«Таис Афинская»
Подняться по склону вулкана, чтобы спуститься в его жерло, как это сделали герои Жюля Верна.
Рвануть из Петрограда во Владивосток – прочертить страну с запада на восход солнца.
Подняться к истокам северных рек и Ветлуги, впадающей в Волгу, чтобы в тот же год отправиться на юг, в низовья Волги, на гору Большое Богдо.
Годом позже подняться к вершинам Тянь-Шаня, чтобы спуститься в глубь Каргалинских рудников.
Расчертив пространство, освоить время. В палеонтологических исследованиях, в художественном творчестве – время не лежит в плоскости обыденности, мысль взлетает вверх, в будущее, исследует прошлое. Человек «должен приучиться смотреть в бездонные глубины»!
В последний период жизни Иван Антонович пишет два романа. «Час Быка» уносит нас вперёд на две с лишним тысячи лет, «Таис Афинская» – на две тысячи триста лет назад.
Не властны узкие границы сегодняшнего дня над миром сильной души, способной взглянуть на тысячелетия вперёд – и назад.
Роман об исторической личности – гетере Таис из Афин, спутнице Александра Македонского, сжегшей Персеполь, Ефремов посвящает своей жене Тасе, Таисе, Таисии: «Т.И.Е. – теперь и всегда».
Теперь – в точке времени-пространства, где предугадано – в верности и преданности – сошлись линии жизни Ивана Антоновича и Таисии Иосифовны.
Всегда – в торжестве «астрофаэс» – звёздносветной красоты с вещим сердцем, «кому с детства открыты чувства и сущность людей, тонкие ощущения и знание истинной красоты».
…В 1974 году Таисия Иосифовна послала экземпляр романа Роберту Александровичу Штильмарку, писателю, доброму другу Ефремовых. Штильмарк ответил:
«Как она мне? Вы спросили…
Это непросто выразить кратко.
Ведь, ученик В.Я. Брюсова, читатель всех его больших и настоящих вещей, я уже по “Огненному Ангелу” и “Алтарю Победы” привык к серьёзному знанию далёких стран и далёких времён. Там тоже те эпохи – и IV век, и XVI век – даны без всякой стилизации и модернизации, как Русь у нашего друга В.Д. <Иванова>, и в то же время книги отчётливо как бы проецированы в наше время. Но не этим только поражает “Таис”. Конечно, знания Ивана Антоновича огромны, просто ошеломляюще точны и достоверны. Проникновение в эпоху – полное. Озарённость вещи отсветом древних, но судьбоносных времён и грозных событий – просто потрясают. Но я и без, вернее, до этой книги знал огромную научную добросовестность автора “Таис”, способность его проникать взором в глубь истории, знание им человеческой силы и слабости.
А какой гимн любви спет в этой лебединой песне!
Но самое удивительное для меня другое.
Книга потрясающе личная! Он в ней – такой живой, будто с ним сидишь и разговариваешь, будто его фигура перед тобой на диком коне или на пиру. Поражаешься именно этой силе самовоплощения. Не просто воплощение чужой эпохи, чужих жизней, нет! Здесь автор прежде всего раскрыл, воплотил самого себя, и чувства свои, и мысли, и страсти, и понимание прекрасного. И всё – с таким великолепием щедрости, великодушием, что нельзя представить себе этой самой окаянной аритмии, глодавшей его сердце, огромное и смелое!
Человечество получило прекрасный дар, и нужно чаще думать о нём, посильно говорить и писать об этом большом творческом подвиге, в свершении коего такое большое участие приняли и Вы сами»[327].
В середине сороковых годов, сразу после окончания войны, на волне торжествующей жизни Иван Антонович написал рассказ «Каллиройя», проникнутый необычайной силой Эроса. В начале пятидесятых годов задумал небольшую повесть с названием «Легенда о Таис». Фабула «Каллиройи», переработанная, и стала основой первой главы исторического романа.
Ивана Антоновича всегда привлекала форма романа-путешествия. Так он построил обе повести дилогии «На краю Ойкумены»: путешествия Баурджеда вдоль берегов Африки и Пандиона из Греции через Крит, Египет и Африку – закольцованы, герои возвращаются туда, откуда отправились в путь.
Особенность путешествия как жанра в том, что его можно построить на авантюрном начале и легко насытить разнообразными сведениями, легендами, преданиями, придать ему не только художественную, но и познавательную ценность.
Свою новую героиню, гетеру Таис, Ефремов тоже отправляет в путешествие: из Афин в Спарту, затем через Крит в Египет, далее, вместе с армией Александра Македонского, на восток, в Вавилон, и далее – в Экбатану. Таис, проходя своим прежним путём, уже в другом статусе – царицы, возвращается в Египет, но, отказываясь от царствования, простой путешественницей возвращается в дорогую Грецию.
