Общение двух экипажей оказалось прервано, – чужой звездолёт получил сигнал и должен был улетать. Начался стремительный обмен информационными блоками. В одном из них было описание химического строения фторной жизни. Обнаружилось, что «бесконечные цепочки молекул фторостойких белков были в то же время изумительно похожи на наши белковые молекулы: те же фильтры энергии, те же её плотины, возникшие в борьбе живой материи с энтропией».
Такое сходство находится в полном соответствии с законом единства высших форм развития того или иного уровня развития материи, и оно подталкивает космобиолога землян к поразительной мысли – «путём воздействия на механизм наследственности заменить фторный обмен веществ на кислородный»! Сохранить все особенности фторных людей, но заставить их тела работать на иной энергетической основе. И командир чужого корабля понял идею Афры, и жесты фторных людей более не походили на знаки безнадёжного прощания, но «ясно говорили о будущих встречах».
…Прежде чем закрыть повесть, не спеша перелистаем страницы – от начала до конца. Как много мыслей подчёркнуто, выделено, как резко обозначена необходимость диалектического мышления, как многое хочется впечатать в свою память. Пусть характеры героев только намечены, пусть сюжетная линия, требующая продолжения, обрывается внезапно. Всё этот отходит на второй план, когда во всю мощь торжествующе звучит главная тема: «Самое важное во всех поисках, стремлениях, мечтах и борьбе – это человек. Для любой цивилизации, любой звезды, целой галактики и всей бесконечной Вселенной главное – это человек, его ум, чувства, сила, красота, его жизнь!
В счастье, сохранении, развитии человека – главная задача необъятного будущего после победы над Сердцем Змеи, после безумной, невежественной и злобной расточительности жизненной энергии в низкоорганизованных человеческих обществах.
Человек – это единственная сила в космосе, могущая действовать разумно и, преодолевая самые чудовищные препятствия, идти к целесообразному и всестороннему переустройству мира, то есть к красоте осмысленной и могучей жизни, полной щедрых и ярких чувств».
Встречи с Юрием Рерихом
В личном архиве Ефремова хранится такое письмо:
«Москва, 19 июля 1958 года
Глубокоуважаемый Иван Антонович.
Спасибо Вам большое за Ваше письмо от 27.VI и за Вашу прекрасную книгу “Великая Дуга”.
Направляюсь в командировку в Монголию, и вернусь в Москву в начале августа, и буду очень рад побеседовать с Вами о cтране Снегов.
В 1957 году Юрий Николаевич Рерих после смерти матери вернулся из Индии, где прожил более тридцати лет, в Россию, о которой всегда, во всех своих трудах, помнили члены его великой семьи. Он начал работать в Институте востоковедения АН СССР, взяв под своё начало сектор философии и истории религии. Из Индии Юрий Николаевич привёз в дар СССР около четырёхсот полотен своего отца, провёл колоссальную работу по организации выставок Николая Константиновича в столицах и крупных городах страны.
Иван Антонович, любивший картины Рериха, изучивший к тому времени несколько томиков «Агни Йоги», обратился к Юрию Николаевичу с письмом. Было ли процитированное послание первым, полученным от Рериха, – мы не знаем.
Встреча состоялась в августе или начале сентября 1958 года, после возвращения Рериха из Монголии и перед поездкой Ефремова в Китай.
Сохранилось письменное свидетельство о встрече Ариадны Александровны Арендт, художницы, скульптора, работавшей в Москве над скульптурным портретом Юрия Николаевича. Ещё до Первой мировой войны семья Арендт была дружна с Максимилианом Волошиным, и в 1955–1956 годах семья Арендт-Григорьевых построила дом в Коктебеле, деля каждый год между Москвой и Крымом.
В 1956 году Анатолий Иванович Григорьев, муж Ариадны Арендт, выполнил скульптурный портрет Ефремова[231]. В 1960 году Ариадна Александровна записала:
«Ю.Н. высказал свое желание познакомиться с Иваном Антоновичем Ефремовым, так как последний прислал ему книгу «Туманность Андромеды», которая заинтересовала Ю.Н., но пока он не знает, как осуществить знакомство… Юра[232] сказал, что сделать это очень просто, так как «моя мать очень хорошо знакома с Ефремовым и, наверное, с удовольствием возьмется Вас познакомить с Иваном Антоновичем», что я, конечно, осуществила опять путём телефонных переговоров. Ю.Н. назначил время, И. А. заехал за мной на такси, и мы поехали… На этот раз я была больше слушательницей. Разговаривали они. Боюсь, что не смогу хоть сколько-нибудь связно воспроизвести этот разговор»[233].
Рерих жил в новом, недавно построенном доме на Ленинском проспекте. Он пригласил гостей в кабинет. Индийские ткани на окнах, полки с книгами, на стенах – картины отца и брата, фотографии. Атмосфера в кабинете такая, что хочется говорить вполголоса. Юрий Николаевич прост и сердечен, они с Иваном Антоновичем сразу находят общий язык.
