Окончание
Глава 1Польское нашествие. Баторий
Баторий. Столкновение. Польская армия. Московская армия. Взятие Полоцка. Поляки в Московском государстве. Дипломатическое посредничество. Осада Пскова
I. Баторий
Польская монархия, бывшая избирательной до 1572 года фиктивно, в этом году стала таковой в действительности, и собрания на поле Воли стали местом азартной игры. В этой игре принимала участие вся Европа. Но в продолжение двух веков игрокам однажды удалось выбрать настоящего короля. Он был чужестранцем. Баторий был чистой венгерской расы как по своему отцу Этьену Баторию Сомлио, так и по матери Катерине Телегда и происходил из хорошего дворянского рода. Он с честью служил в императорских войсках и с большим успехом подвизался за дипломатическими кулисами Константинополя и Вены.
В тридцать восемь лет, в 1571 году, он сделался воеводой Трансильвании благодаря расположению к нему императора и султана. В Польше о нем мало знали. Он считался хорошим правителем маленькой страны. Позже утверждали, что он учился в Падуе в академии, где впоследствии, в 1789 году, последний из его преемников на троне Ягеллонов поставил ему памятник – посредственное произведение Карло или Феррари. Вновь избранный король не знал польского языка. Он говорил со своими подданными на латыни или молчал, что ценилось еще выше в стране, где все говорили слишком много. На выборах в 1575 году кандидатура его была выставлена султаном против кандидата императора. Иван устранился от выборов. Что касается сына Максимилиана, то его избрание обещало союз с Австрией против Турции. Вступать в войну с Турцией в союзе с Австрией или вести борьбу с Москвой при поддержке или, по крайней мере, нейтралитете Турции – такова была дилемма. Но польские избиратели были поглощены другими соображениями и разделились: аристократия поддерживала Максимилиана, так как он мог предложить ей титулы и деньги, а мелкое дворянство стояло за венгра, полагая, что это незначительное лицо будет их королем и рабом, будет править при их помощи и шляхта начнет борьбу против магнатов.
Оказалось, что этот незнакомец хотел быть королем надо всеми и умел достигать того, чего хотел. Он начал с того, что появился в Варшаве раньше своего противника. Максимилиан не мог спешить без риска. Его подстерегали турки. Смерть императора в октябре 1576 года сделала Батория единственным кандидатом. Ему оставалось разобраться в том положении, в каком Генрих Валуа и не пытался разбираться. Он быстро обнаружил дальновидность и умение управлять. По внешности, как он изображен на портрете, сделанном в 1583 году и хранящемся в костеле отцов миссионеров в Кракове, он был типичным мадьяром. Низкого роста, коренастый, с выдающимися скулами, длинным носом и низким лбом. Лицо его массивно, энергично и сурово. Никакой заботы о внешности. Никакого изящества. Взгляд неопределенный и дикий. Он вел простой образ жизни, как по необходимости, так и благодаря своим вкусам. Он не думал оставлять теперь свои привычки и не представлял, что его короновали для того, чтобы он жил в свое удовольствие. Он не носил перчаток. Обуваясь по-польски, он пренебрегал чулками, входившими тогда в моду. Здоровье его было неважное. Он уже давно страдал какой-то болезнью. На левой ноге у него была никогда не закрывавшаяся рана. Болезнь эта прогрессировала. Многие вспоминали, что этот на вид здоровый человек еще во время службы при императорском дворе страдал припадками апоплексии или эпилепсии – врачи того времени плохо различали болезни. Но по прибытии в Польшу новый король не обнаружил ничего. Он засадил за работу своих секретарей, сам же целые дни проводил на коне, показывая себя неустрашимым охотником.
В моральном отношении Баторий представлял любопытную смесь гибкости и твердости, самодержавных наклонностей и либерализма, жестокости и мягкости. Одному депутату, повысившему голос на сейме, он крикнул, схватившись за саблю: «Тасе nebulo!» Тот же жест он повторил по поводу неприемлемых требований шведского короля, сказав: «Docebo istum regulum». Вопреки обычаям, он осудил и велел обезглавить одного буйного дворянина из влиятельнейшей семьи. На все просьбы и угрозы он отвечал: «Canis mortuus non mordet, plectatur!»
С возмутившимися казаками он поступал так, как сделал бы сам Грозный. Как передают, он приказал казнить их десятками и трупы рубить на части. Раз во время аудиенции, данной одному иностранцу, его рассердила собака. Ударом сапога со шпорой он отшвырнул ее в противоположный конец комнаты. Но со своим старым сюзереном в тюрбане он умел обходиться деликатно. Выражая сочувствие протестантству в Трансильвании, он был ярым католиком в Польше. Он устроил так, что был представлен избирательному сейму арианцем Бландрата. После же избрания в короли советниками его стали иезуиты.
Мартин Кобер. Портрет короля Польши Стефана Батория. 1583 г.
Он хотел быть господином в своем королевстве и не делал разницы между старостой и простым евреем, как это было в XVI веке. Он думал уничтожить барщину и заменить наказание кнутом – денежным штрафом. На поле сражения он часто жаловал дворянством простых крестьян. Этот строгий к другим и к себе человек был нежен и даже сентиментален с друзьями и при их потере мог даже заболеть от огорчения.
При дворе, который последние Ягеллоны итальянизировали, в стране, широко охваченной умственными течениями, характерными для того века, он производил на первых порах впечатление простого крестьянина. Но придя в соприкосновение с этой средой, он стал самым просвещенным государем эпохи, хотя и отказался от хороших манер, чуждых его темпераменту. Он основал Виленскую академию, был сторонником и проводником календарной реформы, организатором почты и финансов, создателем новой судебной организации.
Он действительно управлял страной, внеся в разладившийся механизм порядок. Будучи чуждым стране по своему происхождению, языку и нравам, Баторий представлял собой Польшу в ее живых силах. Польшу XVI века, которая была и остается – я надеюсь, что никого не оскорблю этим утверждением, – высшим историческим выражением славянской расы, какое только было известно до сего времени миру. Страна, надорванная монархией, но еще не истощенная материально, собиралась в скором времени проявить сильный и грозный подъем духа. Морально она была еще способна к благородным завоеваниям человеческого духа. Это была страна воинов, вдохновенных поэтов, пылких политических писателей и ораторов, поднимавшихся до вершины светского и духовного красноречия. Это была страна, где Фриц Моджевский, провозглашая в программе социальных реформ всеобщее равенство прав, опередил всех публицистов эпохи. Кохановский соперничал по увлекательности и изяществу с Ронсаром, а Скарга предвосхищал Боссюэта. Грубый с виду Баторий был истинным представителем этой страны благодаря своему гению. Как яркий выразитель интересов своей страны, он подготовил борьбу с Москвой прежде всего из-за Ливонии, а потом из-за самого существования государства. Он понял, что Польша, какой он ее видел – цивилизованная, гражданственная, либеральная, буйная, католическая, – должна поглотить свою великую соседку и навязать ей свою культуру, свой политический строй и свою религию. В противном случае ей угрожала опасность самой быть поглощенной и подчиниться чужим порядкам.
Существование двух великих славянских государств, развивающихся независимо друг от друга, не представляло ничего невозможного. Но для этого нужно было, чтобы Польша Пястов и Ягеллонов развивалась согласно своему происхождению, то есть чтобы, оставаясь в стороне от Запада, притягивала к себе западных и южных славян. Однако вытесненная отсюда германским движением, она направила свою деятельность на Восток, основала большое государство – полупольское-полурусское, полукатолическое-полуправославное. Она соединяла в себе элементы монархии и республики, цивилизацию и варварство.
