Всё это – вызовы современному человеку, ещё не потерявшему стремления к познанию единства мира. Нужен расфокусированный взгляд, обнимающий и снимающий противоречия, умение чётко понимать конкретные задачи и оптимальное место «Я» на карте глубин и высот психики для решения каждой конкретной задачи. И при этом необходима непрерывная саморефлексия относительно правильности того или иного действия – это послужит первым шагом к реализации замечательной ефремовской идеи Академии Горя и Радости. Творчество Ивана Ефремова даёт превосходные ключи к кодам нашего времени, значит, уже перешло в разряд классики, а его книги (по аналогии с египетской или тибетской Книгами Мёртвых) представляют собой Книги Живых. И для Живых.
Эпистолярное наследие – важнейшее свидетельство жизненного пути всякого человека, особенно когда речь идёт о людях ярких, с судьбами широкого общественного значения. Высказываясь открыто перед большой аудиторией – в публичных выступлениях, научных или литературных произведениях, человек так или иначе ориентируется на то, чтобы быть понятным самому разному читателю или слушателю. Воплощая свой творческий посыл в широкое полотно, автор неизбежно упускает многие мелкие детали, порой даже делая это сознательно, когда среда явно не готова воспринимать идеи во всей их полноте и радикальности. Издавна блестящие творцы во всех обществах были вынуждены сознательно умалчивать о суждениях по наиболее острым темам. Зачастую – для собственной безопасности, физической или (в мягком случае) психологической. Это не удивительно. Сущность любого творца – разрыв шаблонов, форм текущей жизни, её рефлексия. Выдающийся человек становится зеркалом, понимающим и отображающим мир вокруг. Но большинство не готово к этому, и оно объединяется в репрессивные социальные структуры, часто имеющие статус государственных. С единственной целью – искать и уничтожать то, что сочтено «ересью».
Это базовая для человеческого сознания проблема выхода за рамки, обусловленные временем и пространством. За рамки конкретно-исторического мифа данной эпохи. В советское время эта закономерность присутствовала столь же явно. Шаг вперёд, девять десятых назад – так обозначал поступь эволюции сам учёный.
Необычные интересы и необычные дарования, присущие Ивану Антоновичу Ефремову, можно изучать по разным источникам, но переписка с многочисленными корреспондентами имеет колоссальную роль. Благодаря письмам большое количество белых пятен биографии внешней – событийной, и внутренней – духовной оказываются ярко освещены, многие спорные трактовки тех или иных воззрений получают недвусмысленное уточнение. Ефремов-личность зашит в отдельных фразах «в сторону», в умении говорить с человеком, сообразуясь с его уровнем и внутренними запросами, сочетанию деликатности и жёсткости, внутренней целостности – он не делает противоположных утверждений, не обещает несбыточного, но всегда готов дать надежду и хотя бы морально поддержать разуверившегося.
Вместе с тем, взятая сама по себе, переписка не может исчерпывающе показать Ефремова как мыслителя и со стопроцентной точностью выявить центры тяжести исканий мастера. Существует несколько моментов, которые необходимо учитывать при составлении того или иного мнения, т. е. при использовании эпистолярного наследия в качестве исторического источника.
Во-первых, известная на сегодняшний день переписка не полна. Скажем, у нас нет писем столь интересным людям как Микаэла Денис, Пол Андерсон или Артур Кларк, по разным причинам не в полном объёме представлены письма Э. Олсону, Г. Г. Пермякову. О многих письмах удавалось узнать совершенно случайно, и есть все основания полагать, что процесс далеко не завершён.
Во-вторых, со многими товарищами и коллегами обмена письмами вовсе не было, так как постоянно происходило личное общение. Например, представляет очень большой интерес тесное товарищество в 50-е годы с блестящим гомеопатом С. А. Мухиным – врачом и самого Ефремова, и Ю. Н. Рериха. Сейчас ясно, что именно Мухин послужил одним из главных прототипов Ивана Гирина в «Лезвии бритвы» (к слову, знакомство с ныне здравствующей женой Мухина – Евгенией Михайловной Величко – произошло уже после издания биографической книги в серии ЖЗЛ и представляет собой открытие самого последнего времени). Ничего не известно о сюжетах бесед с Ф. П. Веревиным, тесно связанным с розенкрейцерами, человеком очень скрытным и недоверчивым. О практическом общении с младшими Рерихами известно тоже очень немного. То же можно сказать о психологе Ф. В. Бассине, писателе В. Д. Иванове, братьях Стругацких, индологах Н. Р. Гусевой и С. И. Тюляеве (личном ученике автора книги «Две жизни» К. Е. Антаровой). К сожалению, немногие оставшиеся свидетели таких бесед почти не помнят их темы и конкретные тезисы, а воспоминания фигурантов общения либо никак не зафиксированы, либо утеряны за давностью лет.
