приискивать пищутолько для других, тем более теперь, когда и все поиски были напрасны, ее началтомить беспощадный голод, проникавший до мозга костей, но еще сильнее голодавозгорелся в ней гнев. Тогда она, отдавшись всецело поедавшему ее чувству злобыи голода, решилась на противоестественное – схватила своего грудного младенца исказала: «Несчастный малютка! Среди войны, голода и мятежа для кого я вскормлютебя? У римлян, даже если они нам подарят жизнь, нас ожидает рабство; еще дорабства наступил уже голод, а мятежники страшнее их обоих. Так будь же пищейдля меня, мстительным духом для мятежников и мифом, которого одного недостаетеще несчастью иудеев, для живущих!» С этими словами она умертвила своего сына,изжарила его и съела одну половину; другую половину она прикрыла и оставила. Непришлось долго ожидать, как перед нею стояли уже мятежники, которые, как толькопочуяли запах гнусного жаркого, сейчас же стали грозить ей смертью, если она невыдаст приготовленного ею.
«Я сберегла для вас еще приличную порцию», – сказала она и открыла остатокребенка. Дрожь и ужас прошел по их телам, и они стали перед этим зрелищем, какпораженные. Она продолжала: «Это мое родное дитя, и это дело моих рук. Ешьте,ибо и я ела. Не будьте мягче женщины и сердобольней матери. Что вы совеститесь?Вам страшно за мою жертву? Хорошо же, я сама доем остальное, как съела и первуюполовину!» В страхе и трепете разбойники удалились. Этого было для них ужечересчур много, этот обед они, хотя и неохотно, предоставили матери. Весть обэтом вопиющем деле тотчас распространилась по всему городу. Каждый содрогался,когда представлял его себе перед глазами, точно он сам совершил его. Голодавшиеотныне жаждали только смерти и завидовали счастливой доле ушедших уже ввечность, которые не видывали и не слыхивали такого несчастья.
5. Случай этот быстро сделался известным также и среди римлян. Многиеотказывались ему верить, другие почувствовали сострадание, но большинствовоспылало еще большей ненавистью к народу. Тит и по этому поводу принес своеоправдание перед Богом и сказал: «Мир, религиозную [394]свободу и прощение за все их поступки я предлагал иудеям, но они избрали себевместо единения раздоры, вместо мира – войну, вместо довольствия иблагоденствия – голод; они собственными руками начали поджигать святилище,которое не хотели сохранить, и они же являются виновниками употребления такойпищи. Но я прикрою теперь позор пожирания своих детей развалинами их столицы.Да не светит впредь солнце над городом, в котором матери питаются такимобразом. Такой пищи более уже достойны отцы, которые и после подобногонесчастья все еще стоят под оружием». Говоря таким образом, Тит внутренне былубежден, что эти люди дошли уже до полнейшего отчаяния и, испытав все, ужеболее не способны одуматься; вот если бы они еще не пережили всего этого, тогдаможно было бы еще надеяться на перемену их образа мыслей.
Глава четвертая
По окончании валов, когда и действие таранов оказалось безуспешным, Титприказал поджечь ворота; вскоре после этого против его воли был подожжен такжеи храм.
1. Когда оба легиона окончили валы в 8-й день месяца лооса, Тит приказалпривезти тараны и направить их на западную галерею внутреннего храмового двора.Еще раньше против этой стены работал шесть дней, не переставая, сильнейшийтаран, но без всякого успеха; также неудачны были попытки других стенобитныхорудий. Мощные по своей величине и сочленению камни ничему не поддавались. Нодругие в то же время подкапывали основание Северных ворот и после долгих усилийвыломали передние камни, однако сами ворота, поддерживаемые внутреннимикамнями, устояли. Тогда римляне отчаялись в успешности машин и рычагов иустановили лестницы на галерею. Иудеи не мешали им в этом, но как только тевзбирались уже наверх, многих сбрасывали со стены, а других убивали в схватке,многие были заколоты в тот момент, когда они оставляли уже лестницы, но неуспели прикрыться щитами; некоторые лестницы, как только они наполнялисьвооруженными, были опрокинуты сверху иудеями. Последние, впрочем, и сами тожетеряли много [395] людей. Знаменосцы, которые хотеливодрузить наверху знамена, сражались за них не на жизнь, а на смерть, так какпотеря их считается величайшим позором, однако иудеи овладели знаменами иизбили, наконец, всех, влезших наверх. Тогда остальные, устрашенные участьюпогибших, отступили. Римляне все без исключения, совершив какие-либо подвиги,пали; из среды же мятежников храбрейшими показали себя те самые, которыевыдвигались и в предыдущих сражениях, и, кроме них, еще Элеазар, племянниктирана Симона. Когда Тит убедился, что пощада чужих святынь ведет к ущербу игибели его солдат, он отдал приказ поджечь ворота.