Доспехи польского короля Стефана Батория представляют собой кирасу с набедренниками и шлем типа «Ерихонская шапка». Все детали украшены гравированными медными полосами с позолотой
Здесь была одна орбита и два центра притяжения, два государя всея Руси для одной державы.
После избрания на престол Баторию пришлось подавлять восстание в Данциге. Он обладал некоторым опытом в осадных войнах, однако в этой компании не проявил блеска; поляки еще не были в его руках. Впрочем, его права на почетное место среди великих полководцев того времени некоторые оспаривают. Конечно, ошибочно приписывать ему изобретение каленых ядер, давшее у Данцига ничтожные результаты. Мейнерт утверждает, что употребление этих снарядов восходит к первым годам XV столетия. Возможно, что польская армия, как говорит один из биографов короля, Альбетранди, была обязана Баторию усовершенствованием пушек и полезными изменениями в обмундировании и вооружении кавалерии.
В течение его царствования была создана военная организация казаков. В 1576 году он создал королевскую гвардию. В 1578 году сформировал пехоту при помощи рекрутского набора в королевских владениях, что является верным основанием его военной славы. Присоединив к созданному им войску значительное количество иностранных полков – венгерскую пехоту и немецкую кавалерию, он произвел в своем новом отечестве революцию, которая еще раньше изменила на Западе основы военного могущества. Он дал Польше армию, организованную и вооруженную по-европейски. Наконец, три войны, приведшие его в сердце Московского государства, признаны специалистами столь же удачно задуманными, как и выполненными. Компании эти, правда, имеют некоторые слабые стороны, но все попытки ограничить роль его личной инициативы в этом если и достигали успеха, то небольшого.
Баторий, может быть, не обнаружил высших талантов, но с другой стороны, возможно, что ему не давала развернуть их тактика Ивана. Заслуга же его в том, что он был действительно главой дела с гением руководителя. Приемы, употребленные им для обеспечения возможных выгод в борьбе с московским государем, можно рассматривать как высшее проявление искусства.
Сабля Стефана Батория. До Батория основным клинковым оружием польского войска были мечи
II. Столкновение
В это столкновение оба врага шли с одинаковой решимостью. До смерти Максимилиана Иван, отправляя в Вену гонца за гонцом, держался плана, выработанного в Можайске. После же его смерти Иван выпроводил оба польские посольства, присланные одно за другим Баторием к царю для выигрыша времени, выставив невозможные требования. Заявляя притязания на Киев после Витебска, Иван думал только о том, как бы воспользоваться преимуществами, достигнутыми в Ливонии. В марте 1578 года царь согласился подписать перемирие на три года. Но приостановка враждебных действий не относилась к территории, где обе стороны чувствовали себя дома, что замечалось в Ливонии. Более того, в русский текст договора Иван самочинно включил статью, запрещавшую полякам вмешиваться в ливонские дела.
В результате уже весной того же года произошло столкновение из-за обладания Венденом. Иван отправил туда восемнадцатитысячную армию, более чем достаточную, по его мнению, чтобы одолеть полки Сапеги и Ходкевича, не столь многочисленные и лишенные до той поры всего необходимого. Когда к Ивану явился посол Батория, он велел ему подождать: «Скоро будут вести из Ливонии!» Вести пришли, и Иван узнал, что кое-что изменилось в Варшаве.
В начале своего царствования Баторий поспешил послать в Стокгольм кастеляна санокского, Ивана Гербурта. Он привез из Швеции оборонительный и наступательный договор для захвата Ливонии. Течение Нарвы должно было служить линией раздела между захваченными уже владениями и теми, которые будут приобретены после этого. Поляки под начальством Андрея Сапеги и шведы под начальством Боэ объединились и, заставив московских военачальников принять бой в открытом поле, доказали свое превосходство в таких сражениях. В этом бою русских пало 6000 человек, погибли четыре воеводы, четыре были взяты в плен, пушкари Ивана сами себя задушили на своих пушках. Таково было донесение, полученное царем. Только татарская конница его под начальством Голицына избежала разгрома. По польским источникам, Голицын обратился в бегство, чем ускорил поражение русских. Вместе с ними бежали старый воин окольничий Федор Шереметев и доверенный царя, дьяк Щелкалов, враг Боуса.
После этого уже не могло быть больше речи ни о перемирии, ни о переговорах. Иван отпустил польского посла, по-своему взяв с него реванш. Еще по восшествии на престол Батория Иван отказался назвать его братом. «Если бы вы захотели избрать в короли Ивана Костку, – сказал он полякам, – я и его должен был бы назвать братом?» Костка был простой дворянин. «Что такое ваш трансильванский князь? Никто об этом княжестве до сих пор ничего не слыхал». Гарабурда слышал от царя много едких колкостей в этом роде. В то же самое время послы Ивана Карпов и Головин были в Варшаве. Баторий их третировал, следуя примеру Ивана. Как говорит протокол, на их приеме Баторий не встал и не спросил об их государе, после чего послы объявили, что не могут выполнить возложенную на них миссию.
Они видели, что страна охвачена воинственным воодушевлением. Собравшийся 19 января 1578 года сейм вотировал на два года экстраординарный налог. Доход с него исчисляли в 800 000 и даже в 1 200 000 флоринов. Без сомнения, это было немного. Ежегодный расход на содержание испанской армии в Голландии в ту же пору поднимался до 7 000 000 дукатов. Но Речь Посполитая до сих пор никогда еще не шла на такие жертвы. Если бы поступления шли согласно исчислениям – этого было бы достаточно. Однако расчеты не оправдались. Но Баторий сумел добыть денег и подчинить сейм своей воле. Не делая больших расходов на себя, он мог обратить на военные надобности все доходы со своих поместий. Кроме того, он получил кредит за границей, а получив деньги, нашел и людей.
III. Польская армия
Польская знать составляла отличную кавалерию, недавно доказавшую свои достоинства под Венденом. Но можно было полагать, что русские воспользуются опытом и теперь будут ждать поляков под защитой своих крепостей. Польская пехота, по свидетельству историка Длугоша, существовала с начала XV века. Однако она едва достигала 2000 и была вооружена только пиками. Баторий дал ей более современное вооружение – мушкеты, сабли, топоры – и утроил ее численность крестьянами, принадлежавшими короне. Кто шел в ряды армии добровольно, освобождался от всех повинностей. В добровольцах не было недостатка, и они отличались большой храбростью. Кроме того, король имел около 5000 венгерской пехоты, польский отряд, обмундированный по-венгерски и составленный из нестроевых, и еще отряд, набранный из знати. Эти силы он подкрепил немцами, шотландцами, казаками. В кавалерии он ввел немецких и польских пищальников.
Обмундирование польского гусара
Общее количество организованного войска, включая и литовские силы, не превышало 20 000 человек. Замечательно, что литовская знать – наполовину русская, православная, – была всецело на стороне Батория в этой войне. С этим согласны даже русские историки. Литва дала, что имела – несколько тысяч всадников, представлявших ценную силу, особенно в зимнее время. Лучше перенося суровый климат, от которого польская армия больше страдала, и менее удаленные от своих очагов, литовцы представляли противовес дезорганизованной главной армии. Эта армия была малочисленна, но оказалась армией, наилучшей по качеству. В ней было много иностранцев, но в XVI веке это было обычным явлением. В сражении при Дрё (12 декабря 1562 года) армия Гиза насчитывала в своих рядах 12 000 немцев, швейцарцев и испанцев при шести тысячах французов. Такой же состав был и армии противников.
