Вместе с тем история с «изменой» И.Ф. Мстиславского, как справедливо отмечал А. А. Зимин, выглядит очень странно. И за много меньшие провинности бояре и князья по воле Ивана IV могли лишиться головы, а здесь обвиняемый признался в том, что «навел» татар на Москву, и что же? Вместо казни изменника государь всего лишь «сослал» князя в Новгород, где в начале 1572 г. Мстиславский был «уставлен» царем «наместником по старине»! Между прочим, именно в Новгород Иван вскоре перебрался, пережидая новую татарскую угрозу. В Новгород, к «ведомому» изменнику? Довольно странное решение! И как тут не согласиться с мнением Б.Н. Флори, который писал, что «…никакой «измены» Мстиславский не совершал, а его покаяние было услугой, оказанной царю. Подданные тем самым могли убедиться, что тяжелые несчастья, постигшие страну, произошли по вине одного из первых лиц государства, но не самого царя…»{293}
Разрешив кое-как вторую часть извечной русской проблемы, Иван Грозный и его новое правительство приступило к решению первой. Увы, об этой работе сохранилось немного свидетельств, но отрывочные сведения позволяют представить те направления и тот размах, с которыми она осуществлялась. Уже в июне 1571 г. 3 полка под началом боярина князя И.А. Шуйского встали на «берегу» в ожидании набегов татар. В октябре «по государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии указу» боярин князь И.М. Воротынский «со товарищи приговорили» «на поле ездити и поле жечи», лишая тем самым татарскую конницу корма и возможности совершить поздней осенью набег на Русь. В конце декабря Иван Грозный приказал «князь Петру Волконскому да Елизарью Ржевскому ехать в Перемышль делать засеку», т.е. там, где в мае Девлет-Гирей переправлялся через Жиздру{294}.
Сам Иван тем временем готовился к походу против шведов. В конце года он отправил своих воевод «Свийские земли воевать», а затем лично возглавил большой поход «на Свийские немцы». Примечательно, что сам поход, судя по разрядной росписи, имел большой размах — кроме государева полка, в нем участвовали также передовой, сторожевой и ертаульный полки вместе с нарядом, служилые татары, черемисы и мордва. Само войско было смешанным, земско-опричным — в одном и том же полку командовали и опричные, и земские воеводы. Так, 1-м воеводой передового полца был опричный воевода князь П.Т. Шейдяков, а 2-м воеводой того же полка был князь М.И. Воротынский, в сторожевом полку 1 -м воеводой был князь И.Ф. Мстиславский, а 2-м — опричник князь Н.Р. Одоевский. Но до большой войны дело не дошло. Иван ограничился посылкой небольшого войска (3 полка) во главе с «царем» Саин-Булатом Бекбулатовичем на Выборг, которое беспрепятственно пограбило и опустошило приграничные шведские земли. Но, видимо, и сам русский царь к ней не особенно стремился. Однако необходимый дипломатический эффект неожиданная демонстрация военной мощи Русского государства на шведов произвела. Как писал летописец, «пришол государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в Великий Новгород и был в Новегороде, а поход свой на Свийские немцы отложил, потому что били челом государю свийские немцы послы Павел бискуп абовской с товарищи»{295}. Таким образом, Ивану Грозному удалось до некоторой степени сгладить эффект от неудачной осады Ревеля, предпринятой незадолго до этого его «голдовником» Магнусом при поддержке царских войск, и показать, что русский медведь еще жив, слухи о его смерти несколько преувеличены, а потому делить его шкуру преждевременно.
Сразу после нашествия, летом того же 1571 г., Иван Грозный начал обустраивать Новгород как свою временную резиденцию, более безопасную на случай нового вторжения татар, чем разрушенная Москва. Особенный размах эти работы приобрели с конца декабря 1571 г., как только царь прибыл в Новгород «на свийские немцы» и привез с собой свою казну, которую еженощно охраняли 500 стрельцов{296}. 9—10 февраля 1572 г. в Новгород была доставлена и государственная казна (450 возов). К этому времени Иван IV покинул Новгород и 5 февраля 1572 г. принял во все том же селе Братошино татарского посла Ян Болдуя (Джан Болдуя) и гонца Ян Магмета (Джан Мухаммеда). Во время этой встречи Иван вел себя уже иначе, чем в июне 1571 г. Психологический шок от майской катастрофы был уже позади, чрезвычайные меры по восстановлению обороны на юге и боеспособности армии уже дали свой первый эффект. К царю вернулось самообладание, и поэтому на приеме Иван уклонился от прямого ответа на вопрос о судьбе не только Казани, но и Астрахани. Им было высказано пожелание, что де для решения столь сложного вопроса необходимо прибытие из Крыма полномочного посольства, с которым и можно было бы обсудить все существующие между Москвой и Крымом проблемы, а не простой обмен гонцами и грамотами. С иронией царь заявил татарскому гонцу, что крымский «царь» «…не надеялся бы, что землю нашу воевал; сабля сечет временем, а если станет часто сечь, то притупеет, а иногда и острие у нее изломается». В ответ же на просьбу хана выслать ему 2000 руб. на подарки своим «царевичам» и дочерям с плохо скрываемой издевкой Грозный отписал: «Ты (т.е. Девлет-Гирей. — П.В.) в грамоте своей писал к нам (сразу после сожжения Москвы. — П.В.), что в твоих глазах казны и богатства праху уподобились, и нам вопреки твоей грамоте как можно посылать такие великие запросы? Что у нас случилось, двести рублей, то мы и послали к тебе…»{297} Свою точку зрения Иван еще раз повторил в грамотах, что были посланы с гонцом в Крым в марте 1572 г.