К сожалению, воспоминания Ариадны Александровны отрывочны, процитируем то, что есть:
«Ю.Н. рассказывал о своем скандинавском происхождении. «Может быть, мы с Вами окажемся родственниками, ведь я тоже скандинавского происхождения», – удалось вставить мне. Ю.Н. говорил о своем предке, полководце, Кутузове (по матери), и что его должны были назвать не Юрием, а Мстиславом (кажется), но родственники возражали, и по семейной традиции его готовили в кадетский корпус, как старшего сына. “Неужели Вы были бы военным?” – спросила я. “Отчего же нет? Конечно, я был бы военным… Первое время, конечно”, – добавил Ю.Н. Заговорили о Блаватской. Ефремов сказал, что не может доверять этой женщине, что она слишком “по-женски” пишет и там много просто подтасовок… Ю.Н. очень строго в упор посмотрел на И. А. “Книги Е. П. Б. очень серьёзны, даже слишком серьёзны для того, чтобы все могли их понимать. А что касается подтасовок, то их там нет совсем”. – “Да?!” – удивился Ефремов. (Любопытен тот факт, что в молодости позиция самого Юрия Николаевича была аналогична ефремовской, и это причиняло немало страданий матери, Елене Ивановне. Самоуверенный сын полагал, что у него – продвинутого учёного – нет оснований доверять по-женски организованному, местами ироничному языку Блаватской – О.Е., Н.С.). Потом заговорили о тиграх-оборотнях. Ефремов сказал, что это явная выдумка, но Ю.Н. возразил совершенно серьёзным тоном, что это вовсе не выдумка и что в некоторых индийских племенах могут установить такую связь через астрал и другие планы. “Мéнтал?» – спросил Ефремов. «Ментáл», – невольно поправила я. «Конечно, правильно сказать ментáл”, – сказал Ю.Н… “Если такое животное убивают на охоте, его, так сказать, “напарник”, то есть человек, завязавший с ним такую связь (оккультную), умирает также. При помощи этого животного человек может видеть обстановку в джунглях и окружение этого зверя…” Иван Антонович всё удивлялся. Мне вспомнилось несчастье, происшедшее с женой нашего товарища скульптора. Явная и типичная одержимость. Я рассказала подробно Ю.Н. все симптомы и как она в минуты просветления ясно чувствует присутствие “чужой воли”, как она непрерывно слышит запах водки, будучи совершенно непьющей, как она говорит всякую околесицу… Ю.Н. подтвердил, что это типичное одержание. “Но как избавить её от этого?” “Это очень трудно, – сказал Ю. Н., – иногда помогает переезд в другую местность. Основное – это не давать для одержателя повода общения с внешним миром, т. е. не говорить, не спорить, не реагировать ни на что, чтобы одержателю стало бессмысленно его положение. Ещё есть один самый радикальный способ… Это волевой приказ”. – “А здесь, в условиях Москвы, кто-нибудь может это применить?” “Нет”, – покачал головой Ю.Н. Тем не менее нашей знакомой на другой же день стало лучше и вскоре она стала совершенно здоровой… Перешли в столовую. Традиционный чай. Много говорили о Монголии, где оба были, а Ю. Н. – совсем недавно. Говорили о Чингиз-хане и о теперешней положительной оценке его жизни… Об архитектурных памятниках, которые теперь в Монголии так беспощадно разрушаются. Один из прекрасных памятников был уже полуразрушен, когда французский учёный-востоковед приехал специально посмотреть этот памятник мирового значения. Он как раз в это время разрушался, и француз был ошарашен этим. Это было в Улан-Баторе, причем монголы были сконфужены не тем, что разрушили памятник, а тем, что не успели этого сделать до конца к приезду учёного… Заговорили о Святославе Николаевиче и его скором приезде в Москву со своей женой Девикой Рани. “Если Вы с ней познакомитесь, то так её и называйте – Девика Рани”. – “А правда, что она француженка по происхождению, но совершенно “обиндилась”, живя там с детства?” – спросила я, вспомнив эту версию, которую слышала от своих знакомых индусов. “Нет. Это совершенно не верно. Она чистокровная бенгалка и даже родственница Тагора”. – “А они остановятся у Вас?” – “Нет, им нужен комфорт, а что я могу им дать? Они будут жить в гостинице”. Мы стали собираться. Ю.Н. предложил довезти нас на своей машине до стоянки такси. Сам же он, как всегда, торопился куда-то»[234].
В Кулу, в институте «Урусвати», директором которого был Ю.Н. Рерих, хранится множество различных коллекций, в том числе и палеонтологическая. Юрий Николаевич, живо интересовавшийся всеми сторонами науки и жизни, знал о находках советской экспедиции в Монголии.
Вторая встреча Рериха и Ефремова состоялась в Палеонтологическом музее. Рерих осматривал коллекции, а затем долго беседовал с Иваном Антоновичем в его кабинете.
Таисия Иосифовна, жившая тогда вместе с Иваном Антоновичем и Еленой Дометьевной в квартире, что в Спасоглинищевском переулке, рассказывала, что Рерих приходил к ним в гости. Мужчины разговаривали без неё, затем пили чай. Она уверена, что Ефремов и Юрий Николаевич непременно стали бы друзьями, если бы не внезапный уход Рериха.