Падение Андрея Шуйского и поражение «партии» Шуйских в борьбе за влияние на государя на время как будто стабилизировало ситуацию при дворе Ивана Васильевича. Жизнь катилась своим чередом – Иван по-прежнему, как и раньше, выполняет возложенные на него в соответствии с его статусом церемониальные обязанности – принимает и отправляет послов, участвует в торжественных богослужениях и обрядах, заседает в Боярской думе, жалует отличившихся воевод и детей боярских и т. д. Однако, как уже было отмечено выше, времени на это у него меньше, чем ранее, – он все чаще и чаще покидает столицу, оставляя решать текущие вопросы управления страной на бояр, среди которых выделяется фигура князя Д.Ф. Бельского, фактически возглавлявшего думу и «правительство» юного великого князя. И поскольку бояре, как и прежде лишенные жесткого контроля «сверху», были предоставлены сами себе, борьба за власть и влияние на юного государя продолжалась, сопровождаясь всякого рода эксцессами в виде казней и опал, причины которых остаются неясными до сих пор и вряд ли будут разгаданы в будущем.
Началось все с того, что 16 декабря 1544 г. опала настигла князя И.И. Кубенского: «Положил князь велики опалу свою на князя Ивана Кубенского за то, что они (именно так и записано в летописи – во множественном числе! – В. П.) великому государю не доброхотствовали и его государству многие неправды чинили и великое мздоимство учинили и многие мятежи и бояр без великого государя веления многих побили»[399]. Опального князя вместе с женой отправили в Переяславль и там посадили «за сторожи» на том же дворе, где прежде сидели в заключении дети брата Ивана III Андрея, а спустя меньше чем полгода, в мае 1545 г., опала с Ивана Кубенского так же внезапно была снята.
На этом история с Иваном Кубенским не завершилась. В октябре 1545 г. Иван Васильевич неожиданно вернулся с потехи в Москву и наложил опалу сразу на нескольких сановников. Объектом гнева юного государя стали снова Иван Кубенский, а вместе с ним князья Петр Шуйский, его родственник Александр Горбатый, Дмитрий Палецкий и боярин Федор Воронцов (тот самый, из-за которого случилась «заворошня» осенью 1543 г.)[400]. Правда, опала была недолгой, и уже в декабре по «печалованию» митрополита Макария она была снята со всех опальных[401].
Однако для Ивана Кубенского эта вторая опала не стала последней. Составитель Постниковского летописца писал, повествуя о пребывании Ивана Васильевича в Коломне летом 1546 г. (приведем его печальный рассказ полностью – он того стоит): «Июля в 21 день, назавтрее Ильина дни, велел князь велики на Коломне у своего стану перед своими шатры казнити бояр своих князя Ивана Ивановича Кубенского да Федора Демида Семеновича Воронцова, да Василья Михайловича Воронцова же, что был попреж того дмитровской дворецкой, за некоторое их к государю неисправление. И казнили их – всем трем головы посекли, а отцов духовных у них перед их концем не было. И взяшя их по повеленью по великого князя приятели их и положиша их, где же которой род кладетца. А боярина и конюшего Ивана Петровича Федоровича в те же поры ободрана нага дръжали, но бог его помиловал, государь его не велел казнити за то, что он против государя встречно не говорил, а во всем ся виноват чинил. А сослал его на Белоозеро, а тягости на него не велел положити. А животы их и вотчины их всех велел князь велики поймать на себя. Тогды же после тое казни и не-одиножды был на Коломне на пытке Иван Михайлович Воронцова»[402].
Итак, после краткого следствия, которое, по тогдашним обычаям, сопровождалось пытками (на которых присутствовал сам Иван), трое сановников были казнены через усекновение головы, один был пытан, а третий, признав все свои вины, отделался испугом и ссылкой в Белоозеро. Что стало причиной этой казни, за что пострадали Кубенский и Воронцовы, а за компанию с ними и конюший Иван Федоров? Составитель Летописца начала царства в нескольких словах попробовал внести ясность в эту мрачную историю. По его словам, виновником казни трех бояр стал дьяк Василий Гнильевской, «бяше тогда у великого государя в приближении», оклеветавший опальных[403]. Но вот что любопытно – в редактированном тексте Царственной книги эта история обставлена новыми подробностями.
Согласно правкам, внесенным неизвестным редактором в текст летописи, перед тем, как случилась эта казнь, в царском лагере под Коломной произошел неприятный случай – Иван выехал со свитой «на прохлад поездити потешитися», и по дороге его встретили полсотни новгородских пищальников, которые попытались было бить ему челом. Недовольный тем, что его потеху неожиданно прервали, Иван приказал отослать челобитчиков (делу время, а потехе час – видимо, Иван решил, что новгородские мужи действовали вопреки заведенному распорядку подачи челобитных). Пищальники отказались повиноваться и «начаша посланников государских сопротивитися, бити колпаки и грязью шибати». Возмущенный «безчинием», который учинили новгородцы, Иван приказал своим дворянам гнать их взашей, но не тут-то было! Пищальники «начаша болма съпротивитися, и дворяне на них напустили», и тогда в ответ на «напуск» «пищальники все стали на бой и почяли битися ослопы и ис пищалей стреляти, а дворяне из луков и саблями». В общем, резюмировал редактор, «бысть бой велик и мертвых по пяти, по шти на обе стороны; и государя не пропустили тем же местом к своему стану проехати», так что Ивану пришлось возвращаться в свой шатер объездным путем[404].