Слаба была у поляков в эту, как и в последующие войны, артиллерия. Несмотря на старания Батория набрать в Германии и даже Италии хороших литейщиков пушек и на просьбы у курфюрста саксонского доставить осадные орудия и артиллерийские материалы, его артиллерия была все время слаба и недостаточна. Количество артиллеристов в 1580 году не превышало семидесяти трех, а в следующем году равнялось двадцати.
После этих расчетов ясно, что королю нужно было очень много смелости, чтобы начать войну с такими средствами. Дело шло не о повторении Венденского сражения и не о продолжении враждебных действий в истощенной пятнадцатилетней борьбой Ливонии, где почва уходила из-под ног соперников. В этой опустошенной стране, усеянной развалинами, не представлялось возможности добиться в будущем определенного успеха и даже вести более или менее продолжительную кампанию. Сигизмунд Август еще в 1562 году рассудил, что ключ от этой провинции надо искать в Москве, напав на главного соперника в его жилище. Но у него не было средств выполнить этот смелый наступательный план. Теперь на это решился Баторий. Он задумал сделать нашествие на Москву в этой борьбе, где ставка превысила первоначальный предмет спора. Сражаясь за Ливонию, на деле боролись за обладание северо-востоком и гегемонию над славянским миром.
В этом предприятии Польша могла рассчитывать только на собственные силы. Швеция заключила с ней союз только для Ливонии. В новом плане Батория она видела лишь средство развязать себе руки и сделать свое дело, держась буквы договора. Дания также уклонялась. Ее отношения к Ивану становились миролюбивыми. Хан предложил свою помощь, обещая двинуть своих татар в августе 1578 года, но и пальцем не пошевелил. Баторий посвятил в свои планы великого визиря Магомета Соколли, но этот полководец ответил, что царь страшен и с ним помериться силами может только лишь один султан. Султан хотел остаться нейтральным. Без сомнения, король предвидел эти неудачи, делая свои расчеты.
Оставалось выбрать пункт атаки. Литовцы хотели, чтобы Баторий шел на Псков, и таким образом захватить в свои руки единственный путь из Москвы к Прибалтийскому побережью. Но для этого нужно было пересечь Ливонию и доканать страну, которую хотели пощадить, или двинуться по русской территории и оставить за собой ряд русских крепостей и незащищенную Литву. Баторий решил первое усилие направить на Полоцк, расположенный на Двине и имевший большое значение для путей, шедших в Ливонию и Литву. Оттуда решено было идти на Псков.
Остановившись на этом плане, Баторий выбрал Свир местом концентрации. Здесь можно было до последнего момента скрывать истинную цель экспедиции. Он искусно распределил свои силы между путями, ведущими к этому месту соединения, и с умением произвел фланговое движение от Свира к Десне, в то же время прикрывая Вильну и обозы, сопровождавшие главную армию. Он воспользовался водными путями и понтонными мостами для переправы больших грузов. Специалисты утверждают, что метод действия на коммуникационные линии противника возник в Европе только в конце XVII века. Возможно. Но изобретатели методов часто идут за людьми практики.
Баторию, однако, не удалось осуществить свой план в том виде, как он его задумал. Соединение в Свире было назначено на 4 мая 1579 года, но, несмотря на энергию короля, войска опоздали. Не было ни денег, ни снаряжения для войска. Из-за этого и послов московских переводили из одного города в другой, назначая им аудиенции, и отпустили их только в июне месяце, и тогда же польский курьер отвез в Москву формальное объявление войны. Спустя несколько дней Баторий начал военные действия. Армия перешла Десну по понтонному мосту, сооруженному за три часа. В этой армии было 6517 всадников польского войска, из них 1338 были немцы и венгры, и 4830 человек пехоты, из которых 3451 – немцы и венгры. В литовском отряде было четыре тысячи всадников. Среди иностранных офицеров находился Георг Фаренсбах. Раньше он был полковником на службе у датского короля и еще недавно служил воеводой у царя. Его советы принесли большую пользу. Пятнадцать тысяч человек – всё, чем располагал Баторий, чтобы вторгнуться в Московское государство.
Поляки начали войну в соответствии с европейскими нравами той эпохи. Прежде чем заговорить языком пороха, истратили немало чернил и даже типографской краски. Объявление войны, отправленное Баторием в Москву, сопровождалось длинным историческим обзором, напичканным датами, дипломатическими текстами и едкими замечаниями. Не забыли даже Пруса, знаменитого брата цезаря Августа, от которого Иван пытался вывести свое происхождение. В 1580 году в Нюренберге была издана брошюра, воспроизводящая неточно этот документ и сохранившаяся в ограниченном числе экземпляров. На ней есть виньетка, изображающая посла Батория Венцеслава Лопацинского выполняющим свою миссию. С обнаженной саблей за поясом он вызывающим жестом подает царю письмо. Картина эта так же фантастична, как и текст, сопровождающий ее и недавно исправленный аббатом Польковским. Иван не допустил к себе Лопацинского. Баторий, желая произвести впечатление своей декларацией, рассчитывал главным образом на гласность. Он приказал отпечатать ее на польском, немецком и венгерском языках на станках, которые сопровождали его в продолжение всей войны.
В Свире, куда прибыл 12 июня 1579 года, он выпустил манифест с целью оправдать свое предприятие и примирить с ним общественное мнение как внутри страны, так и за границей. Никогда еще полководец в подобного рода документах не вдохновлялся столь благородными идеями. Тут были обещания уважать личность, собственность и привилегии мирного населения, запрещать и подавлять всякого рода насилия. Здесь были все формулы, сделавшиеся впоследствии банальными и лживыми, но в то время они были новинкой, и Польша XVI века имела право гордиться ими. Баторий проявил много заботы, чтобы найти моральную поддержку в недоверчивой публике. Все события этой войны стали предметом подобных же деклараций. Библиография той эпохи содержит много брошюр, отпечатанных либо официально, либо официозно; в них оцениваются малейшие события этой войны. Эта литература отправлялась в Польшу, Германию и даже в Рим, где посланник короля полоцкий епископ Петр Дунин-Вольский перепечатывал ее. Произведения эти не отличались исторической правдой. Они руководили немецкой прессой, старавшейся удовлетворить любопытство своих читателей, жадных до новостей. Один листок (Zeitung), описывавший победу Батория, в короткое время выдержал четыре издания. С 1581 года король ввел цензуру. Немецкий историк утверждает, что указ, изданный в то время, угрожал смертной казнью авторам враждебных сочинений. Один памфлет, напечатанный в Кракове, вызвал такое наказание. Немецкие законы о печати того времени также не отличались мягкостью.
Я отмечаю эти подробности, чтобы обрисовать завязавшуюся борьбу в истинном виде. Хотя вели борьбу два народа одной семьи, но все же они были представителями двух различных миров. Смесь солдат всех стран, двигавшихся в сопровождении писак и типографщиков, представляла латинский запад. Под славянским знаменем повторялись восточные нашествия, только в обратном направлении. Эта победоносная война может рассматриваться как завет Польши, и историческое изучение ее представляет большой интерес.