2. В то именно время к нему перешли Анан из Эммауса, кровожаднейший изсоратников Симона, и Архелай, сын Магадата. Они надеялись на милость ввидутого, что оставили иудеев в тот момент, когда победа была на их стороне. Этауловка только возмутила Тита, и так как он узнал еще об их жестокостях противиудеев, то он с большой охотой отдал бы их на казнь. «Только нужда, – сказалон, – пригнала их сюда, но отнюдь не добровольное решение; помимо того, недостойны пощады люди, бежавшие из родного города после того, как сами предалиего огню» – Тем не менее он смирил свой гнев ради раньше данного им слова иотпустил их обоих, не поставив их, однако, в одинаковое положение с остальнымиперебежчиками. Тем временем солдаты подожгли уже ворота; расплавившееся повсюдусеребро открыло пламени доступ к деревянным балкам, откуда огонь, разгоревшисьс удвоенной силой, охватил галереи. Когда иудеи увидели пробивавшиеся кругомогненные языки, они сразу лишились и телесной силы, и бодрости духа; в ужасеникто не тронулся с места; никто не пытался сопротивляться или тушить, – какостолбеневшие, они все стояли и только смотрели. И все-таки, как ни велико былоудручающее действие этого пожара, они не пытались переменой своего образамыслей спасти все остальное, но еще больше ожесточились против римлян, какбудто горел уже храм. Весь тот день и следовавшую за ним ночь бушевал огонь,так как римляне не могли поджечь все галереи сразу, а только каждую порознь.
3. На следующий день Тит приказал одной части войска потушить пожар и очиститьместо у ворот, чтобы открыть свободный доступ легионам. Вслед за этим он созвалк себе начальников; к нему собрались шесть важнейших из них, а именно: ТиберийАлександр, начальник всей армии{12}, СекстЦереалий, начальник пятого легиона, Ларций Лепид, [396]начальник десятого, Тит Фригий, начальник пятнадцатого, кроме того, ФронтонЭтерний, префект обоих легионов, прибывших из Александрии, и Марк АнтонийЮлиан, правитель Иудеи, да еще другие правители и военные трибуны. Со всеми имион держал совет о том, как поступить с храмом. Одни советовали поступить с нимпо всей строгости военных законов, ибо «до тех пор, пока этот храм, этотсборный пункт всех иудеев будет стоять, последние никогда не перестанутзамышлять о мятежах». Другие полагали так: «Если иудеи очистят его и никто неподымет меча для его обороны, тогда он должен быть пощажен; если же они свысоты храма будут сопротивляться, его нужно сжечь, ибо тогда он перестает бытьхрамом, а только крепостью, и ответственность за разрушение святыни падет тогдане на римлян, а на тех, которые принудят их к этому». Но Тит сказал: «Если онидаже будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобупротив людей на безжизненных предметах и ни в каком случае не следует сжечьтакое величественное здание, ибо разрушение его будет потерей для римлян, равнокак и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи».Фронтон, Александр и Цереалий с видимым удовольствием присоединились к егомнению{13}. После этого Тит распустилсобрание и приказал командирам дать отдых войску для того, чтобы они собновленными силами могли бороться в следующем сражении; только одномуотборному отряду, составленному из когорт, он приказал проложить дорогу черезразвалины и тушить огонь.
4. В тот же день иудеи, изнуренные телом й подавленные духом, воздержалисьот нападения, но уже на следующий день они вновь собрали свои боевые силы и собновленным мужеством во втором часу через Восточные ворота сделали вылазкупротив караулов наружного храмового двора. Последние, образуя впереди себя нащитов одну непроницаемую стену, упорно сопротивлялись. Тем не менее можно былопредвидеть, что они не выдержат натиска, так как нападавшие превосходили ихчислом и бешеной отвагой. Тогда Тит, наблюдавший за всем с Антонии, поспешилпредупредить неблагоприятный поворот сражения и прибыл к ним на помощь сотборным отрядом конницы. Этого удара иудеи не вынесли: как только пали воиныпервого ряда, рассеялась большая часть остальных. Однако как только римлянеотступили, они опять обернулись и напали на их тыл, но и римляне повернули свойфронт и опять принудили их к бегству. В пятом часу ночи иудеи были, наконец,преодолены и заперты во внутреннем храме. [397]
5. Тогда Тит отправился на Антонию, приняв решение на следующий день утромдвинуться всей армией и оцепить храм. Но храм давно уже был обречен Богом огню.И вот наступил уже предопределенный роковой день – десятый день месяца лооса,тот самый день, в который и предыдущий храм был сожжен царем вавилонян{14}. Сами иудеи были виновниками вторжения внего пламени. Дело происходило так. Когда Тит отступил, мятежники послекраткого отдыха снова напали на римлян; таким образом завязался бой междугарнизоном храма и отрядом, поставленным для тушения огня в зданиях наружногопритвора. Последний отбил иудеев и оттеснил их до самого храмового здания. Вэто время один из солдат, не ожидая приказа или не подумав о тяжкихпоследствиях своего поступка, точно по внушению свыше, схватил пылающую головнюи, приподнятый товарищем вверх, бросил ее через золотое окно, которое с севера