Заметим: не с отдельной отраслью науки, а с наукой в целом. Сам Ефремов любил говорить, что он «доктор наук», поэтому должен знать все отдельные дисциплины.
Отстаивая высокое значение палеонтологии, автор утверждает: «Её «завтрашний день» дальше, чем у других отраслей знания, она сделается необходимой позже других, но сделается, когда мы сможем вплотную взяться за человека». Чтобы во всей полноте понять биологию человека, надо познать закономерности эволюционной лестницы.
Важнейший вопрос, вставший перед философией середины XX века, — вопрос о соотношении развития науки и требований современности. Ефремов даёт на него чеканный ответ: «Наука имеет свои законы развития, не всегда совпадающие с практическими требованиями сегодняшнего дня. И учёный не может быть врагом современности, но и не может быть только в современности. Он должен быть впереди, иначе он будет лишь чиновником. Без современности — фантазёр, без будущего — тупица».
Ещё одна генеральная мысль Ефремова, которую учёные XXI века называют законом техно-гуманитарного баланса,[176] высказана так же чётко: там, где культура сильно отстаёт от развития техники, «люди приобретают всё большую власть над природой, забывая о необходимости воспитания и переделки самого человека, часто далеко ушедшего от своих предков по уровню общественного сознания». Варварство, вооружённое последним словом техники, — страшный враг человечества, и необходимо вооружить себя высоким уровнем общей культуры, чтобы бороться с этим врагом.
Залогом успеха в этой борьбе служат гуманизм, стремление широких народных масс к взаимопомощи, жажда знаний. Три эпизода бескорыстного труда людей составляют невидимый стержень произведения. В начале повести группа сапёров помогает Шатрову добыть драгоценную тетрадь из разбитого танка, прокладывая тропку через заросшее, заминированное поле. Советские моряки с «Витима», потрясённые зрелищем разбитого цунами города, дружно отправляются на помощь пострадавшим. Кульминацией в этой цепочке становится эпизод, когда на раскопки местонахождения — неурочно, в воскресный день — обещают выйти 900 человек: «Рабочие здесь так заинтересовались находками рогатых «крокодилов», как они их зовут, что сами предложили мне помочь «развалять соответствующе» это место».
Мир Земли, населённой людьми, необычайно хрупок. Это доказывают картины великого танкового сражения, потрясшие Шатрова, и разрушительного цунами, которое наблюдает Давыдов, находясь в Тихом океане, на палубе парохода «Витим». Час назад моряки любовались красивым городком, но чудовищная волна разрушила его. Эти эпизоды, на первый взгляд не относящиеся непосредственно к проблеме небесных пришельцев, напрямую связаны с раздумьями Шатрова о хрупкости жизни, о непостижимых пространствах космоса, которые он рассматривал в телескоп.
Автор, продолжая традицию великих учёных и поэтов, вслед за Ломоносовым и Тютчевым размышляет о том, чем для бесконечной, холодной Вселенной является ум Человека. Жизнь скоротечна и хрупка, космос не знает предела. Однако «грозная враждебность космических сил не может помешать жизни, которая, в свою очередь, рождает мысль, анализирующую законы природы и с их же помощью побеждающую её силы».
Ефремов, не колеблясь, утверждает множественность обитаемых миров:
«У нас на Земле и там, в глубинах пространства, расцветает жизнь — могучий источник мысли и воли, который впоследствии превратится в поток, широко разлившийся во вселенной. Поток, который соединит отдельные ручейки в могучий океан мысли».
Великое братство по духу и мысли будет залогом того, что «обитатели различных «звёздных кораблей» поймут друг друга, когда будет побеждено разделяющее миры пространство, когда состоится наконец встреча мысли, разбросанной на далёких планетных островках во Вселенной».
Ефремов понимал, что для великого расширения мира нужны ещё тысячелетия познания. Пионеры в этом познании — учёные сегодняшнего дня, значение работы которых понимает каждый простой житель страны.
Произведение о космических пришельцах необычайно населено тружениками Земли — людьми самого разного рода занятий. Мы знакомимся с опытными и молодыми учёными — палеонтологами, астрономами, с аспирантами, с военными — танкистами и сапёрами, с моряками и шофёрами, строителями и раскопщиками. Они не безлики: многих, несмотря на малый объём произведения, автор наделяет характерными размышлениями, жестами, манерой речи.
События происходят не в абстрактном пространстве: перед читателем встают яркие, объёмно выписанные картины русского поля — места великой танковой битвы, заросшего высокой травой и окаймлённого берёзами, тропический остров в Тихом океане, пейзажи горных отрогов Тянь-Шаня, покрытые пустынным загаром «поля смерти» динозавров в Средней Азии. Мы видим интерьеры квартир и кабинеты Шатрова и Давыдова, оборудование обсерватории и корабля, отчётливо представляем себе схему раскопок на месте будущей гидроэлектростанции.
Действие рассказа идёт по нарастающей, спусковой пружиной для очередного этапа развития становится выход мысли на новый горизонт.