Манифесты нападающей армии не внушают нам доверия, но Баторий остался верен своему слову. «Никогда еще война не велась с большей умеренностью и гуманностью по отношению к земледельцам и мирным гражданам». Такое свидетельство о короле дает русский историк Карамзин. Это отмечают и два других документа: циркуляр 7 мая 1580 года, с которым Баторий обращался к дворянству Полоцкой земли, и военный регламент, применявшийся во время этой кампании. Циркуляр был настоящей хартией, обеспечивающей наиболее заинтересованным лицам их льготы и привилегии. Регламент запрещал убивать детей, стариков, духовных лиц, насиловать женщин, уничтожать и портить посевы даже для корма лошадей. Этот регламент применялся, несмотря на разные эксцессы, допускавшиеся со стороны русских. Русские источники упоминают о вызывающих поступках московской армии. Карамзин говорит об убийстве некоторого числа пленников при осаде Полоцка. Трупы их были брошены в реку и плыли пред глазами осаждающих. Несмотря на это польская армия прибегала к репрессиям очень редко, давая таким образом урок цивилизованному миру. Военные судьи, снабженные широкими полномочиями, сумели поддержать в польской армии строгую дисциплину. Король давал лучший пример, изгоняя беспорядок и ненужную роскошь. Он спал часто на куче сухих листьев, ел на скамье без скатерти. Он был безжалостен к мародерам. Опираясь на религиозное чувство, столь сильное у грубой массы, он поднимал моральное чувство у солдат. Даже для пароля служили такие выражения: «Боже, прости нас, грешных», «Господь наказывает злых».
Все это, однако, не исключало некоторых жестокостей, считавшихся необходимыми в то время. Так, например, подвергали пытке пленников, добывая от них сведения. Сначала трудно было сдерживать пыл воинов, доходивших до безумия. Они иногда разгоняли лошадей и ломали копья о стены осажденных городов. Венгерская пехота, опытная в осадных действиях, первой была на приступе и первой в грабеже, часто обнаруживая неповиновение. Шляхта в промежутках между сражениями подымала споры о важности достигнутых выгод. Но все-таки, принимая во внимание варварство, никогда не отделявшееся от той кровавой игры, которая именуется войной, мы можем утверждать, что со стороны поляков война эта велась благородно. Летописи XVI века не отметили ни одной такой войны. При одинаковой храбрости противники имели разные лица.
IV. Московская армия
Если Баторий потерпел неудачу в Стокгольме, пытаясь привлечь шведов к этой борьбе, то не больший успех имел и Иван в Вене. Отправленный в 1578 году к Рудольфу Квашнин напрасно старался добиться заключения союза, предположенного еще при Максимилиане. Император требовал верховенства над Ливонией как первого условия договора. Неудача постигла Ивана и в переговорах с ханом, требовавшим себе Астрахань и большую сумму денег. Был момент, что татары даже чуть не стали противниками Ивана, как этого желал Баторий. Посланник короля Иван Дрогойовский пытался вести переговоры в Константинополе о союзе, в который вошел бы и хан. Но Порте нужно было направить татар против персов. В результате король и царь остались в войне одни друг против друга. Разница в их положении заключалась в том, что Иван не имел необходимости ни выпрашивать у сейма средств, ни взывать к доброй воле своих подданных, чтобы пополнить армию. Личность и имущество его подданных были в его власти. При известии о наступлении поляков Иван велел оставить гарнизон в восьмидесяти городах по Оке, Волге, Дону и Днепру и концентрировать военные силы в Новгороде и Пскове.
Сведения о значительности этих сил противоречивы. Оценка Карамзина как польских, так и русских сил не точна. Хорошо осведомленный Флетчер принимает состав русской армии в 300 000 человек, но Беляев недавно поднял это число до миллиона. Утверждение Карамзина, что Иван мог потопить польскую армию в волнах своего войска и направить его течение на Вильну и Варшаву, получило, таким образом, новое подтверждение. Позднейшие исследования, однако, обнаружили ошибку знаменитого историка. Исчисления Павлова-Сильванского показывают, что за вычетом из общей суммы гарнизонов, приблизительно равной 23 000 бояр, боярских детей и дворян, у царя оставалось около 10 000 служилых людей. Каждый из них приводил с собой двух вооруженных всадников. Это составит 30 000 всадников или, по точным вычислениям автора, 31 596. Кроме того, у царя было 15 119 стрельцов и казаков, пеших и конных, 6461 человек татар и 4513 человек различных родов оружия. Среди них было неизвестное количество иностранцев – голландцев, шотландцев, датчан и греков. В общем это составляло 57 689 человек из приблизительного числа 110 000, в которое оценивается численность всех вооруженных сил государства. Посошные люди, набиравшиеся в разных количествах, сообразно нуждам войны, значительно увеличивали общее количество войска. Однако эти люди могли использоваться только для земляных работ и для некоторых услуг в лагере. Польская армия вела с собой также большое число этих нестроевых. В целом силы противников относились как один к четырем.
По-видимому, попытка Батория при таком превосходстве сил Ивана была безрассудной. Но это только так казалось. Некоторые историки, под влиянием Курбского, полагали, что на положении царя в этот момент тяжело отзывалось отсутствие лучших его полководцев, которых он лишился из-за опричнины. Без сомнения, на ходе и результатах этой войны сказались следствия крупного политического, социального и экономического кризиса, пережитого страной. Но этим одним нельзя объяснять всех неудач Ивана. Лучшим его полководцем, с самого начала его царствования, был Петр Шуйский, но и он не отличился под Оршей. Страна была истощена и скоро обнаружила свою неспособность к продолжительному усилию. Для начала кампании, однако, еще оставались силы, не тронутые опричниной. За исключением русской артиллерии и нескольких сотен иностранных солдат и офицеров против европейской армии Батория стояла старая московская армия, слабость которой Иван уже испытал в битвах со шведами и поляками. Личные качества начальников и рядовых, их героическая выносливость и самоотверженность не искупали недостатка вооружения этой армии. Дисциплина, даже простая дрессировка и порядок командования отсутствовали.
Решение Ивана в этот критический момент определилось столько же его темпераментом, сколько и отчетливым пониманием причины слабости своего войска. Иван не был храбрым воином. При создавшихся условиях ему не могла прийти в голову мысль во главе своих бояр броситься навстречу Баторию. В Москве это не практиковалось с отдаленной и легендарной эпохи Дмитрия Донского. Уже сын этого национального героя бежал пред новым нашествием татар в Кострому. Это стало традицией, и царь на этот раз должен был более чем когда бы то ни было следовать ей. Опричнина не отняла у Ивана армии, но эта армия обречена была на поражение при встрече с поляками и венграми Батория в открытом поле.
Иван сначала ошибся в намерениях противника, предполагая, что он направит свои усилия, как и прежде, на Ливонию. Прибыв в Новгород в июле 1579 года, он отделил часть своей азиатской конницы в несколько тысяч человек принять первый удар врага. Не встречая никакого сопротивления, этот отряд возобновил подвиги Шиг-Алея. Между тем, предоставив провинцию собственным силам и ограничившись некоторыми мерами предосторожности для прикрытия своей армии с фланга, Баторий двинулся на Полоцк. Пока русские выяснили план его действий, было уже поздно приводить город в оборонительное положение. Иван не думал преграждать путь Баторию. Он разделил свою армию на две части и отправил одну часть к Феллину против шведов, другую к Острову, поручив князьям Лыкову и Палецкому идти на помощь Полоцку. Но при этом он предупредил их, что они должны ограничиться тем, что будут тревожить врага и перехватят его обоз. Грозный остановился на системе слабой защиты, прерываемой дипломатическими попытками улажения спора, он и должен был держаться этой системы. Без сомнения, Грозный надеялся истощить поляков осадной войной, в которой он имел бы преимущества благодаря своей артиллерии и упорству русских.
