сознательно отрывается от исторической фактуры значительно дальше, чем в фильме. Например, в книге есть сцена, где юный Филипп спасает от мятежников юного Ивана (чего в реальности не было и быть не могло, так как один старше другого на 23 года). Или, скажем, общий мотив текста Иванова, что царь заменяет в христианстве веру в Бога верой в монарха (такого тоже не было, хотя некоторые мотивы в посланиях царя могут навести на подобную мысль). Зачем? Разве писатель не знал, что этого нет, этого быть не могло? Да, знал, он читал источники, где это прямо сказано, и знание данных источников следует из других сцен романа. Так почему же он «исказил»? А он вовсе не «исказил», он… нечто другое. Там, где у Лунгина — историософский трактат, у Иванова — трактат мистико-богословский. И у него просто нет исторической реальности России, а есть мистическая реальность, вобравшая в себя некоторые приметы нашего XVI века в качестве фона. Иванов не ошибается, Иванов тянет читателя на иной уровень понимания, уровень, оторванный от действительной истории совершенно. И юные Филипп с Иваном не два реальных человека, а воплощенное столкновение праведности и неправедности. И царь, допуская, конечно, очень вольные толкования христианской догматики, не доходил до самообожествления, но Алексей Иванов концентрирует в Иване Васильевиче стремление приспособить христианство к нуждам великой личности, перемолоть его жерновами власть и выдать кашицу, годную лишь для покраски плакатов «Верьте в меня!». Иными словами, развивает мотив неправедности, появившейся в предыдущих главах и постепенно затягивающей душу государя в омут.
Алексей Иванов концентрирует важнейшее, концентрирует высшие смыслы, даже не философские, не политические, а именно мистические, небесные, нарочито пренебрегая ради столь мощного градуса концентрации правдой факта. Так делали в древности наши иконописцы, не придававшие фону особого значения…
Приемлем ли подобный художественный метод?
Трудно сказать. С одной стороны, слишком жутко ломается через колено Его Величество исторический факт. С другой, возможно, Иванов вытаскивает нашу литературу к какому-то совершенно новому способу художественного освоения русской жизни. Это может быть и интересно, и плодотворно. Допустим, Иванов сделал рискованный и сильный шаг вперед в художественном поиске. Но тогда… ему стоило уйти от реальной истории еще дальше. Чтобы сказочно-мистический элемент стал ощутимее, чтобы не лезло в самые очи то, что великому православному святому в жизнеописание втащили какую-то отсебятину.
Фильм войдет в историю нашего кино. Роман войдет в историю нашей литературы.
Поэтому здесь и отдано столько места обсуждению картины П. Лунгина и романа А. Иванова.
Не так давно в околоцерковной среде появилось движение за канонизацию Ивана Грозного, Григория Распутина и некоторых других спорных деятелей нашей истории[240]. Интенция его понятна. Естественно быть русским государственником и при этом крепко верующим православным. Многим хотелось бы слить воедино эти два пристрастия. Но любовь к Христу и любовь к национальной державности — разные вещи, далеко не всегда их можно соединить. Христова искупительная жертва выше любых этатических ценностей; любить свою землю, своих соотечественников, болеть душой за свое государство — желание понятное и правильное, но все эти душевные порывы и практические действия должны стоять в иерархически подчиненном отношении к заповедям Господа и вере в Него. Хорошо, когда никакое противоречие не раздирает единство державы и Бога, заключенное в душе и мыслях верующего. Полагаю, в большинстве случаев это возможно. Но если нет, тогда истину Св. Троицы следует предпочесть истине национально-государственных интересов. Не всех наших монархов, даже если это крупные политики, радетели за отечество и люди добронравные, стоит объявлять святыми. Любимые народом святые равноапостольные Ольга и Владимир, святые благоверные князья Александр Ярославич и Даниил Александрович, святой милосердный и богомольный царь Федор Иванович (совсем не политик) легко и естественно вошли в сонм святых. Другие князья и цари — не столь просто и, в ряде случаев, после горячей полемики[241]. Но в отношении Ивана IV церковная иерархия стоит прочно и непримиримо: этот человек не должен быть канонизирован. Между тем глас Божий в таких случаях может быть донесен до общества лишь посредством соборного решения архиереев.
Что же говорят архиереи?
