иудеи – свирепую стремительность и неукротимую ярость; первые – по чувствучести, последние – по необходимости. Римляне считали величайшим стыдом для[389] себя дать на этот раз ускользнуть иудеям, когда они ужебыли окутаны кругом как бы сетью; иудеи же могли надеяться на спасение только втом случае, когда они силой пробьются через шанцы. В отдельности заслуживаетупоминания подвиг одного всадника по имени Педаний. Когда иудеи были ужеобращены в бегство и оттиснуты в долину, тот налетел на них сбоку во весь опор,схватил на бегу крепкого, вооруженного юношу за пяту и вместе с ним ускакалпрочь; так низко он перегнулся через мчавшуюся во всю прыть лошадь, так великабыла сила руки и всего его тела и ловкость его в верховой езде. Точнокакую-нибудь драгоценность, он принес пленника к Титу. Последний изумился силевсадника, пленника же приказал казнить за нападение на шанцы. После этого онопять отправился к войску, стоявшему возле храма, и подгонял рабочих кскорейшему окончанию валов.
9. Иудеи между тем, увидев, что в сражениях они постоянно терпят потери, аопасность войны надвигается и стучится уже в ворота храма, отрезали пораженныечлены, как обычно поступают с воспаленным телом, когда хотят предотвратитьраспространение болезни. Они сожгли ту часть северо-западной галереи храма,которая была соединена с Антонией, и сломали ее еще дальше на протяжениидвадцати локтей. Таким образом, они первые своими собственными руками началиуничтожать огнем священные здания. Два дня спустя, в 24-й день упомянутого вышемесяца, римляне тоже сожгли находившуюся в соседстве галерею, а когда огоньохватил площадь в пятнадцать локтей, иудеи еще помогли им и сорвали крышу. Имеявозможность бороться с огнем, они не только не препятствовали ему, но и самиеще истребляли все, что находилось между ними и Антонией. Невозмутимо гляделиони на пожар и давали ему производить свои опустошения, насколько это было в ихсобственных интересах. Вокруг храма, однако, борьба не прекращалась, стычкимежду мелкими отрядами происходили беспрерывно.
10. В те дни из среды иудеев выступил некто Ионафан, низенький, невзрачный,по происхождению и во всех других отношениях человек незначительный; появлялсяон всегда у гробницы первосвященника Иоанна{9}, и, раздражаясь высокомерными речами против римлян,вызывал храбрейшего из них на поединок. Большинство расположенных там солдатсчитало его недостойным внимания, иные, напротив, как казалось, побаивалисьего; разумно рассуждали, что с человеком, ищущим смерти, не следует пускатьсяв бой, ибо отчаявшиеся обладают безграничной яростью, и нет у них[390] страха божия; рискующий же своей жизнью в борьбе,выигрыш которой не может принести особенно великой славы, а проигрыш сопряженне только с позором, но с опасностью, обнаруживает больше бешеной отваги, чеммужества. Долгое время поэтому никто не откликался на его зов, но когда иудей –большой хвастун и ненавистник римлян – начал над ними насмехаться и упрекать втрусости, выступил конный солдат Пудений, возмущенный его словами ичванливостью, а может быть, потому, что относился к его малорослой фигуре спренебрежением, – и завязал с ним рукопашный бой. Хотя он в общем превосходилсвоего противника, но счастье ему изменило, и он упал на землю. На упавшегонаскочил Ионафан, пронзил его, а затем стал ногами на его труп, раскачивалправой рукой окровавленный меч, а левой рукой щит, торжествовал перед лицомвсего войска, хвастал падением воина, и так он издевался над римлянами, покацентурион Приск среди его прыганья и хвастливой болтовни не прострелил егонасквозь стрелой. При виде этого иудеи и римляне, движимые совершеннопротивоположными чувствами, издали громкий крик. Скривившись от боли, иудейупал над телом своего противника, являя тем живое доказательство, как быстро навойне следует за незаслуженным счастьем должное возмездие.
Глава третья
О хитром замысле иудеев, благодаря которому было сожжено много римлян. –Дальнейшее описание страшного голода.
1. Мятежники в храме не только продолжали открытую борьбу с расположеннымина валах солдатами, но 27-го панема провели еще военную хитрость. Они заполнилипромежутки между балками и кровлей западной галереи сухими дровами, асфальтом исмолой, а затем удалились, делая вид, что устали бороться. Многие, менееосторожные римляне в своей горячности пустились преследовать отступавших и спомощью лестницы вскочили на галерею, но рассудительные, которым неожиданноеотступление иудеев показалось лишенным всякого разумного основания, остались наместе. И действительно, лишь только галерея наполнилась [391]вторгнувшимися, иудеи подожгли ее со всех сторон. Внезапно вспыхнувшее пламянавело панику на стоявших вне опасности римлян и ввергло в отчаяниенаходившихся внутри галереи. Объятые со всех сторон огнем, одни бросалисьназад, в город, другие к неприятелям, но прыгая с галереи в надежде спастисебя, они ломали себе члены. В большинстве случаев попытки к бегствупредупреждались огнем, а иные предупреждали огонь мечом. Распространившийсяповсюду огонь быстро охватил также и тех, которые уже умерли иной смертью. Какни негодовал Цезарь против несчастных, без приказания взобравшихся на галерею,он все-таки чувствовал и жалость к ним, тем более, что никто не мог оказать имникакой помощи. И это было утешением для погибавших, ибо они видели, какубивается по них тот, которому они принесли себя в жертву, как он силитсяободрить их, как он призывает всех окружающих оказывать им возможную помощь.Эти призывы, эту скорбь Цезаря каждый принимал как погребальную почесть иумирал с радостью. Некоторые, впрочем, спасались от огня на широкую стенупортика, но здесь они были окружены иудеями и после долгого сопротивления,которое они оказали, невзирая на свои тяжелые раны, погибли, наконец, все.