Случай, конечно, был вопиющий – в расположении войска, в полевом лагере, произошло столкновение с применением оружия обеими сторонами, пролилась кровь, и жизни самого государя угрожала опасность – ну а как кто-то из пищальников случайно попадет в великого князя? Что стало причиной этого побоища, нет ли тут чьего-то злого умысла – принимая во внимание нравы тогдашнего московского двора, такие мысли не могли не прийти в голову юного государя (Иван не забыл, как ночью 3 января 1542 г. вооруженные дворяне заполонили его двор, вломились в его палаты и бесчинствовали у него на глазах). Доверенный дьяк исполнил его поручение, провел расследование и доложил Ивану о виновных. Розыск, суд и приговор великого князя были скоры и суровы – «по прежнему их неудобьству, что многие мзды в государьстве его взимаху во многых государьскых и земскых делех, да и за многие их сопротивства» бояре были пытаны и казнены[405], причем им не дали исповедаться перед смертью.
Но вот что примечательно в этой истории с оговором (якобы) дьяком видных бояр, в том числе и бывшего государева любимца – Д.М. Володихин писал, что «в истинности слов дьяка, судя по нескольким странным оговоркам в летописном тексте, Иван Васильевич впоследствии сомневался»[406]. Однако эти его сомнения никак не сказались на карьере дьяка – хотя указание на то, что дьяк оболгал казненных, содержится уже в Летописце начала царства, последняя редакция которого датируется 1560 г., однако в ходе Полоцкого похода Ивана Грозного в 1562–1563 гг. дьяк сопровождает царя, а после взятия крепости остается в ней в составе новой полоцкой администрации[407] (С.Б. Веселовский предположил, что дьяк был казнен в годы опричнины[408]). Следовательно, есть все основания полагать, что в докладе дьяка содержалась информация о действительных винах казненных бояр. И вот что любопытно – согласно Новгородской летописи, летом 1546 г. в Москву были доставлены 35 опальных новгородцев, а опала на них была наложена «в том, што в спорех с Сурожаны не доставили в пищалники сорока человек на службу; и животы оу них отписали и к Москве свезли, а дворы их оценив на старостах доправили»[409]. Вне всякого сомнения, челобитчики, встретившие Ивана на дороге под Коломной, попытались вручить великому князю грамоту, касавшуюся этого дела и судьбы их товарищей. И тот факт, что на карьере и положении дьяка последствия коломенского дела никак не сказались (если он и был казнен в годы опричнины, спустя два десятилетия после казни лета 1546 г., то явно не в связи с этим делом), наводит на мысль о том, что бояре были каким-то образом замешаны в новгородском деле.
В.Д. Назаров, касаясь опал, обрушившихся на Ивана Кубенского, обратил внимание на ряд совпадений, связанных с судьбой князя и его землями. Жалованная тарханно-несудимая грамота, выданная от имени Ивана Васильевича 22 сентября 1549 г. игумену Новоспасского монастыря на бывшую вотчину Ивана Кубенского село Семеновское Бартенево в Можайском уезде, гласила, что село было передано монастырю «в вечной поминок» по князю Михаилу Трубецкому[410]. Князь Михаил был убит 15 декабря 1544 г., а на следующий день князь Иван Кубенский оказался в опале. По мнению историка, смерть юного княжича (которому на тот момент было около 12–13 лет) была связана с действиями И.И. Кубенского и кем-то из его людей, за что на князя и была наложена опала. Ну а после его казни его владения были отписаны в казну, и уже оттуда по распоряжению Ивана Васильевича деревня Семеновское Бартенево в качестве вклада на помин души юного княжича перешла монастырю[411]. Одним словом, коломенское дело совсем не так просто, как может показаться на первый взгляд, и скрывает какую-то тайну, связанную так или иначе с боярским своеволием и «безчинием» в годы междуцарствия.
В коломенском деле лета 1546 г. обращает на себя внимание и еще одна примечательная деталь – это та скорость, с которой был проведен розыск и совершена казнь. Означает ли это, что великий князь (или те, кто стоял у него за спиной и направлял умело его гнев в нужное русло) не был уверен в своих способностях покарать виновных в инциденте и опасался, что если затянуть решение проблемы, то опальные сумеют, задействовав свои связи, добиться прощения или, во всяком случае, смягчения наказания? Ведь подобный прецедент уже был в конце 1545 г. Одним словом, при чтении источников вопросов возникает едва ли не больше, чем ответов.