Вот отрывок из речи патриарха Московского и всея Руси Алексия II к клиру и приходским советам храмов города Москвы: «Если признать святыми царя Ивана Грозного и Григория Распутина и быть последовательными и логичными, то надо деканонизировать митрополита Московского Филиппа, преподобного Корнилия, игумена Псково-Печерского, и многих других умученных Иваном Грозным. Нельзя же вместе поклоняться убийцам и их жертвам. Это безумие. Кто из нормальных верующих захочет оставаться в Церкви, которая одинаково почитает убийц и мучеников, развратников и святых?» Вот слово архимандрита Макария (Веретенникова): «Напомню, что за время правления Ивана Грозного единственным митрополитом, который скончался своей смертью, оставаясь главой Церкви, был святитель Макарий. Все остальные митрополиты либо сами покидали престол, либо их низводили. О какой же святости после этого можно говорить?»{186},[242] Епископ РИПЦ Дионисий (Алферов) говорит сходные вещи: «…если для кукловодов кампании по канонизации Грозного характерны циничный расчет и выполнение политического заказа, то для “кукол”, заблуждающихся искренно, характерно глубокое духовное повреждение. Поразительно, что вроде бы православных людей вдохновляет и привлекает пример не мучеников, не страстотерпцев, не подвижников, а их палачей…» И далее: «Православные патриоты! Не поклоняйтесь же никогда собачьей морде и всему, что она олицетворяет!»{187} Столь значительные и уважаемые архиереи наши, как митрополит Санкт-Петербуржский и Ладожский Иоанн, а также митрополит Волоколамский Питирим, бывало, высказывались положительно о государе Иване Васильевиче, но никогда не призывали они к канонизации Ивана IV[243].
Вот и весь сказ.
Георгий Петрович Федотов прославил духовный подвиг св. митрополита Московского Филиппа, возвысившего голос против Ивана Грозного. Правда, Федотов пишет о какой-то абстрактной «Христовой правде», т.е. скорее социальной справедливости, чем преданности заповедям Его, но общий смысл его слов верен: «Подвиг митрополита Филиппа дает настоящий смысл и служению его сопастырей на московской кафедре Успения Богородицы: св. Алексия и св. Гермогена. Один святитель отдал труд всей жизни на укрепление государства московского, другой самую жизнь, обороняя его от внешних врагов. Св. Филипп отдал жизнь в борьбе с этим самым государством, в лице царя, показав, что и оно должно подчиниться высшему началу жизни. В свете подвига Филиппова мы понимаем, что не московскому великодержавию служили русские святые, а тому Христову свету, который светился в царстве, — и лишь до тех пор, пока этот свет светился»{188}.
Московское великодержавие было для страны благом, а для Русской цивилизации — одной из главных составляющих. Просто царь Иван Васильевич оказался дурным птенцом в гнезде наших самодержцев…
Во дворе Михайловского замка стоит памятник Павлу I: огромный трон, огромные ботфорты, огромное всё… кроме государя. Государь — сущий плюгавец. Государь оказался на два размера мельче и страны, и рыцарских идеалов, которые он пытался проповедовать. Так вот, Иван Васильевич тоже принял под державную руку страну и культуру себе не по размеру. Он оказался мельче Русской цивилизации и мельче идеалов христианства, составлявших ее основу.
Вспоминается образ императора Юстиниана в пьесе «Отравленная туника», принадлежащей перу Николая Степановича Гумилева. Император хотел быть мудрым и справедливым, хотел сыграть свою роль чисто, не сфальшивить. Но его терзали страсти: политическое стяжательство и пошлая ревность сгубили веру государя, нравственность, мудрость… Вот и царь Иван IV — если и был великим в чем-то, так это в эмоциях, наполнивших историю страны звуками угрозы: бурный поток гнева, мутный ручей ужаса, гремящая река похоти, оглушительный водопад гордыни. Как устроитель земли Русской он хорош тем, что в истории его жизни звучит глас Божий, призывающий поглядеть на царевы страсти, ужаснуться и укротить свои. Для человеческих ушей тяжки слова Бога, но это дар Его любви к нам. Государь Иван Васильевич, вероятно, послан был нашим предкам в качестве подсказки или же испытания во исправление. Это был настоящий бич русского народа, отучавший нашего человека от привычки к своевольству и в личном, и в общественном смысле…
Но будь же ты и к нему милостив, Господи! Все мы грешные люди. Прости нас. Прости и его.
ХРОНИКА ЖИЗНИ ИВАНА ГРОЗНОГО
1530 год — рождение Ивана Грозного (25 августа).
1533 год — смерть Василия III, отца Ивана Грозного.
1538 год — смерть Елены Глинской, матери Ивана Грозного.
Конец 1530-х — середина 1540-х годов — период «боярского правления».
1543 год — казнь князя Андрея Шуйского по воле Ивана Грозного.
1547 год — венчание Ивана Грозного на царство (16 января). Большое восстание в Москве, напугавшее Ивана Грозного своим размахом и ожесточением.
Конец 1540-х — конец 1550-х — период масштабных военных, политических и церковных преобразований.
Осень 1552 года — взятие Казани русской армией, с которой отправился в поход Иван Грозный.