Понятно, что такой ответ никак не мог удовлетворить Девлет-Гирея, да тот особенно и не скрывал своих намерений вернуться и довершить поражение Ивана{298}. В Москве это прекрасно осознавали, и потому с началом весны 1572 г. военные приготовления были форсированы. Они шли по нескольким направлениям. Большое значение было уделено фортификационным работам. Прежде всего спешно возводились укрепления вокруг Москвы. Это о них писал Штаден: «…Ворота построены из бревен в виде башен, снаружи покрыты дерном и землей; между воротами проложен вал в три сажени шириной. Снаружи пред валом рванет…» Заново отстраивался сожженный татарами Новодевичий монастырь. Однако главное внимание было обращено на укрепление «берега», где должна была пройти главная линия обороны на случай нового вторжения неприятеля. Штаден писал, что «..на реке Ока более чем на 50 миль вдоль берега построили такие укрепления: рядом друг с другом вбили два частокола; один частокол стоял перед вторым, два фута в ширину и четыре фута в высоту. Землей, выкопанной от дальнего частокола, забрасывали между двух частоколов, таким образом заполняя его»{299}. Конечно, эти фортификационные сооружения вряд ли простирались вдоль всего берега на указанные Штаденом 50 с лишком миль (если речь шла о немецкой миле в 7 км, то получается, что эта «великая китайская стена» простиралась на более чем 350 км, ну а если следовать счету Герберштейна, то на 250 км, что в принципе совпадает с протяженностью берега Оки между Калугой и Коломной). Скорее всего, речь шла об укреплении берега в тех местах, где была возможна переправа татар через реку.
Эти укрепления, из-за которых стрельцы и набранные с «земли» пищальники могли расстреливать переправляющуюся вплавь через Оку неприятельскую конницу, дополнялись, судя по письму Девлет-Гирею, отправленному Ивану Грозному вскоре после разгрома татарских войск на Молодях, и наказу М.И. Воротынскому, более основательными сооружениями в местах, где через Оку имелись «перевозы»-броды («…да где в котором месте на Оке перелазы гладки и мелки, и в том месте зделать крепости, заплести плетень и чеснок побити, где в котором месте пригоже какова крепость поделать. Да и на Угре на устье, от устья вверх, до которого места пригоже, по тому же зделати крепости для перелазов», «…на берегу хворостом зделали двор да около того ров копали, и на перевозе наряды и пушки еси оставив …»{300}). Места для возведения этих полевых фортификаций были заранее присмотрены воеводами, о чем было сказано в выданном им наказе: «По Оке реке вверх и вниз розъездити бояром князю Михаилу Ивановичю, с которым воеводою пригоже, и Ивану Васильевичю (Михаил Иванович — князь М.И. Воротынский, 1-й воевода большого полка, Иван Васильевич — И.В. Меньшой Шереметев, 2-й воевода большого полка. — П.В.) по тому же, переменялся. А в ыные хместа из полков бояр и воевод отпущати боярину князю Михаилу Ивановичю, по тому же переменяяся, чтоб изо одного полку двем воеводам вдруг не ездити. А ездити Окою вниз и до Резани, а вверх и до Жиздры, до засеки (той самой, что должны были обновить и усилить князь П. Волконский и Е. Ржевский. — П.В.), и Жиздрою до коих мест надобе…».
Строительные работы, начавшиеся примерно в середине апреля 1572 г., после того, как сошло половодье, легли на плечи сотен и тысяч собранных с окрестных деревень посошных людей и ратников полков, вставших с началом весны по Оке: «А делать по Оке и по Угре тутошними людми сохами, которые сохи с обе стороны реки пришли, а в ыных местех и полковыми людми делать всеми, где что пригоже зделать, по тому промышлять и делать». По мнению П. Симеона, автора истории Серпухова, следы этих укреплений (в виде тройного ряда заостренных вверху свай) были видны на берегах Оки под Серпуховом еще в начале XIX в. К началу боевых действий работы были уже завершены{301}.
Однако укрепления бесполезны, если они не будут заняты бойцами, и потому важнейшей задачей, которую должен был решить дьяк Разрядного приказа А.Ф. Клобуков «сотоварищи»