Повтор характеризует разных персонажей в несхожих, противопоставленных ситуациях. В рассказе «По делам службы» противопоставлены сменяющие друг друга сцены: снежное поле, где блуждают путники, и усадьба, в которой свет, тепло, красивые девушки. И поведение кучера в снежном поле, и поведение гостей и жителей усадьбы рисует глагол танцевать. С одной стороны: «Кучер молча слез с козел и стал бегать вокруг саней, наступая на пятки; делал он круги все больше и больше, все удаляясь от саней, и было похоже, что он танцует» — «Опять лес, поле, опять сбились с дороги и кучер слезал с козел и танцевал». С другой стороны: «Следователь смеялся, танцевал кадриль, ухаживал, а сам думал: не сон ли все это?» — «В шесть часов обедали, потом играли в карты, пели, танцевали, наконец ужинали».
Сквозное слово передает общее свойство разных персонажей. Разных персонажей «Палаты № 6» объединяет эпитет тупой: «оплывший жиром, почти круглый мужик с тупым, совершенно бессмысленным лицом»; «отупевшее животное»; «Из кухни выходит Дарьюшка и с выражением тупой скорби, подперев кулачком лицо, останавливается в дверях, чтобы послушать», «Дарьюшка тоже приходила и целый час стояла около кровати с выражением тупой скорби на лице». Этот эпитет возникает в сознании и внутренней речи Рагина после характеристики Михаила Аверьяновича: «Нестерпимо скучен. Так же вот бывают люди, которые всегда говорят одни только умные и хорошие слова, но чувствуешь, что они тупые люди». Затем эта характеристика прилагается к Михаилу Аверьяновичу и Хоботову: «Тупые люди. Глупые люди! Не нужно мне ни дружбы, ни твоих лекарств, тупой человек <…>. По уходу гостей Андрей Ефимыч, дрожа, как в лихорадке, лег на диван и долго еще повторял: — Тупые люди! Глупые люди!». Громов, обращаясь к сторожу Никите, характеризует его: «Слышишь, тупая скотина! <…> Живодер!». Никита «принадлежит к числу тех простодушных, положительных, исполнительных и тупых людей, которые больше всего на свете любят порядок и потому убеждены, что их надо бить».
Персонажей сближают несколько повторяющихся признаков. В рассказе «Несчастье» два внешне противопоставленных персонажа — Софья Петровна Лубянцева и влюбленный в нее Ильин. При характеристике Софьи Петровны последовательно используются метафоры, принадлежащие к семантическому полю огонь: «Лубянцева испугалась и вспыхнула»; «В страхе и чаду она не слыхала его слов», «Она задыхалась, сгорала со стыда, не ощущала под собой ног, но то, что толкало ее вперед, было сильнее и стыда ее, и разума, и страха…», «Совесть шептала ей, что вела она себя в истекший вечер дурно, глупо, как угорелая девчонка…». Сравнение этого ряда характеризует и Ильина: «Она сознавала, что Ильин несчастлив и сидит на диване, как на угольях…».
Второе слово, которое, повторяясь, связывает характеристики этих же персонажей, — боль. Оно характеризует и Ильина: «Vis-a-vit, день и ночь сидит Ильин, не сводящий с нее глаз, злой на свое бессилие и бледный от душевной боли»; «Он был печален, угрюм и как будто болен»; и Софью Петровну: «Она сознала все это ясно, до боли в сердце», «ей было больно за него». Кроме того, Ильин характеризует себя: «Злюсь как собака»; Софью Петровну характеризует повествователь: «Она сидела у окна, страдала и злилась». Ильина и Лубянцеву характеризуют и сходные тропы: «Ища в себе смысла, она не понимала, как это она не отдернула руки, к которой пиявкой присосался Ильин» — «… ею начало овладевать тяжелое, непреодолимое желание Как удав, сковывало оно ее члены и душу…» Так внешнее противопоставление снимается.
Благодаря повторам между персонажами устанавливаются устойчивые связи. В повести «В овраге» дважды сближаются мать и дочь, Прасковья и Липа: «Прасковья никак не могла привыкнуть к тому, что ее дочь выдана за богатого, и когда приходила, то робко жалась в сенях, улыбалась просительно, и ей высылали чаю и сахару. И Липа тоже не могла привыкнуть, и после того, как уехал муж, спала не на своей кровати, а где придется…»; «Липа и Прасковья немножко отстали, и, когда старик поровнялся с ними. Липа поклонилась низко и сказала: „Здравствуйте, Григорий Петрович!“ И мать тоже поклонилась».
Одними и теми же словами рисуются персонажи-двойники, например, в рассказе «Володя большой и Володя маленький»: «Он был тогда очень красив и имел необычайный успех у женщин» (о Володе большом); «Он тоже имел необыкновенный успех у женщин, чуть ли не с четырнадцати лет» (о Володе маленьком).
