наковом выражении напряжённой мысли и воли, исходившем из них».
Ключевая фраза взаимодействия двух учёных вложена в уста Давыдова. Сделано невиданное открытие — найден череп небесного пришельца, и требуется его изучить и описать. И право сделать это Давыдов предоставляет изумлённому научной щедростью Шатрову, говоря: «Поверьте, старый друг, я совершенно искренен. Разве мы не делились за всю нашу совместную работу интересными материалами? Позже вы поймёте, что и тут произошёл такой же раздел. Я не хочу забирать себе всего. Мы одинаково смотрим на науку, и для нас обоих важнее всего её движение вперёд…»
Эта тема позже будет актуальной в реальном взаимодействии двух учёных — Быстрова и Ефремова.
В «Звёздных кораблях» мы встречаем и других узнаваемых персонажей. В одном из эпизодов появляется профессор Кольцов, заместитель директора института, срисованный с Юрия Александровича Орлова: «На лице Кольцова, обрамлённом короткой бородкой, блуждала язвительная усмешка, а тёмные глаза печально смотрели из-под длинных, загнутых, как у женщины, ресниц».
В аспиранте Михаиле с густыми рыжеватыми волосами, оживлённо беседующем с девушкой Женей, запечатлён портрет Анатолия Константиновича Рождественского, который во время написания повести как раз был аспирантом Ефремова.
В Средней Азии ведёт раскопки палеонтолог Старожилов, в котором мы узнаём товарища Ефремова по Чарской экспедиции Нестора Ивановича Новожилова: «Скуластое лицо наумного сотрудника заросло до глаз густейшей щетиной, серый рабочий костюм весь пропитался жёлтой пылью. Голубые глаза его радостно сияли.
— Начальник (когда-то Старожилов, ещё студентом, много ездил с Давыдовым и с тех пор упорно называл его начальником, как бы отстаивая своё право на походную дружбу), а я вас, пожалуй, обрадую! Долго ждал — и дождался! Отдохните, покушайте, и поедем. Это крайний южный котлован, с километр отсюда…»
Именно этот котлован подарит удивительную находку — череп «небесной бестии».
Узнавали себя в персонажах повести и другие люди.
Видимо, сочетание дерзкого фантастического сюжета с живостью и ощущением правды изображаемого и привело к успеху повести. Уже в 1950 году она была переведена на шесть языков, а позже их число приблизилось к двадцати. Среди них — английский, французский, итальянский, китайский, корейский, японский, хинди и бенгали.
Спустя десять лет повесть имела неожиданное, но яркое следствие: молодой физик Юрий Денисюк был поражён эпизодом, в котором два профессора вглядываются в трёхмерное изображение лица небесного пришельца. «Неведомое оптическое ухищрение» не давало физику покоя: «У меня возникла дерзкая мысль: нельзя ли создать такую фотографию средствами современной оптики? Или, если быть более точным, нельзя ли создать фотографии, воспроизводящие полную иллюзию реальности зарегистрированных на них сцен?
Первые шаги в решении этой задачи были достаточно просты. Было очевидно, что полностью обмануть зрительный аппарат человека и создать у него иллюзию того, что он наблюдает истинный предмет, можно, если бы удалось воспроизвести волновое поле света, рассеянного этим объектом. Было также понятно, что задача воспроизведения волнового поля могла бы быть решена, если бы удалось найти метод регистрации и воспроизведения распределения фаз этого поля».[178]
В 1968 году, после длительной упорной работы, Ю. Н. Денисюк получил высококачественные голограммы на основе собственной схемы записи. Схема Денисюка отличается от других предельной простотой и эффективностью. Так фантастика дала толчок крупному открытию XX века.
Глава седьмаяПОСВЯЩЕНИЕ ПАЛЕОНТОЛОГИИ (1946–1955)
…Я сам по себе шёл в науке, никогда не опасаясь — отдать.
Первая Монгольская экспедиция
Двадцать с лишним лет находки, сделанные американцами в Монголии, дразнили советских палеонтологов.
Первооткрывателем древнейшей фауны этой страны стал В. А. Обручев. В далёком 1892 году во впадине Кульджин-гоби он отыскал зуб носорога. Эта, казалось бы, небольшая находка коренным образом изменила тогдашнее представление о Гоби: оказывается, эта территория была не морем, а сушей! Но какой?
А. А. Борисяк на основе изучения местонахождений Средней Азии опубликовал предположение, что в Монголии так же, как и в Казахстане, в прошлые геологические периоды обитало огромное количество животных. Именно они дали начало животному миру всей Евразии и отчасти Африки!
В 1922 году, когда молодой Стране Советов было не до экспедиций, Американский музей естественной истории выделил значительные средства для исследования Южной Гоби и районов Внутренней Монголии. За несколько лет мобильная, технически оснащённая и большая по составу экспедиция обследовала значительные площади, открыла местонахождения пресмыкающихся и млекопитающих. Сенсацией стали находки меловых млекопитающих и целых кладок динозавровых яиц.
