Вдруг, обернувшись лицом к боярам, он властно произнес:
- Бояре! Целуйте крест великому князю, царю всея Руси и государю нашему, Феодору Иоанновичу!
Борис Годунов и Бельский, один - справа, другой - слева, приблизились к трону и вложили в руки царя Федора державу и скипетр. Федор Иванович крепко прижал их к груди, внимательно осматривая коленопреклоненную толпу придворной знати.
Бояре, поднимаясь с пола, по очереди подходили к митрополиту и с великою покорностью и смирением прикладывались к кресту, а затем, приблизившись к царю Федору, целовали его руку, в которой находилась держава, и, подобострастно кланяясь, пятясь, удалялись от престола к своим местам.
Когда был завершен обряд присяги, царь Федор сказал тихо, но твердо:
- Божией милостью, мы, ныне государь ваш, обещаем быть достойными памяти покойного милостивого батюшки нашего Ивана Васильевича, преставившегося в вышние чертоги господа вседержителя. Служите вы и мне, как служили моему батюшке.
Поклонился и твердой походкой удалился во внутренние покои. За ним последовал Борис Годунов, Богдан Бельский и Никита Романов.
Оставшись один, Федор Иванович соверешенно обессиленный опустился в кресло.
- Благодарение богу! - перекрестился он с глубоким вздохом облегчения.
Теперь он сам удивился своей твердости и решимости в принятии царского сана; в голове его даже зашевелились мысли о скорейшем венчании на царство в Успенском соборе. Он проникся каким-то особым преклонением перед самим саном царя, втайне трепеща от страшного величия власти царя Русской земли.
Ведь он до этого при одной мысли втайне всегда считал себя недостойным быть царем... а теперь вдруг, незаметно для самого себя, потянулся к царской короне, давая мысленно обет: быть твердым защитником и опорою христианской церкви. То, что он хотел бы сделать для нее раньше и не мог, теперь он сделает для нее. Он готов дать торжественную клятву в том.
"Царь" - это слово постепенно приобретало для него особое очарование, и уже первая встреча с униженно лежавшей у его ног толпой бояр оставила в душе его что-то новое, пробудившее его честолюбие. Будто он сидел до этого в душной комнате, окруженный иконами и лампадами, и вдруг распахнулось окно, в которое ворвались солнце и свежий, оживляющий воздух, напомнив о бесконечном величии божьего мироздания... Не сам ли господь, не его ли ангелы распахнули то окно?..
- Такова воля господня... - шепчет в волнении Федор Иванович.
За дверью послышался шорох и кашель.
- Кто?! - быстро вскочил с своего кресла Федор, подозрительно прислушиваясь к шороху.
Дверь тихо отворилась. Низко кланяясь, вошла его красавица-жена Ирина. Он быстро приблизился к ней, обнял ее, крепко-крепко олобызал и громко, с каким-то ранее неведомым ей, мужественным восторгом произнес:
- Ты - царица! Слышишь?! Помолимся! Господь поможет нам...
Оба опустились на колени перед иконами и принялись усердно молиться.
За окнами слышался торжественный перезвон кремлевских колоколов. Борис Годунов и митрополит подняли на ноги всех московских звонарей, чтобы сменить печаль на радость...
По воле покойного царя Ивана Васильевича Борис Федорович Годунов был назван правителем государства, первым помощником царя Федора. Князей Ивана Мстиславского и Ивана Васильевича Шуйского и боярина Никиту Романова покойный государь назначил помощниками Годунова.
Царь Федор, после ухода царицы, собрал их у себя и велел учесть все золото и драгоценности, которые остались в государственной казне после смерти царя Ивана Васильевича.
Началось новое царствование.
Мечта пушкаря Андрея Чохова осуществилась.
В тысяча пятьсот восемьдесят шестом году он создал, наконец, ту пушку, которую хотел поставить в Кремле на самом видном месте, чтобы она говорила приезжим иноземцам о богатырской силе русского народа, о его непобедимости, о его способности творить чудеса, о его могучей артиллерии. Пушкарь Чохов вложил в нее свою любовь к родине, свою веру в ее неумирающую славу.
И назвали ее - "царь-пушка".
Герасим, Параша и их дочь Наталья, которых Разрядный приказ оставил в Москве при Стрелецкой слободе, в сопровождении Андрея, Охимы и сына их Дмитрия ходили в Кремль любоваться работой их друга, знаменитого литца.
Был праздничный день. В Успенском соборе, в присутствии царя Федора и царицы, а также находившегося при них Бориса Годунова, митрополит служил торжественный молебен по случаю перевода Беломорского торга во вновь построенный по мысли царя Ивана Васильевича город Архангельск.
- И моя копеечка не щербата, - самодовольно сказал Андрей Чохов, слушая благовест кремлевских колоколен. - Знатную огневую ограду поставил я там для защиты сего города. Пускай попробуют теперь вороги напасть на него. Достойный отпор наши люди учинят им.
Вечером в доме Чохова состоялась веселая пирушка. Пили. Пели. Плясали. Впрочем, этим дело не кончилось: в разгар веселья Андреем был сделан намек, что, де, "мы скоро совсем стариками станем", а "наши детки Митька да Наташа - должны продолжать наш род. Не так ли?" Против этого ни с чьей стороны возражений не последовало.