Как и предвидел Баторий, ему приходилось вести осадную войну. Но и здесь его гений и счастье парализовали стратегию и дипломатию Ивана.
V. Взятие Полоцка
В начале августа 1579 года Полоцк был осажден. Гарнизон держался храбро. Сто семь орудий отражали поляков. Но в конце третьей недели город должен был сдаться из-за отсутствия помощи. Епископ Киприан отказался признать сдачу и с некоторыми боярами заперся в церкви Св. Софии, где их взяли силой. Эта подробность свидетельствует об отчаянном сопротивлении. Добыча, взятая в этой церкви, и добро, награбленное в городе, обманули ожидания победителей. Самой ценной частью добычи была библиотека, содержавшая многочисленные летописи и славянский перевод отцов церкви. Она была сожжена. Успех поляков все-таки был большой, и Баторий не остановился на нем. После ужасного кровопролития он взял Сокол и занял некоторые соседние крепости. В это же время князь Константин Острожский опустошал Северскую землю до Стародуба, а староста Орши Кмита делал то же самое в Смоленской области. Иван не препятствовал им.
Царь бежал. Покинув Новгород, он прибыл в Псков, откуда, как настоящий восточный дипломат, не выдавая своего положения, вступил в переписку с двумя главнейшими литовскими магнатами – виленским воеводой Радзивиллом и канцлером Литвы Воловичем. Он писал им, что отказался от защиты Полоцка по настоянию бояр, желавших прекратить пролитие христианской крови, и выражал надежду, что Радзивилл и Волович по тем же побуждениям со своей стороны приложат усилия для восстановления мира.
Можно себе представить, какой прием встретили эти письма. Впрочем, Баторий готов был поддержать дипломатические сношения, чтобы выиграть время для подготовки к новой кампании. Посол Лопатинский, привезший объявление войны, силой удерживался в Москве. Король потребовал его освобождения. При этом гонец победителя, простой курьер, был принят Иваном с большой предупредительностью и даже приглашен к царскому столу. Лопатинский был освобожден, и царь выразил желание принять польских послов для мирных переговоров, хотя он еще не отказывался от своих притязаний. Легко догадаться, каков был ответ Батория: теперь не его очередь посылать послов!
Осада Полоцка войсками Речи Посполитой под руководством Стефана Батория в ходе Ливонской войны. 1579 г.
Смущенный Иван снова обратился к Вене, отправив туда Афанасия Резанова с новым, еще более настоятельным призывом. Однако со стороны царя еще не было самоунижения.
Посол имел приказ от царя, если его пригласят к столу императора, согласиться занять только первое место, хотя бы ему пришлось столкнуться с послами французского короля или султана. На вопрос, как случилось, что король взял Полоцк, посол должен был ответить, что произошло это благодаря неожиданному нападению и нарушению королем перемирия, заключенного на три года. Резанов прибыл по назначению в марте 1580 года и был также выпровожен, как и его предшественники. В Вене не намерены были ссориться с Баторием, у которого было много средств революционизировать Венгрию. С другой стороны, он держал в своих руках Вену при помощи Рима, а Рим – посредством иезуитов. После взятия Полоцка папа отправил королю саблю и копье, освещенные на Рождественской мессе. Они должны были быть вручены королю с большей пышностью. В Вене Резанову наговорили только много хороших слов, выражая мнение, что у Батория скоро истощатся средства. «Ему не прокормить солдат своими венгерскими вшами», – сказал граф Кинский.
Иван понял, что нужно понизить тон по отношению к Польше. Посылая в Варшаву курьера за курьером, он проявлял готовность сделать первый шаг для предупреждения войны, если Баторий ее замышлял. Послы его теперь не обращали больше внимания, поднимается ли король при их приеме и справляется ли о здоровье царя. Баторий хорошо принимал посланников мира, но военных приготовлений не прекращал. В июне он дал царю пять недель для присылки посольства, в противном случае он грозил «сесть на коня». Иван отправил посольство в путь, «принимая во внимание желание своего соседа, удовлетворить его требованиям», как было сказано в инструкциях, данных царем. Посольство, со своей громадной свитой в пятьсот человек, не успело добраться и до половины дороги, как узнало, что ему нечего делать в дороге, так как король, не дожидаясь его прибытия, «сел на коня» и выступил из Вильны во главе своей армии.
VI. Поляки в Московском государстве
Взятие Полоцка не нанесло еще серьезного удара Московскому государству. Это было не больше, как обратный захват раньше отнятого у Польши города. Теперь же Баторий готов был проникнуть со своей армией в сердце неприятельской страны. Мнения в польском лагере разделились. Часники, место сбора войск, находились на равном расстоянии от Смоленска и от Великих Лук. Одни хотели идти на Смоленск, другие на Псков. Баторий решил двигаться на Великие Луки. Этот город служил для русских складочным местом военных припасов и был центром богатой и населенной области.
Подкрепленная пехотой, набранной в королевских владениях, польская армия была сильнее, чем в прошлом году. Она состояла приблизительно из семнадцати с половиной тысяч человек. На польскую и венгерскую пехоту приходилось 8321 человек и около 10 000 были литовцами. Поход на Великие Луки был тяжел. Чтобы не переходить Двину под пушками крепости Велижа, поляки пошли дремучими лесами и разделили свои силы на две части. Эта операция подвергалась критике, но удаленность московских сил, сконцентрированных в Новгороде, Пскове и Смоленске, по-видимому, оправдывала этот риск. Шеститысячный отряд, отделившийся от главной армии, имел во главе нового начальника, в котором Баторий нашел одного из лучших полководцев. Это был Ян Замойский, заменивший военачальника старой школы Николая Мелецкого, который в предшествующую кампанию обнаружил больше храбрости, чем военных талантов. Прежний ректор Падуи, Замойский, по-видимому, был предназначен превзойти Мелецкого. В то время как король занял на своем пути Усвят, Замойский обошел Велиж, взял его и соединился с главной армией перед Великими Луками.
У Великих Лук поляков ожидал сюрприз – прибытие московского посольства. Некоторое время Иван колебался, как поступить с этим посольством. Приказать посольству следовать за армией нападающих для него было жестоким унижением. После взятия Велижа Иван созвал один из тех Соборов, о которых я уже говорил раньше. Собор высказался за решительное сопротивление, и царь велел приказать Ивану Сицкому, Роману Михайловичу Пивову и Фоме Палентелееву вернуться. Но скоро пришли тревожные вести, что поляки многочисленны, и Грозный дал своим уполномоченным новые инструкции, обнаружившие, что он лучше защищается на дипломатическом поле, чем на другом. Он предлагал Баторию Курляндию, которая никогда не принадлежала Москве, и больше шестидесяти пяти ливонских городов, искусно выбранных, а тридцать пять других оставались за ним. Кроме того, Сицкий и Пивов начали просить немедленно снять осаду Великих Лук и назначить аудиенцию на польской территории, на том основании, что царь никогда не договаривался на своей земле. Им дали довольно суровый ответ, и они согласились начать переговоры на месте. Баторий требовал всей Ливонии, Великих Лук и Смоленска.