Ефремов детально изучил всё, что было издано американцами. Результаты были опубликованы в массивном томе, с которым Ефремов познакомился ещё в 1930-х годах.
Как же выглядела Гоби 70 миллионов лет назад? Поиски в пустыне, где отсутствует растительный покров и геологическая летопись широко раскрыта для вдумчивого исследователя, сулили значительные открытия. Однако организация дорогостоящей экспедиции в первый послевоенный год была делом государственного уровня. Не последнюю роль здесь сыграли соображения политического характера.
Понадобилось специальное постановление правительства, чтобы разрешить разведочные работы 1946 года. Руководителем был назначен Ефремов, «научную силу» составляли директор ПИНа Ю. А. Орлов и профессор Геологического института В. А. Громов — специалист по позднейшим млекопитающим и четвертичной геологии. Итого — три профессора: внушительно!
Начальником раскопочного отряда стал Я. М. Эглон. Искусным специалистом по обработке костей была М. Ф. Лукьянова — единственная женщина в экспедиции.
Для Ефремова Монголия была лакмусовой бумажкой. Удастся ли в действительности учесть все процессы, которые влияют на формирование больших скоплений окаменелых костей, и предсказать, в каких именно местах стоит искать кладбища доисторических животных? Удастся ли уточнить выводы американцев?
Постановление об экспедиции запоздало, и пришлось работать в авральном режиме, чтобы успеть организовать разведку до наступления морозов.
Пиновцы поездом выехали в Монголию в августе, руководители долетели на самолёте. Обосновавшись в Улан-Баторе, спешно оборудовали склад, завозили горючее, изготавливали железные печки для палаток, доставали деревянные бочки для воды, кошмы, продукты. Оформляли документы на трёх шофёров, повара и пятерых рабочих. В состав экспедиции вошёл также молодой геолог Лубсан Данзан, прикомандированный от Монгольского комитета наук. Он же выполнял роль переводчика. Ко всем сотрудникам Ефремов обращался на «вы». Исключение составлял Ян Мартынович Эглон, ветеран ПИНа: «ты» подчёркивало высшую степень дружеской близости.
Геологи Монголии к тому времени ещё не изучили южную, граничащую с Китаем часть страны, и сотрудники Комитета наук собирали в архивах старые записи, отчёты путешественников и свидетельства очевидцев, встречавшихся с «костями дракона».
Ефремов настоял, чтобы филологи провели для членов экспедиции своеобразный ликбез. Нуждаясь в помощи населения и понимая, как важно в стране с совершенно иной культурой правильно обратиться к каждому человеку, сотрудники изучали сложные ритуалы монгольской вежливости, основы языка, пословицы: «Нас, новичков в Монголии, восхитила романтическая красочность монгольского языка. Комитет наук, по-монгольски «Шинжлех Ухааны Хурэлэн», в точном переводе назывался «Круг Мудрых Изучающих». Учёный секретарь (нарин бичгийн дарга) переводился как «начальник тонкого письма». Даже моя, весьма сухая, должность в Академии наук, где я заведовал отделом древних позвоночных Палеонтологического института, после перевода на монгольский язык звучала как «луны я с хэлтэс дарга» — «начальник отдела драконовых костей»!»
От успеха 1946 года будет зависеть, состоятся ли последующие экспедиции, будет ли организовано масштабное изучение палеонтологических богатств Монголии. Предстояло выбрать район поисков. Многие советовали отправиться на восток страны: он более доступен и изучен, в последние годы там часто находили останки ископаемых.
В Восточной Гоби экспедицию ждал «верный успех средней руки»,[180] но он-то как раз и не устраивал Ефремова. Нужен был успех — крупный, трофеи — богатейшие. И учёные рискнули проложить дорогу в Южную Гоби: «Там, в неизученных районах, были огромные массивы красных пород — отложений древней Центральноазиатской суши. В больших впадинах между недавно поднявшимися хребтами мы надеялись открыть богатые местонахождения остатков ископаемых животных». Aut сит scutOy aut in scuto![181]
В начале сентября передовой отряд в составе Орлова, Громова и Эглона на одной полуторке отправился в Гоби для устройства базы. До прибытия основной силы они успели сделать два коротких разведочных маршрута.
В середине сентября выехал в Южную Гоби основной отряд: трёхосная трёхтонка и вторая полуторка — под предводительством самого Ефремова.
540 километров дороги отделяют от Улан-Батора Далан-Дзадагад — посёлок, являющийся административным центром Южной Гоби. Ефремов жадно вглядывался в открывающееся за лобовым стеклом пространство, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь. Вот она, страна, которая вставала перед ним в детстве со страниц путевых заметок Пржевальского. Голубая дорога среди золотистых полей высохшего дериса… Тася, статная чернобровая Тася Нуромская ждала путешественника из первой экспедиции. В знак верности она отрезала и отдала ему свою косу. Но не дождалась — внезапно умерла от солнечного удара. Пржевальский на всю жизнь остался одиноким…