Кульминация состоит из серии моментов, которые соответствуют триаде тезис — анализ — синтез.
Тезисом становится момент, когда профессор Давыдов обнаруживает: кость, только что добытая из земли, не панцирь черепахи:
«Крик, который вырвался из широкой груди Давыдова, заставил вздрогнуть стеснившихся около него сотрудников.
— Череп, череп! — завопил профессор, уверенно расчищая породу. <…>
— Попался, небесный зверь или человек! — с бесконечным удовлетворением сказал профессор, с усилием разгибаясь и потирая виски».
Находка черепа — первый кульминационный взрыв. По детонации — второй взрыв. Его можно сравнить с глубинным: примчавшийся по зову коллеги из Ленинграда в Москву Шатров, сгорающий от нетерпения, отказывается сию же минуту увидеть череп пришельца. Он хочет сначала поделиться с Давыдовым своими выводами о строении неведомого мыслящего существа, говоря: «Очень интересная проверка: может ли наш ум предвидеть далеко, верен ли путь аналогий, исходящий из законов нашей планеты, для других миров?»
Шатров анализирует условия образования и развития жизни, эволюцию на Земле и в космосе. Вывод: «всякое другое мыслящее существо должно обладать многими чертами строения, сходными с человеческими, особенно в черепе. Да, череп, безусловно, должен быть человекоподобен».
Шатров ликует: его анализ верен. Он получает от друга право первым изучить череп и опубликовать его описание. В науке нет монополий — она принадлежит всем, это мощно и уверенно утверждает Давыдов.
Но это ещё не финал. Впереди синтез. Шатров берёт в руки таинственный диск, и действие получает новое развитие. Разглядывая диск в ярком свете специальной лампы, он замечает глаза, «взглянувшие ему прямо в лицо». Терпеливая полировка диска — «и оба профессора невольно содрогнулись. Из глубины совершенно прозрачного слоя, увеличенное неведомым оптическим ухищрением до своих естественных размеров, на них взглянуло странное, но несомненно человеческое лицо».
Взгляд громадных выпуклых глаз, исполненных «безмерного мужества разума, сознающего беспощадные законы Вселенной», не поверг земных учёных в смущение. Радостное торжество пронизало Шатрова и Давыдова: «Мысль, пусть разбросанная на недоступно далёких друг от друга мирах, не погибла без следа во времени и пространстве. Нет, само существование жизни было залогом конечной победы мысли над вселенной, залогом того, что в разных уголках мирового пространства идёт великий процесс эволюции, становления высшей формы материи и творческая работа познания…»
Человеческая мысль — дар Прометея, огненный мост, который соединит обитателей далёких планет, «звёздных кораблей» Вселенной. Лёд экзистенциального одиночества расплавляется перед ощущением множественности обитаемых миров.
В феврале 1947 года, после почти полугодовой Монгольской экспедиции, Ефремов сообщает Быстрову, что «соорудил последний рассказ о Вас и мне». «Рассказ вышел целой небольшой повестью, но ещё нужно его немного подработать, прежде чем выпускать в печать. Но до этой подработки мне хотелось бы, чтобы этот рассказ Вы прочли. И сделали к нему свои замечания».[177]
Уже в июле 1947 года повесть «Звёздные корабли» начинает публиковаться в широко известном научно-популярном журнале «Знание — сила», заняв немалую часть книжек с седьмого по десятый номера. В следующем, 1948 году она выходит отдельным изданием.
Если смотреть на «Звёздные корабли» вне рамок фантастического сюжета, то сразу замечаешь: повесть действительно «о Вас и мне». В образе Шатрова автор рисует детальный, живой портрет своего друга Быстрова, рисует без лакировки, со всеми особенностями его характера. В образе Давыдова, энциклопедиста и атлета, вдохновенно выступающего перед аспирантами, яростно ругающего корректоров или отмеривающего шагами площадь раскопок, предстаёт перед нами сам Ефремов — так же живо, во всём многообразии отношений и взаимодействий.
Ярко и весело описана встреча друзей — первая за многие годы. Мы отчётливо видим Быстрова, впервые после пяти лет разлуки входящего в кабинет Ефремова — «по обыкновению быстро, слегка согнувшись и блестя исподлобья глазами». И как искренне звучит в устах Давыдова-Ефремова приветствие: «Сколько лет, дорогой друже!»
«Звёздные корабли» — единственное произведение, где Ефремов точно рисует портрет друга и автопортрет:
«Сухой, среднего роста Шатров казался совсем небольшим рядом с громоздкой фигурой Давыдова. Друзья во многом были противоположны. Огромного роста и атлетического сложения, Давыдов казался более медлительным и добродушным, в отличие от нервного, быстрого и угрюмого приятеля. Лицо Давыдова, с резким, неправильным носом, с покатым лбом под шапкой густых волос, ничем не походило на лицо Шатрова. И только глаза обоих друзей, светлые, ясные и проницательные, были сходны в чём-то не сразу уловимом, скорее всего — в оди