Ян Замойский – польский государственный деятель, крупный магнат, гетман великий коронный
Переговоры затянулись. В это время Замойский окружил город. Как большинство русских городов, Великие Луки были окружены стеной, состоявшей из двух рядов толстых дубовых бревен, между которыми была насыпана земля. Стены эти оказались непроницаемы для раскаленных ядер. Недостаточная и плохо обслуживаемая польская артиллерия слабо поддерживала канонаду. Однако гарнизон города запросил капитуляции, когда один из мазовецких крестьян с опасностью для собственной жизни поджег крепостную башню. Пока спорили об условиях сдачи, венгры под начальством своего вождя Гаспара Бекеши, бывшего политического соперника Батория, ворвались в город, боясь, как бы добыча не ускользнула из их рук или не досталась полякам. В бешеной схватке на этот раз не был пощажен никто, перебили даже монахов, вышедших с крестным ходом. Замойский напрасно старался восстановить порядок. Ему удалось спасти только двух воевод.
После взятия этого города вся область оказалась во власти победителя. Князь Хилков, командовавший сильным отрядом, был разбит польской, венгерской и немецкой кавалерией под начальством князя Збаражского. Подожженный Невель в свою очередь сдался, и поляки оказались далекими от соблюдения принятых условий, что в то время в европейских войнах было почти правилом. Для нарушения условий всегда находили предлог. Озерище отдалось почти без сопротивления. Лучше защищенный город Заволочье, представлявший собой как бы остров, окруженный водами озера Подсоха, отразил первый приступ. Под нападающими провалился мост, и шляхта после этого заговорила об отступлении от города. Ей хотелось вернуться домой к Рождеству. Но Замойский показал себя таким же ловким дипломатом, как и полководцем. Он вызвал соревнование в храбрости между поляками и венграми. Разрушенный мост был заменен двумя новыми. После соответствующей проповеди и причастия волонтеры согласились идти в атаку. Двадцать третьего октября 1580 года город был взят. По свидетельству польского летописца, воеводы, решившиеся держаться во что бы то ни стало, принуждены были сдаться из-за неповиновения гарнизона.
Успех одного из полководцев царя, Ивана Михайловича Бутурлина, не вознаградил этих потерь. Он врасплох напал у литовской границы на воеводу Смоленска Филона Кмиту, перебил у него шестьсот человек и отнял артиллерию, состоявшую из десяти пушек.
Поляки приобрели большую русскую область и вернулись на свои зимние квартиры. Литовцы же продолжали кампанию и захватили Холм, сожгли Старую Русу, даже проникли в Ливонию, где завладели замком Шмильтен и вместе с Магнусом разорили дерптскую область до самых московских границ.
Не остались спокойными зрителями и шведы. В ноябре 1580 года Понтус Делагарди ворвался в Карелию и взял Кексгольм, где погибло 2000 русских. Другой шведский отряд осадил Падис, расположенный в шести милях от Ревеля. После тринадцати недель отчаянного сопротивления гарнизона под начальством Чихачева город был взят. Говорят, что осажденным приходилось есть кожи, солому и даже человеческое мясо. Наступила очередь Ливонии. Весною 1581 года Понтус Делагарди захватил Везенберг.
Понтус Делагарди – выдающийся деятель и шведский полководец. Он прошел путь от наемника до наместника короля в разных провинциях. Король пожаловал ему титул барона Экхольма и позволение пользоваться в Швеции своим фамильным гербом. Его военные успехи принудили Россию к заключению невыгодного для неё Плюсскому перемирию
Между тем Баторий готовился уже к третьей кампании, добившись в феврале 1581 года новой субсидии, вотированной сеймом еще на два года. По следам короля шла другая армия. Иезуиты вели религиозную пропаганду, успехи которой уже чувствовались в литовско-русских областях до самой Ливонии. С 1576 года Баторий им покровительствовал, надеясь при их помощи разорвать узы, связывавшие население этих областей с православной Москвой и протестантской Германией. Отцы-иезуиты в Вильне могли отпраздновать обращение восьмидесяти лютеран и пятидесяти православных.
Эта миссионерская работа охватывала широкие горизонты. Движение католицизма через Ливонию должно было достигнуть Швеции, где Рим имел точку опоры благодаря Катерине из дома Ягеллонов. Возвращением потерянной земли католики думали замкнуть реформацию в тесный круг, где она задохнется, и побежденная Москва в свою очередь не устоит под натиском латинства. Отдавши себя в руки героического вождя, наиболее развитое славянское племя разрешило бы двойную проблему – политическую и религиозную. От разрешения этих проблем зависело будущее Северо-Восточной Европы. Это было бы созданием Третьего Рима и осуществлением самых честолюбивых надежд.
Грозный не предвидел этого и чувствовал бессилие отразить опасность вооруженной рукой. Пояс крепостей, за которым он чувствовал себя в безопасности, был разорван. Нашествие подвигалось вперед медленно, но верно. После Великих Лук перед победителями открыли свои ворота Новгород и Псков. Царь теперь меньше чем когда-либо думал противопоставлять плохо вооруженные, плохо обученные, разрозненные толпы своей милиции грозным полкам поляков, перед которыми не могли устоять и его крепости. В его руках теперь были только дипломатические средства.
VII. Дипломатическое посредничество
В сентябре 1580 года Иван, не дожидаясь даже возвращения Резанова, решил апеллировать к Риму. Новому посланнику Истоме Шевригину было поручено добиться посредничества папы и представить «Батуру» как союзника султана. Иван коверкал имя короля отчасти по незнанию, отчасти из презрения к нему. Результаты новой попытки пока не обнаруживались, а послы царя в это время переезжали с места на место в свите короля, делая уступки и терпя обиды. В январе 1581 года им было приказано отправиться в Варшаву. Там они рассчитывали добиться перемирия, увеличив число ливонских городов сравнительно с тем, что они предлагали раньше. Но они получили такой ответ: «Или вся Ливония, или война». Они сообщили царю, что угрозами их заставили целовать руку короля, что последний не поднялся при имени их государя и даже не поручил приветствовать его от себя. Послы должны были уйти с пустыми руками.
Иван понял, что надо сделать уступку, и написал «Батуре» смиренное письмо, впервые называя его братом. Он извещал о присылке нового посольства. Послы Евстафий Михайлович Пушкин, Федор Андреевич Писемский и Андрей Трофимов получили приказ без жалоб перенести все унижения и даже побои. Вот до чего дошел царь! Он предлагал теперь всю Ливонию, за исключением четырех городов. Он даже отказывался от своего титула. Но он не смог удержаться, чтобы не прибавить к выражениям своей кротости желчного, едкого замечания. Послы должны были заявить, что их господин – «государь не со вчерашнего дня». На вопрос, что они под этим разумеют, они должны были ответить, что тот, кто со вчерашнего дня государь, сам это знает.
Темперамент Грозного всегда был опасным врагом его ума. Иван мог отдать в жертву своей прихоти целую провинцию, а потом исправлять беду какой-нибудь новой уступкой своего достоинства.
Он так торопил своих послов, что они прибыли в Вильну, где была назначена встреча с Баторием, раньше определенного срока. Царь все еще надеялся помешать возникновению враждебных действий. Но в мае месяце, когда в Вильну прибыл король, послы узнали, что кроме Ливонии от них требуют Новгород, Псков, Смоленск, всю Северскую область и 400 000 дукатов военного вознаграждения. После этого Пушкин со своими товарищами поехал в Москву за инструкциями. Баторий отправил с ними своего посла с ультиматумом, в котором он ограничил свои требования Ливонией, военным вознаграждением и разрушением некоторых пограничных крепостей. Ответа он соглашался ждать только до четвертого июля.
