым он стоял.
2. Новые валы послужили источником забот как для иудеев, так и для римлян.Первые предвидели, что, если им не удастся сжечь опять и эти сооружения,покорение города неизбежно, римляне же, если бы и эти валы были уничтожены,лишились бы всяких видов на завоевание города. Ибо добыть еще лесного материалане было никакой возможности, да, кроме того, солдаты уже изнурились отпостоянных напряженных трудов и приупали духом от последовавших одна за другойнеудач. Даже бедствия осажденных привели к большему упадку духа среди римлян,чем среди жителей города. Ибо последние, невзирая на самые ужасные невзгодысвои, нисколько не смягчились и каждый раз разбивали надежды врагов, с успехомпротивопоставляя валам хитрость, машинам – крепкие стены, а в рукопашныхсражениях – бешеную отвагу. Видя эту силу духа, которой обладают иудеи икоторая возвышает их над внутренним раздором, голодом, войной и другиминесчастьями, римляне начали считать их жажду брани непреодолимой, а их мужествов перенесении несчастья – неисчерпаемым, и сами предлагали себе вопрос: чегобы только такие люди не могли предпринимать при счастливых условиях, когданесчастье все более и более их закаляет? Ввиду этих соображений римляне еще