Начало доброму делу было положено.
Эпилог
______________________________
Балтийское море величаво колышется, посеребренное бледной улыбкой холодного восхода. Небо синее, прозрачное, - осень склонилась над водной пустыней... Двадцать кораблей, оставив Санкт-Петербург, вышли из устья Невы, распустив белоснежные паруса. Впереди: "Ингерманландия" и "Полтава", построенные по чертежам царя Петра Алексеевича и под его наблюдением. Русский флот гордился "Ингерманландией". Сам царь писал: "Ингерманланд" на парусах зело изрядный, так что лучше его нет, и только не отстают от него братья его, а приемыши все позади". "Приемышами" царь назвал корабли, приобретенные за границей, чужеземные.
Большой, грузный, слегка сутулясь, царь Петр стоит на носовой части палубы "Ингерманландии", пристально в подзорную трубу вглядываясь в морские дали. На лице его выражение горделивого торжества. Ведь на этом море он хозяин теперь такой же, как и другие короли... И никто не осмелится помешать ему плавать по Балтийскому морю.
На палубе около него адмирал Апраксин, капитаны Ипат Муханов, Иван и Наум Сенявины.
Обернувшись к ним, Петр Алексеевич сказал с хитрой улыбкой:
- Достохвальныя памяти, мудрый из мудрых, царь Иван Васильевич не бездельно писал шведскому Эрику через новгородского наместника, что море будет нашим... Шведский король имел в ту пору счастье по обычаю, нередкому в воинских случаях, отнять у нас Нарву, но Русь не столь таровата, чтобы уступать свое добро чужеземцам.
- То было с древних времен, ваше величество, - наши государи крепко держали свою землю, - почтительно произнес Апраксин.
- Самим богом так указано, - хлопнул ладонью по эфесу шпаги Петр. Посредством оружия всевышний помог нам возвратить большую часть дедовского наследства, неправильно похищенного у нас... Не отдадим его!.. Будем владыками моря... Умножением флота обеспечим торговлю. Пристани на море останутся навсегда за Россией; они изначала ей и принадлежали... Они необходимы для государства, ибо через сии артерии может здравее и прибыльнее сердце государственное быть. И наша твердыня невская крепче станет.
Корабли с распущенными парусами шли ровными рядами позади государева судна.
Когда проплывали мимо острова Котлин, у оконечности Невской дельты, Петр и Апраксин навели подзорные трубы на крепость Кроншлот (Кронштадт). Грозно высился Кроншлот и вся линия крепостных укреплений с Ивановской батареей, защищавшей военный городок от неприятеля с сухого пути. Кроншлот еще строился. Только что начинали возводить самый передовой, самый отдаленный от города укрепленный пункт - Александер-шанец. По-хозяйски осматривал Петр кроншлотские сооружения.
"Содержать сию цитадель с божией помощью, если случился, хотя до последнего человека", - гласили слова царского наказа коменданту крепости.
Царь подозвал к себе вице-канцлера Шафирова и, хлопнув его по плечу, спросил:
- А ну-ка, Петруха, помянул ли ты в своей книжице о премемории* шведского короля Густава королеве английской Елисабет, чтоб в Нарву никто не плавал?!
_______________
* П р е м е м о р и я - письмо, отношение и т. п.
- Помянул, ваше пресветлейшее величество!..
- Блаженной памяти дед наш Иван Васильевич, однако, всех на ноги поднял в ту пору. Всех королей от его Нарвы, как огнем, охватило!.. Отняли они ее, а мы вновь ее взяли! Царь Иван дорогу нам показал... Вечная слава ему!
- А королева Елисабет такой ответ дала... - начал Шафиров.
- Апраксин, слушай... - обернулся царь с улыбкой к адмиралу. Слушай!
- Слушаю, ваше величество!
- Королева написала Густаву-королю, что я, де, своим подданным свободу плавания, куда они захотят, запретить не могу...
Царь и окружавшие его офицеры рассмеялись, Шафиров продолжал:
- Да, государь, прежние времена не суть равны нынешним... Шведы тогда о нас не так рассуждали и за слепых почитали... О том правдиво сказано в истории одного заморского историка. Русский народ в превеликом почете у него.
Петр нахмурился, вздохнул.
- Не токмо шведы, но и другие отдаленные народы. Всегда они имели ревность и ненависть на народ российский, желая содержать его в древнем неискусстве, особливо в воинских и морских делах... Так было и при царе Иване Васильевиче и при моем отце.
Царь задумался.
- Того ради размыслите, - продолжал он после некоторого раздумья, если такая злоба была у наших соседей при рощении российской славы и введении добрых порядков, каково же ныне, когда господь бог прославил Русь так, что те, которых, почитай, вся Европа опасалась, ныне от нас побеждены суть?! Не уподобьтесь же беспечным ротозеям, чтоб не вышло так, что слуги не знали, как хозяина связали... Сохрани бог, коли беда нежданна, негаданна свалится... Апраксин, сбережем мы море?! А?!