В это время миссия Шевригина уже принесла первый плод. Я ниже расскажу, как папа дал соблазнить себя приманкой посредничества. Если бы даже посредничество имело полный успех, то и тогда оно не могло бы, с точки зрения интересов католицизма, компенсировать те выгоды, какие обещала ему победа Польши. Назначенный посредником, иезуит Поссевин находился в Вильне. Одно его присутствие здесь оказывало Ивану большую помощь. Roma locuta erat [Рим сказал, дело закончено]. Святой престол высказывался против продолжения войны. Польша будет остановлена в своем порыве, а если она будет упорствовать, над ней разразятся громы Ватикана. По крайней мере, так думал царь. Он сразу выпрямился и обошелся с Дзержеком так, как Баторий с его послами. Он отправил посла обратно к королю с письмом, которое начиналось так: «Мы, смиренный Иван Васильевич, царь всея Руси… по Божьей милости, а не по мятежному человеческому хотению». По этому вступлению можно догадываться и о продолжении письма. В издании Кояловича документ этот имеет двадцать восемь печатных страниц. В нем Грозный по-своему перефразировал псалмы Давида и называл Батория Амелеком, Сеннахерибом и жадным до кровопролития Максенцием. Потом он объявлял, что если мир не будет заключен теперь же, он не пошлет послов в Польшу и не будет принимать ее послов раньше тридцати или даже пятидесяти лет. Он категорически отвергал ультиматум. Возвращаясь к прежним условиям, он уже не хотел довольствоваться четырьмя ливонскими городами и требовал оставления за ним 36 городов с Нарвой и Дерптом. Уступал только Великие Луки с двадцатью четырьмя мелкими крепостями. Это была его «последняя мера».
У Ивана появилась некоторая иллюзия насчет силы Поссевина. Письмо Грозного и инструкции не застали Батория в Вильне. Он был уже в Полоцке и готовился начать новую кампанию. Иезуит и московские послы последовали за ним туда. Посланник папы попытался выступить в роли посредника, но Пушкин и Писемский были теперь настолько неуступчивы, насколько сговорчивы недавно. Когда Поссевин спросил, почему царь изменил свои предложения, «Новый завет уничтожил Ветхий, – высокомерно ответил Пушкин. – Польский король отверг первые предложения, теперь царь сделал другие и к ним ничего не прибавил», – добавил он небрежно, вертя между пальцами соломинку. Баторий со своей стороны не был расположен к переговорам, но так как он все-таки должен был считаться с посредничеством папы, он объявил Поссевину, что отказывается от военного вознаграждения и разрушения крепостей. Но послы Ивана были глухи к заявлениям короля. Поэтому он резко прервал аудиенцию и заявил послам, что немедленно начинает войну и не за Ливонию, а за все достояние их государя. Иезуит понял, что ему настаивать бесполезно. Когда он заявил о своем намерении поехать в Москву, чтобы расположить царя к уступкам, ему пожелали счастливого пути. Польская армия тронулась в поход.
Баторий хотел оставить без ответа последнее письмо Ивана, но окружающие короля опасались, что польские и немецкие газеты окажутся под впечатлением заключающихся в них оскорблений. Проливая кровь, не жалели и чернил. Нужно было продолжать в том же духе. Канцелярия короля принялась за дело и изготовила послание в сорок страниц. Чтобы дать надлежащую оценку оскорбителю, Ивану напоминали, что мать его была дочерью простого литовского дезертира, ставили ему на вид его оргии и кровавые излишества. Царь упрекнул короля в искании союза с турками, ему противопоставили его брак с мусульманкой Темрюковной и напомнили обычаи его предков, «слизывавших кобылье молоко с грив татарских лошадей». Не забыта была и его нелюбовь показываться на полях сражения. «И курица прикрывает птенцов своих от ястреба, а ты, орел двуглавый, прячешься!» Следовавший за этим вызов на единоборство покажется смешным, но нравы эпохи создали такие прецеденты: Эрик XIV вызвал на бой Дедлея, в котором он видел соперника по отношению к Елизавете. Предполагали, что царь не примет этого вызова.
Действительно, Иван был принужден больше чем когда-либо «прятаться» и не думал о вызове. Его казна была пуста, страна истощена, деморализованные бояре оставили его без поддержки. По свидетельству летописца, в этот момент с ним было в Старице не более трехсот бояр. Опасаясь, что Баторий направит свои усилия на Псков, царь сосредоточил в нем сильный гарнизон. Там была отборная часть его полков. Город был обеспечен провиантом и снабжен сильной артиллерией. Иван рассчитывал, что Псков надолго задержит поляков и Баторий встретит страшного союзника Москвы во всех оборонительных войнах – зиму. Если Поссевин прибыл слишком поздно, чтобы удержать короля, то и король не успел начать кампанию достаточно рано.
VIII. Осада Пскова
Король употребил всю весну на переговоры с сеймом. «Король дал из своего кармана всё, что мог дать! – кричал депутатам Замойский. – Чего же вы ждете еще от него? Хотите, чтобы он снял с себя кожу?! Если бы какой-нибудь алхимик нашел секрет делать золото из человеческой кожи, король бы сделал и это!» Субсидия была дана еще на один год только под условием, что война на этот раз будет закончена. Поступление вотированных налогов запоздало. Пришлось заложить драгоценности короны. За них получили 50 000 экю от герцога анспахского и столько же от курфюрста бранденбургского.
Армия двинулась в путь, но на Десне произошла новая задержка. Подобно тому, как запоздали деньги и люди не явились на призыв короля. Баторий здесь узнал, что отряд русских войск, сосредоточенных у Можайска, вторгся в Литву со стороны Смоленска. Там он сжег 2000 деревень, разорил целую область между Оршей и Могилевом, захватил и переправил на другой берег Днепра много народа, как крестьян, так и дворян. Баторий, делая по шестнадцать миль в день, только 15 июля прибыл в Полоцк, где произвел смотр войскам.
Двадцать девятого июля он был в Заволочье и собрал там военный совет. Был поднят вопрос о нападении на Новгород. Но как и угадал Иван, решили идти на Псков, так как он был ближе. Можно было предвидеть, что город не сдастся раньше зимних холодов. Переписка Батория свидетельствует, что он решился на случайности зимней кампании, надеясь, что в течение ее либо город будет взят, либо Иван будет вынужден заключить мир. Чтобы сохранить Псков, царь может бросить Ливонию. Вмешательство Рима и настроение сейма делали то, что король готов был в данный момент не требовать большего и не идти дальше.
Серебряная монета времен правления Стефана Батория
Захватив по пути Остров, поляки 25 августа появились у Пскова. Они были поражены его размерами и величественным видом. «Можно подумать, что это второй Париж», – писал секретарь королевской канцелярии аббат Пиотровский, дневник которого дошел до нас. Это замечание дословно повторено в мемуарах другого очевидца, Мюллера. Уже с давних времен приведенный в оборонительное положение и постоянно укрепляемый благодаря близости немцев, Псков имел каменные стены. К ним недавно прибавили еще частокол. Руководили обороной князья Василий Федорович и Иван Петрович Шуйские. Эти храбрые и опытные военачальники имели под своей командой, по русским источникам, 30 000, по польским – 40 000 человек. Силы действующей армии в собственном значении этого слова и по тем, и по другим источникам значительно преувеличены. Однако они были не меньше, если принять во внимание «едоков», как называл полковник польской армии венецианец Родольфини рабочих и слуг, шедших с его армией. Некоторые из них в крайнем случае могли служить стрелками. Количество их он исчислял в 170 000 человек! Вероятно, и в Пскове было значительное количество таких «едоков». Точное число их установить невозможно, так как документы того времени не дают сведений о них. Что касается польского войска, то источники, к которым я уже прибегал, дают более точные сведения. У Батория было 21 102 человека, из них около половины конницы. По другим сведениям, у него было 18 940 человек, из них 10 000 литовцев.