2. Самым последним из них пал юноша по имени Лонг. Его доблесть послужилаукрашением этого злосчастного происшествия. Из всех погибших здесьдостопамятным образом он оказался храбрейшим. Иудеи, удивляясь его смелости йжелая овладеть им, убеждали его сойти и ввериться им на слово, но, с другойстороны, брат его Корнелий заклинал его не позорить себя и римского войска. Онпослушался брата и на виду обеих армий размахнулся своим мечом и заколол себя.Из людей, охваченных пламенем, спасся один, по имени Арторий, благодаря такойхитрости. Он крикнул своему товарищу по палатке, Луцию, громким голосом: «Яназначаю тебя наследником всего моего состояния, если ты подойдешь и подхватишьменя». Тот с радостью подбежал к нему, но в то время, когда прыгнувший на негоостался невредим, сам он тяжестью его так сильно был придавлен к мостовой, чтона месте умер. Описанный случай хотя и подавил на минуту дух римлян, но в то жевремя сделал их более осторожными на будущее; он принес им ту пользу, что ониотныне не поддавались ни на какие хитрости иудеев, от которых они, вследствиенезнания местности и людей, с которыми имели дело, так часто терпели. Самагалерея сгорела до Иоанновой башни, называемой так по имени Иоанна, которыйпостроил ее над выходными [392] воротами колоннады Ксиста вовремя своей борьбы с Симоном. То, что уцелело от огня, иудеи разрушили,покрывая развалинами тела погибших. На следующий день римляне, в свою очередь,сожгли еще всю северную галерею до восточной. Угол, в который упирались обе этигалереи, возвышался над самым глубоким местом Кидронской долины. В такомположении находилась ближайшая окрестность храма.
3. В городе между тем голод похищал неисчислимые жертвы и причинялневыразимые бедствия. В отдельных домах, где только появлялась тень пищи,завязывалась смертельная борьба: лучшие друзья вступали между собой в драку иотнимали друг у друга те жалкие средства, которые могли еще продлить ихсуществование; даже умиравшим не верили, что они уже ничего не имеют:разбойники обыскивали таких, которые лежали при последнем издыхании, чтобыубедиться, не притворяется ли кто-нибудь из них умирающим, а все-таки скрываетза пазухой что-нибудь съедобное. С широко разинутыми ртами, как бешеныесобаки, они блуждали повсюду, вламывались, как опьяненные, в первые встречныедвери – из отчаяния врывались в дом даже по два, по три раза в один час. Нуждазаставляла людей все хватать зубами, даже предметы, негодные для самойнечистоплотной и неразумной твари, они собирали и не гнушались поедать их. Ониприбегали, наконец, к поясам и башмакам, жевали кожу, которую срывали со своихщитов. Иные питались остатками старого сена, а некоторые собирали жилки от мясаи самое незначительное количество их продавали по четыре аттика. Но зачем мнеописывать жадность, с какой голод набрасывался на безжизненные предметы? Янамерен сообщить такой факт, подобного которому не было никогда ни у эллинов,ни у варваров. Едва ли даже поверят моему страшному рассказу. Не имей ябесчисленных свидетелей и между моими современниками, я с большей охотойумолчал бы об этом печальном факте, чтобы не прослыть перед потомствомрассказчиком небылиц. С другой стороны, я оказал бы моей родине дурную услугу,если бы не передавал хоть словами того, что они в действительности испытали.
4. Женщина из-за Иордана, по имени Мария, дочь Элеазара из деревни Бет-Эзоб(что означает дом иссопа){10}, славившаясясвоим происхождением и богатством, бежала оттуда в числе прочих в Иерусалим,где она вместе с другими переносила осаду. Богатство, которое она, бежав изПереи, привезла с собой в Иерусалим, давно уже было разграблено тиранами;сохранившиеся еще у нее драгоценности, а также [393] съестныеприпасы, какие только можно было отыскать, расхищали солдаты, вторгавшиесякаждый день в ее дом. Крайнее ожесточение овладело женщиной. Часто онастаралась раздразнить против себя разбойников{11} ругательствами и проклятьями. Но когда никто ни созлости, ни из жалости не хотел убить ее, а она сама устала уже