Вот как сами себя аттестуют казаки — в ответ на предложение турецкого султана сдаться и в напоминание, что они, эти сидевшие в осаде русские люди, на самом-то деле преступники в глазах Московского государства: «И мы про то сами ж и без вас, собак, ведаем, какие мы в государстве Московском на Руси люди дорогие и к чему мы там надобны… Государство великое и пространное Московское многолюдное, сияет оно посреди всех государств и орд бусурманских и еллинских и персидских, яко солнце. Не почитают нас там на Руси и за пса смердящего. Отбегохом мы из того государства Московского из работы вечныя, от холопства полного, от бояр и дворян государевых, да зде вселилися в пустыни непроходные, живем, взирая на Бога. Кому там потужить об нас? Ради там все концу нашему. А запасы к нам хлебные не бывают с Руси николи. Кормит нас, молотцов, небесный царь на поле своею милостию: зверьми дивиими да морскою рыбою. Питаемся, ако птицы небесные: ни сеем, ни орем, ни збираем в житницы. Так питаемся подле моря Синяго. А сребро и золото за морем у вас емлем. А жены себе красные любые, выбираючи, от вас же водим».
Иными словами, казаки совершают набеги на турецкие берега, грабят, разбойничают и берут женщин у турок. А вместе с тем, по собственному самоощущению, они живут согласно евангельской заповеди — как птицы небесные: не жнут, не сеют, не заботятся о завтрашнем дне, не накапливают богатства. Легко можно представить, что это значит: грабят и проматывают награбленное. И чувствуют себя бедными птичками в пустыне, как и повелел Христос… И вот, оказывается, в этой среде — разбойничьей, рыцарской и несколько монашеской одновременно — необычайным авторитетом пользуются — иконы. Притом иконы местные, казацкие, принесенные с собою в Азов и здесь же поставленные в виде главной защиты от бусурманской осады. Названы две самые важные для этой среды иконы. Николая-Чудотворца — по-видимому, потому, что он скорый помощник, а скорая помощь этим людям крайне необходима. И вторая икона — Иоанна Предтечи, который почитался главным покровителем донских казаков. Очевидно, потому, что Иоанн Предтеча долгие годы провел, как аскет, в пустыне, и примеру его следуют казаки, поселившись в пустыне, в безлюдных местах, на свой страх и риск. А также, может быть, потому Иоанн Предтеча покровительствует казакам, что ему отрубили голову, что, в общем-то, ждет каждого из этой казацкой среды: либо в битве с турками сложить голову, либо русский царь ее отрубит, как и положено поступать с разбойниками и с изменниками родине. Так или иначе, но все действие в повести об осадном сидении вращается вокруг этих двух икон — Николы-Чудотворца и Иоанна Предтечи. И все повороты судьбы казачьего войска связаны с этими двумя иконами. К ним прибегают за советом и за помощью; к ним относятся как к живым и реальным существам; их — Николу и Ивана Предтечу — именуют «казацкими воеводами». Особенно тяжело донским казакам досталось, когда турки изменили тактику осады и, пользуясь численным превосходством, начали применять эти силы попеременно, днем и ночью, не давая роздыха. Казаки, по своей малочисленности, во время этих штурмов не могли подменять друг друга на месте сражения и изнемогали от усталости:
«И от такова их к себе зла и ухищренного промыслу, от бессония и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смраднаго труплова отягчали мы все и изнемогли болезньми лютыми осадными… Ни на единый час отдохнуть нам не дадут. В те поры отчаяли уже мы весь живот свой и в Азове городе и о выручке своей безнадежны стали от человек, толко себе и чая помощи от вышняго Бога. Прибежим, бедные, к своему лиш помощнику, Предтечеву образу, пред ним, светом, росплачемся слезами горькими: „Государь-свет, помощник наш, Предтеча Иван, по твоему, светову, явлению разорили мы гнездо змиево, взяли Азов город. Побили мы в нем всех христианских мучителей, идолослужителей. Твой, светов, и Николин дом очистили, и украсили мы ваши чудотворные образы от своих грешных и недостойных рук. Бес пения у нас по се поры перед вашими образы не бывало, а мы вас, светов, прогневали чем, что опять идете в руки бусурманские? На вас мы, светов, надеяся, в осаде в нем сели, оставя всех своих товарыщев. А топере от турок видим впрям смерть свою. Поморили нас безеонием, дни и нощи безпрестани с ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися и руки наши от обороны уж не служат нам, замертвели, уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрелбы глаза наши выжгли, в них стреляючи порохом, язык уж наш во устнах наших не воротитца на бусурман закрычать — таково наше безсилие, не можем в руках своих никакова оружия держать. Почитаем мы уж себя за мертвой труп… Не бывать уж нам на святой Руси“».