Это было немного для осады города, походившего на Париж. Гейденштейн, правда, говорит о 24 000 конницы, продефилировавшей под удивленными взорами псковитян. Но, очевидно, у него двоилось в глазах, как и у Ивана, уверявшего, что «Батура» поднял на него всю Италию. Ко времени, указываемому Гейденштейном, в лагере Батория оставалось только 6469 человек польской и 674 венгерской конницы. Участие Италии выразилось в присылке нескольких инженеров, а из французов были один или два офицера, в том числе капитан Гарон, «человек маленького роста, хороший музыкант и очень храбрый», по словам Пиотровского. Он, «плавая, как лягушка», измерял своей шпагой рвы города. Вероятно, это был смельчак гасконец.
Силы этой было недостаточно, чтобы взять первоклассную крепость, решившуюся упорно защищаться. Принимая во внимание средства, которыми располагал Баторий, можно усомниться, что он рассчитывал вести продолжительную осаду. Его артиллерия состояла не более чем из двадцати орудий. Пороху едва хватило бы на первые недели. Возможно, что король думал принудить к сдаче город голодом, но и сам он не был склонен простоять под стенами города всю зиму. Он боялся, что дух войска может пасть при виде необходимых приготовлений к зимней стоянке. Недостаток в деньгах и позднее выступление в поход присоединились к невыгодным условиям, разбившим его планы и нарушившим расчеты. Но его гений решил исход войны.
Трудно восстановить внешний ход этой войны, но еще труднее понять ее смысл, что, собственно, и является особенно интересным. Русские и польские источники, согласные в деталях, постоянно расходятся в своих показаниях по существу. Одна сторона приписывает большое значение вылазкам осажденных. Другие утверждают, что гарнизон не был столь отважен и даже боялся огня орудий. Польские документы отдают должное небольшим отрядам московского войска. Они непрерывно тревожили осаждающих и мешали получать провиант. Русские представляют нам население Пскова полного энтузиазмом, равного доблести их защитников. Горожане помогали воинам защищаться до последней капли крови. В польских источниках встречаем иную версию. Только энергия Шуйских будто бы помешала черни пойти на довольно скорую капитуляцию.
На этот счет русские документы содержат, по-видимому, вполне достоверные указания. После назначения на защиту Пскова оба Шуйские отправились с царем в Успенский собор и там принесли присягу, что будут отстаивать город до последней возможности. Такую же клятву они не раз заставляли приносить и псковитян. Последние, очевидно, не особенно были расположены выдерживать осаду. Надо заметить, что наиболее значительный документ, относящейся к этому эпизоду, записка аббата Пиотровского, принадлежит человеку недовольному, выведенному из терпения продолжительностью войны и неприятностями зимнего похода. Уже в Полоцке он считал требования Батория чрезмерными и находил, что пора бы кончить войну без дальнейших осложнений. «Всем она надоела». Ему, конечно, казалось, что под Псковом все идет не так и продолжительная осада увеличивает бедствия сражающихся.
Верно только, что первый приступ поляков 8 сентября 1581 года был отражен русскими храбро и осаждающие понесли страшные потери. При этом погиб Гавриил Бекеш, брат отважного начальника венгерской кавалерии. Попытка эта долго не возобновлялась. Чувствовался недостаток боевых припасов, а тут еще взорвало пороховой погреб в Зуше. Пришлось отправить за порохом в Ригу. Баторий мог на досуге изучать военное искусство по книге графа Рейнгарта Сольмского, присланной ему сыном знаменитого маршала Карла V. В это время осажденные издевались над осаждающими и кричали им: «Почему же вы не стреляете? Ведь если не будете палить из орудий, города не возьмете, хотя бы два года смотрели на его валы!»
В конце октября польская армия уменьшилась на десять процентов благодаря голоду и стуже. По свидетельству Пиотровского, не приходилось и сорока лошадей на эскадрон. Литовцы грозили уйти. Баторий принужден был собрать предводителей и сказать им речь. Дела пошли еще хуже, когда король отправился в Варшаву, чтобы склонить сейм к дальнейшим усилиям. Новый приступ, начавшийся после прибытия обоза из Риги, кончился третьего ноября так же печально, как и первый. Тогда сняли орудия с батарей и более чем когда-либо начали ждать мира. Главное командование войском теперь принадлежало Замойскому. Польские историки последнего времени особенно восхваляют его достоинства в ущерб «мадьярскому» королю. Но был ли он в силах удержать армию под знаменами и заставить ее переносить жестокие испытания осады, если бы за ним не стоял государь, характер и сила которого были всем известны? Это более чем сомнительно. Без Даву и Ланна, Нея и Массена Наполеон не выиграл бы большинства своих битв, и благодаря Груши он дошел до Ватерлоо. Замойский только следовал плану, который в конце концов должен был оказаться самым выгодным при данных обстоятельствах. Но никто не станет отрицать, что план этот принадлежал Баторию. Псковитяне готовы были прийти к убеждению, что город можно взять, глядя на него. Поляки не стреляли, но они не допускали никакого сообщения между городом и его окрестностями. Запасы же, собранные в нем царем, истощались.
К. П. Брюллов. Осада Пскова королем Стефаном Баторием в 1581 году
С другой стороны, в Ливонии, куда сейчас не мог проникнуть ни один русский, шведы победоносно шли вперед. Теперь Польша скорее опасалась, чем желала таких независимых союзников. Но они наносили чувствительные удары общему врагу. В течение лета Горн Делагарди взял Лодзь, Фикель, Гапсаль. В сентябре он осадил Нарву. Немецкая часть города сдалась, по словам ливонского летописца, после осады, во время которой погибло до 7000 душ. Русская же часть была сдана Афанасием Бельским. В конце ноября вся береговая линия Финского залива была в руках шведов, которые могли теперь брать в плен английские суда, снабжавшие Ивана военными припасами. Угрожая Пернау, Дерпту и Феллину, Делагарди готов был овладеть последним русским оплотом в этом крае.
Эти победы отозвались и под стенами Пскова, заставляя обе стороны стремиться к заключению мира. В конце ноября был перехвачен осаждающими гонец от Шуйского с письмом к царю, в котором он извещал, что начался голод и если не будет дана помощь, город будет принужден к сдаче. Это вернуло мужество полякам. Правда, через несколько дней попались в плен к полякам два боярина из защитников Пскова и дали совершенно иные показания. По их словам, у осажденных есть хлеб и все прочее, недостает только мяса. Но в это время уполномоченные Батория уже направлялись в Ям-Запольский, чтобы встретиться там с доверенными Ивана и заключить мир при посредничестве Поссевина.
Участие папы в этом деле учитывалось различно. Чтобы прояснить этот вопрос, я должен вернуться назад и рассказать о начале одной миссии, которая составила целую эпоху в истории дипломатических отношений между Москвой и Римом.