Ефремов насыщает роман сведениями, почёрпнутыми из огромного количества наук[328], органично сплавляя их в целостные картины древней жизни, однако постоянно помнит: «Взгляд в прошлое должен находить отзвук в настоящем, иначе историческую вещь будет скучно читать, как-то и случилось с романами Мордовцева, Лажечникова, Загоскина. Иными словами, исследуя историю, надо искать в ней то, что интересует нас сегодня, и находя его, ликовать перед силой человеческого разума и чувств. Тупое перечисление событий, костюмов и обычаев, хотя и имеет известный интерес, мало для жадной души пытливого человека»[329].
Путешествие – канва романа, по которой вышит духовный путь героини, путь возрастающего знания и внутренней силы: от поклонения Афродите Урании (Небесной) и служения Эросу до обретения в Городе Неба – Уранополисе нового смысла жизни – служения Детям Неба.
Иван Антонович понимал, что при существующем в стране отношении к эросу ему нужно прочно обосновать выбор героини. Он сделал это дважды: в предисловии «От автора» – прямым текстом и в главе «Власть зверобогов» устами делосского философа: «Каждая умная женщина – поэт в душе. Ты не философ, не историк, не художник – все они ослеплены, каждый своею задачей. И не воительница, ибо всё, что есть в тебе от амазонки – лишь искусство ездить верхом и смелость. Ты по природе не убийца. Поэтому ты свободнее любого человека в армии Александра, и я выбираю тебя своими глазами». Выбор героини, её пленительный образ произвёл подлинную революцию в сознании тысяч советских читателей, изменил их взгляды на роль женщины.
Описания путешествий Таис даны автором с замечательной географической и историко-культурной точностью. Однако сейчас мы сосредоточимся не на конкретике описаний, а на зримо очерченных этапах духовного роста женщины, каждый раз сопряжённых с пульсирующим расширением сферы познания и качественно новой ступенью осмысления мира.
Дмитревскому Ефремов писал: «Этот поворот повлёк за собой исследование некоторых малоизвестных религиозных течений, остатков матриархата, тайных женских культов, представления о художнике и поэте в эллинской культуре, столкновения Эллады с огромным миром Азии – словом, та сторона духовного развития, которое удивительнейшим образом опускается историками, затмеваясь описанием битв, завоеваний, материальных приобретений и количества убитых…»[330].
До походов Александра греки попадали в глубины Азии либо как торговцы, либо как пленники, рабы. Или наёмники – показателем тут знаменитый «Поход десяти тысяч», воспетый Ксенофонтом. Александр военной силой распахнул ворота в незнакомые, извечно грозящие опасностью страны, и начался стремительный обмен культур, ставший главным стержнем целого этапа развития человечества. Тогда впервые в европейском мире, несмотря на различие народов, племён, обычаев и религий, родилось представление о гомонойе[331] – равенстве всех людей в разуме и духовной жизни.
Интересовала писателя и сама фигура великого завоевателя, процессы перерождения личности, сдвигающей гигантские пласты реальности. Жизненной миссией Александра было уничтожение жёстких перегородок между народами и культурами, введение в сознание масс реальности громадных территорий, уже освоенных человечеством, но поделённых на закрытые анклавы. Аналогичные попытки на иной идейной основе совершались и ранее, начиная с катастрофического техно-гуманитарного кризиса первой половины 1 тыс. до н. э., спровоцированного активным освоением железа в Ассирии. Ассирийцы совершили множество завоеваний, но неразвитое со-знание – со-весть, то есть слабые моральные ограничители привели лишь к жесточайшему геноциду на захваченных территориях. Сходные ситуации происходили и далеко на востоке. Так началось Осевое время, и оно потребовало создания мощнейших нравственных регуляторов нового типа; коллективное переживание мифа сменялось индивидуальной рефлексией. В Элладе рождалась философия, начиная с Пифагора и Гераклита, в Иудее появились пророки, в Персии – посланцы богов, в Индии – Будда и Махавира. Даже далёкий Китай подпал под общую закономерность: Конфуций и Лао-Цзы – современники Будды и Гераклита.
Создание крупных агломераций было неизбежно, вопрос стоял иначе: на каких условиях и с какими последствиями это случится. Второй реализованный имперский проект – Персидскую империю – можно считать плодотворным, немало давшим населяющим её народам и истории в целом. Но к моменту похода Александра он фактически исчерпал позитивные стороны реализации и нуждался в радикальном обновлении. Кроме этого, развившаяся семимильными шагами молодая эллинская мысль, эллинские подходы к искусству и общественной жизни таили огромный потенциал синтеза. Синтез этот мог совершиться в конкретно-исторических условиях только после насильственного объединения столь различных территорий. Для этой цели романтик, убеждённый в богоизбранности, и одновременно уникально выдающийся полководец подходил больше всего.
В этом смысле Александр Македонский – подлинный великий герой, взваливший на себя невероятное и ставший идеальным проводником законов эволюции. Но… «нельзя безнаказанно пройти через инферно». Погружение в грубую материальность раздваивает любые устремления и ожесточает неизбежным сопротивлением. И человек не может не реагировать. Тем более, столь молодой. С другой стороны, только молодой человек мог очертя голову ринуться в столь поразительное предприятие, презрев осторожные расклады умудрённых советников.