И при этих словах казаки поднимают на плечи свои иконы, Предтечеву и Николину, и идут с ними на вылазки, бросаются в атаки. И побеждают, поскольку им помогают иконы. Более того, эти святые — Иван Предтеча и Никола-Чудотворец — самолично участвуют в битве и сражаются, как воины. В момент сражения казаки их не видят, но видят турки и потом спрашивают с ужасом: кто это были такие? И казаки им отвечают с гордостью: то наши воеводы! Казаки могут судить о небесной помощи также по трупам убитых врагов. Тела пластаны и сечены наполы, т. е. разрублены пополам, как не в силах рассечь человеческая рука.
В конце концов, отбив турок, казаки просят царя Михаила Федоровича принять у них из рук Азов-город, как свою государеву вотчину — «ради светлых образов Предтечи и Николы, потому что им, светам нашим, угодно тут». То есть, сами иконы выказывают желание здесь оставаться, и потому следует удержать Азов в православных руках. Себя же казаки, среди которых не осталось ни одного здорового и непокалеченного человека, просят постричь в монахи и принять в монастырь Ивана Предтечи. «А буде государь нас, холопеи своих далних, не пожалует, не велит у нас принять из рук наших Азова города, заплакав, нам ево (придется) покинута. Подымем мы, грешные, икону Предтечеву да и пойдем с ним, светом, где нам он велит. Атамана своего пострижем у ево образа, тот у нас над нами будет игуменом, а ясаула пострижем, тот у нас над нами будет строителем. А мы, бедные, хотя дряхлые все, а не отступим от ево Предтечева образа, помрем все тут до единого. Будет вовеки славна лавра Предтечева».
Итак, иконы от начала и до конца сопровождают казаков. И потому так прост и психологически легок переход этих бывших вояк, которых на Руси почитают разбойниками, — в монахи и отшельники. Ведь они и раньше — в положении вора — рядом с этими иконами, чувствовали себя отшельниками.
Но царь не принял дара и приказал вернуть Азов туркам. Повесть заканчивается кратким и очень сдержанным резюме, которое, после всех произведенных усилий и понесенных страданий, звучит поистине драматически: «в нынешнем (1642) году, по прошению и по присылки посольства, он, государь царь и великий князь Михайло Федорович, пожаловал турского Ибрагима салтана царя, велел донским атаманом и казаком Азов-град покинуть»[154].
«Повесть об Азовском осадном сидении» в научной литературе рассматривается обычно по классу и жанру воинских повестей. Но даже в эту, далекую от церковной жизни, среду проникают и становятся в ее центре — иконы. В результате повесть о военной осаде и боевых подвигах с неменьшей силой звучит как рассказ о народном на Руси иконопочитании.
Глава седьмая. «Голубиная книга»
Народная среда — многообразная, неоднородная по своему составу включала в себя круги, ближе стоявшие к церкви и к религиозным запросам, нежели основное население России. Эти круги и были создателями духовных стихов, как особого фольклорного жанра, стоявшего на границе между устной и письменной культурой, между безграмотной массой и церковной или псевдоцерковной, апокрифической книжностью. Из всех фольклорных жанров именно духовные стихи ближе всего расположены к книжным источникам, откуда они и черпают подчас свои сюжеты. Сочинители духовных стихов — это люди, подчас если не вполне книжные, то во всяком случае много знавшие, хотя бы понаслышке, о книгах на религиозные темы. Это была своего рода народная интеллигенция или полуинтеллигенция с глубокими духовными запросами, с интеллектуальной проблематикой и религиозными исканиями. Она хотела знать, как устроен мир, и откуда что началось на свете, и чем кончится, и что будет с человеком после смерти, и как спасти душу в этом грешном мире.
На первом месте по своей значительности и вместе с тем обособленно от других духовных стихов стоит очень большой по объему стих о «Голубиной книге». Он был весьма популярен и потому известен во многих вариантах.
Стих о Голубиной книге имеет очень древнее происхождение. В основе его апокрифы, построенные в данном случае в виде вопросов и ответов или загадок и отгадок на космогоническую тему. Не исключено, что какие-то мотивы Голубиной книги восходят к еще более далекой, дохристианской древности. Сам эпитет Голубиная означает глубину премудрости, которая содержится в этой книге. Иначе сказать, Голубиная книга — это глубочайшая книга, собравшая все тайны земли и неба, всю, так сказать, мировую науку, в народном представлении. Возможна также и другая аналогия этого названия — с голубем как символом и выражением Святого Духа. Ибо речь идет о книге чудесной, боговдохновенной, пророческой, которая упала прямо с неба и была написана либо самим Господом, либо, в других вариантах, пророком Исайей. Можно сказать, это всем книгам книга. Вот как описывается внешность этой книги (размеры даются в локтях):
Великая книга голубиная!
В долину книга сорока локот,
Поперек книга тридцати локот,
В толщину книга тридцати локот.
Не узнать нам, во книге что написано:
На руках держать нам книгу, не удержать будет,
Умом нам сей книги не сосметити
И очами нам книгу не обозрити,
Великая книга голубиная!
Писал эту книгу свят Исай пророк,