Известный пример персонажей-двойников содержится в рассказе «Ионыч». Ионыча и кучера Пантелеймона сближают и повтор глагола: «Он пополнел, раздобрел и неохотно ходил пешком, так как страдал одышкой. И Пантелеймон тоже пополнел»; и повтор прилагательного: «Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным: „Пррава держи!“, то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог».[68]
Повторяющиеся характеристики по-разному группируют персонажей в рамках произведения. Персонаж сближается с несколькими персонажами по разным признакам. В рассказе «Жена» повторяющийся эпитет наивный сближает жену Асорина Наталью Гавриловну и доктора Соболя. Слова семантического поля огонь сближают Наталью Гавриловну и Ивана Иваныча Брагина: «… и лицо ее покраснело, и глаза вспыхнули ненавистью»; «Павел Андреич! — сказал он тихо, и на его жирном застывшем лице и в темных глазах вдруг вспыхнуло то особенное выражение, которым он когда-то славился, в самом деле очаровательное»; ср.: «Он пристально посмотрел мне в лицо; прекрасное выражение потухло, взгляд потускнел, и он забормотал вяло и сопя».
Персонажей сближает не только повтор характеристик, но и повтор реплик. Одна и та же реплика принадлежит разным участникам одной ситуации. В рассказе «Тайный советник» мужу Татьяны Ивановны Федору и учителю Победимскому, персонажам-антагонистам, отстаивающим свои права на Татьяну Ивановну, принадлежит повторяющаяся реплика, существующая на фоне повторяющегося жеста: «Лицо его было бледно-серо и дрожало. Он со всего размаха ударил кулаком по столику и сказал глухим голосом: — Я не позволю!
Одновременно с ним вскочил со стула и Победимский. Этот, тоже бледный и злой, подошел к Татьяне Ивановне и тоже ударил кулаком по столику.
— Я… я не позволю! — сказал он.
— Что? Что такое? — удивился дядя.
— Я не позволю! — повторил Федор, стукнув по столику». Сквозную реплику одного персонажа повторяет другой. В рассказе «Приданое» изображены три посещения повествователем семьи Чикамасовых. Второе и третье посещения связывает повтор реплики старушки Чикамасовой: Мы — сироты. Во второй сцене старушке Чикамасовой вторит дочка Манечка: «— Приходится все снова шить, а ведь мы не Бог знает какие богачки! Мы с ней сироты!
— Мы сироты! — повторила Манечка».
Реплика одного из персонажей становится повторяющейся репликой другого. Так соотносятся реплики Лычкова-старшего и Володьки в рассказе «Новая дача». Повторять других — особенность дурачка Володьки: «кто первый сказал, того и слушает». Сначала он повторяет Лычкова-сына: «Этого так оставить я не желаю! — кричал Лычков-сын. <…> Не имеете полного права обижать народ! Крепостных теперь нету!
— Крепостных теперь нету! — повторил Володька»; затем повторяет Лычкова-отца: «Жили мы без моста, — проговорил Лычков-отец мрачно, — не просиди, зачем нам мост? Не желаем! (гл. II) — Жили мы без моста, — сказал Володька, ни на кого не глядя, — и не желаем» (гл. II).
Глава V начинается с констатации факта: «К мосту давно пригляделись и уже трудно было представить себе реку на этом месте без моста». Кончается же она репликой Володьки: «… только Володька что-то бормочет <…> — Жили без моста… — говорит Володька мрачно. — Жили мы без моста и не просили… и не надо нам».
Повтор реплики в речи разных персонажей может быть и неосознанным. Это — невольная, неосознанная цитата. Пример такого рода содержится в рассказе «В родном углу». Тетя героини Веры Кардиной дважды повторяет реплику дедушки без какого бы то ни было осуждения, а скорее, с восхищением: «Прежде, бывало, чуть прислуга не угодит или что, как вскочит — и двадцать пять горячих! Розог!». Неожиданно эта реплика возникает в речи самой Веры по пустяковому поводу и знаменует нечто непоправимое: «Вон отсюда! Вон! Розог! Бейте ее». Персонаж говорит чужими словами. Так герои, которые поначалу представлены как антиподы — оказываются двойниками.[69]
Персонажи, независимо друг от друга, говорят и думают одними и теми же словами. Для разных персонажей характерны одинаковые мотивы поведения В рассказе «Дама с собачкой» поведение Гурова рисуется словами хотелось жить: «… при всякой новой встрече с интересною женщиной этот опыт как-то ускользал из памяти, и хотелось жить, и все казалось так просто и забавно». Сходным образом мотивирует свои поступки Анна Сергеевна: «Хотелось пожить! Пожить и пожить… Любопытство меня жгло…».
Связь между репликами разных персонажей создает повторяющийся образ, к которому каждый из них приходит независимо друг от друга. Таков образ дьявола в рассказе «Случай из практики». Сначала он возникает во внутренней речи доктора Королева, приехавшего на фабрику к больной Лизе Ляликовой: «И похоже было, как будто среди ночной тишины издавало эти звуки само чудовище с багровыми глазами, сам дьявол, который владел тут и хозяевами, и рабочими и обманывал и тех и других <…> И он думал о дьяволе, в которого не верил, и оглядывался на два окна, в которых светился огонь. Ему казалось, что этими багровыми глазами смотрел на него сам дьявол, та неведомая сила, которая создала отношения между сильными и слабыми, эту грубую ошибку, которую теперь ничем не исправишь». В речи Лизы содержится этот же образ. «Одинокие много читают, но мало говорят и мало слышат, жизнь для них таинственна, они мистики и часто видят дьявола там, где его нет. Тамара у Лермонтова была одинока и видела дьявола.