В-третьих, большая довоенная переписка самим Ефремовым уничтожена в целях безопасности – угрозу попадания в жернова репрессий он ощущал постоянно, каждое слово могло послужить поводом к вздорному обвинению.
Таким образом, ряд крупных тем, безусловно представлявших для Ефремова существенный интерес, в выявленной переписке фактически никак не отражён. Это психология, востоковедение и история (например, известно, что Ефремов общался с Л. Н. Гумилёвым и одобрительно отзывался о его книгах, но никаких письменных свидетельств этого не обнаружено), это научная космогония и философия русского космизма.
Есть и ещё один интересный дискуссионный вопрос: мировоззрение Ефремова, как и любого иного человека, формировалось и эволюционировало во времени. По одним вопросам приходило новое понимание, по другим старые мысли теряли актуальность. К чему-то приходилось возвращаться снова на новом уровне понимания. Скорее всего, мировоззрение мыслителя обрастало подробностями по принципу голограммы, в основе своей проявившись практически сразу и существуя в дальнейшем без разрывов и резких поворотов. В этом плане переписка не даёт много материала – то ли в силу уникальной целостности ефремовского сознания (в этом плане с ним сходны, пожалуй, только Э. Фромм и А. Ф. Лосев), то ли в силу того, что ответы на основные смысложизненные вызовы были уже даны к 50-м годам. А именно с этого времени фактически и появляются сохранившиеся эпистолярные свидетельства о самом себе – когда Ефремов был уже совершенно сформировавшейся личностью, прошедшей кризисы среднего возраста.
Понимая эту естественную ограниченность, мы с благодарностью сосредоточиваемся на утвердительной, катафатической стороне вопроса. Излагаемое в переписке помогает понять ефремовское мышление с внутренней, порой интимной стороны. Идеи высказаны проще и непритязательнее, нежели в романах, но зачастую существенно более остро. Любой открывший письма Ефремова увидит, насколько ясно и безо всякого пафоса осознавал мыслитель окружающую его жизнь, насколько чувствовал себя одиноким. Недаром ему был крайне важен образ броненосца «Ретвизан» – самого мощного, но покинутого остальной эскадрой, однако продолжающего стоять «за други своя».
Наглядно видна хронологическая структура переписки. Это и ритм написания, который, судя по всему, установил для себя автор, когда писем стало чрезмерно много. Видно, что он выбирал для этого определённый день, когда читал и сразу же отвечал на те письма, которые показались ему важны. Причём когда их оказывалось много, его ответные тексты невольно становились короче, и наоборот. Это и скорость работы почты – порой наиболее активные корреспонденты отвечали на ефремовское послание в день получения или на следующий день. Это и более тонкие моменты – когда, не сговариваясь, незнакомые друг другу люди писали в один день с разных концов земного шара.
Проникая вглубь ефремовского времени, мы становимся эмоционально ближе к мастеру, вправляем его напряжённую мысль в рамки, положенные существованием в грубоматериальной вселенной. При этом конкретное структурирование времени согласно пониманию целесообразности того или иного момента – важное свидетельство осознанного подхода к самым рефлективным, обычно проходящим стороной нюансам.
Ефремов в своём творчестве был философом времени. И то, что он на самом низком уровне организации своей деятельности вольно или невольно структурировал, оформлял стихийный процесс, показывает лишний раз неразрывность теории и практики в его отношении к жизни. Время – уникальный ресурс нашего существования, невосполнимый и неуловимый, без наличия которого невозможна сама жизнь.
Подготовка переписки и её внимательное прочтение продемонстрировали главное. Ефремов предстаёт не только и не столько выдающимся учёным, блестящим писателем или крупным оригинальным мыслителем. Всё это – лишь формы проявления духовной оси, стержня Ефремова-человека. Повторимся: мастер прохождения собственной судьбы – вот сердцевина, делающая его жизнь и творчество исполненными огромного значения для каждого человека. Потому что каждый человек стоит перед глубинной экзистенцией, перед поиском смысла собственного существования. Перед каждым стоят вызовы – персональные, личные. За скобки здесь выносится именно степень плодотворности прохождения своего уникального пути. Мы пытаемся найти для себя те или иные ориентиры. И жизнь Ефремова тут послужит безусловным примером.
Николай СмирновВыступление на Дне памяти И.А. Ефремова 7 октября 2012 (Библиотека имени Данте, Москва)
Знакомясь с ефремовскими произведениями, особенно с произведениями о будущем, мы понимаем, что имеем дело с разновидностью русского космизма. Это давно уже не секрет – преемственность Ивана Антоновича в этом отношении, он и сам это подчёркивал. Мы сразу встаём перед дилеммой, перед следующим краеугольным камнем: русский космизм по своей природе изначально исключительно гуманистичен, направлен на человека. Многие говорят о космизме в Древней Индии, в Древнем Китае или в других регионах, в других областях человеческой мысли в её становлении, в её истории. Но в этой самой истории мы не находим такого феномена, который бы обращал столь пристальное внимание непосредствен