Но и во внутренней политике бояре не смирились с попытками государя ограничить их полномочия. Дума действовала в обратном направлении, ведь ее приговоры были равноценны с царскими указами. А Избранная рада подбирала под себя и новые структуры управления. Расставляла в руководство приказов своих людей. Продвигала их на командные посты в армии. Она чувствовала себя до такой степени уверенно, что сама предприняла атаку на права государя!
Мы уже отмечали, что у Ивана Васильевича и Атастасии вслед за царевичем Иваном родился второй сын, Федор. Как полагалось, для ребенка был составлен «двор», на его содержание отвели земельные угодья. А вскоре князь Прозоровский возбудил иск по поводу спорных земель. Ответчиком выступал князь Сицкий. По княжеским меркам, иск был пустяковым, на 150 четвертей (около 250 гектар). Но… дело в том, что Сицкий был женат на сестре царицы и представлял не свои интересы, а младенца Федора! И при этом Боярская дума запретила царю рассудить тяжущиеся стороны! Составила собственный суд. Мало того, обязала Ивана Васильевича быть ответчиком и дать показания перед судьями. Выиграл, разумеется, Прозоровский…
Спрашивается, так ли важны были 150 четвертей? Нет, важен был прецедент! Царь должен подчиниться закону. Не духу самодержавного русского права, а букве, как на Западе. Разумеется, Прозоровский не осмелился бы затевать столь необычное для России дело без мощной поддержки. Его иск являлся преднамеренной провокацией. Именно на «пустяках» следовало утвердить правило, что царь всего лишь должностное лицо. Закон выше царя, а принимает законы и следит за их исполнением Дума, которая, таким образом, становится аналогом польско-литовского сената. А дальше уже она будет руководить государем и управлять государством.
Избранная рада тихой сапой подвела Россию к перепутью! К той точке, за которой самодержавие выхолащивалось, а государство сворачивало к совершенно иной форме правления, аристократической олигархии. Но чтобы осуществить такой поворот, имело важное значение – как дальше пойдет война? Ведь победы укрепляли авторитет царя. Значит, и его власть. Но поражения могли подорвать ее…
Сейчас правительство Адашева и Сильвестра доказывало, что война с Ливонией фактически уже выиграна. А перемирие требуется для того, чтобы сосредоточить все силы против Крыма. Даже возможность переговоров с ханом демонстративно отвергли. Прибывших от него послов арестовали и отправили в ссылку. Войска из Прибалтики перебрасывались на юг. Под руководством Адашева составлялись и зачитывались воззвания о крещении св. князя Владимира, о восстановлении креста над древним Херсонесом…
К чему это привело бы на самом деле? Мы с вами можем точно ответить на данный вопрос – на примерах катастрофических крымских походов Голицына в 1687 и 1689 гг., когда десятки тысяч воинов полегли в бескрайних степях без всяких боев, от зноя, жажды, болезней. А ведь при Голицыне граница России лежала на 400–500 км южнее, чем при Иване IV. Крепости и базы снабжения продвинулись гораздо ближе к Крыму, идти требовалось меньше. В 1559 г. авантюра неизбежно завершилась бы гибелью армии.
Ко всему прочему, наступление на Крым вело к столкновению с Османской империей. А война с ней была для России абсолютно бесперспективной. Сломить огромную державу, раскинувшуюся в трех частях света, наша страна в любом случае не могла. Она завязла бы в череде новых и новых войн, а плоды взаимного ослабления русских и турок пожинали бы западные державы… Советники царя не учли подобных проблем. Почему-то не позаботились досконально разведать, какие трудности ожидают впереди.
Полки собрались на Оке, оставалось дать команду «Вперед!». И все-таки Иван Васильевич не дал ее. У него уже не было прежнего доверия к Избранной раде. Ему доказывали – дело совсем не трудное. Казаки на лодках запросто громят крымские города. Неужели ханство устоит против всей русской армии? Но царь не спешил соглашаться с доводами, вроде бы безупречными. Решил проверить лично, вызвал «для совета» казачьих атаманов и воевод, повоевавших в степях. А в результате понял, что вести армию через Дикое поле нельзя.
Он выбрал тактику, которая уже показала свою эффективность. Приказал днепровским и донским казакам продолжать нападения на Крым. А сам использовал их удары для дипломатического давления. Потребовал от хана мириться, угрожая ему: «Видишь, что война с Россией уже не есть чистая прибыль. Мы узнали путь в твою землю…» Но следует отметить еще одно обстоятельство. Царь даже не сумел официально отменить поход! Его советники и воеводы опирались на постановление Боярской думы, и по закону получалось, что Иван Васильевич не может перечеркнуть это постановление! В течение лета, как признавал Курбский, приближенные наседали на монарха, снова и снова «царю стужали и советовали: или бы сам потщился идти, или бы войско великое послал». А ему пришлось уклоняться, просто спускать операцию на тормозах.
Дотянул до осени, и тут-то выяснилось – дипломатические комбинации Адашева обернулись чрезвычайными неприятностями! Перемирие на полгода очень пригодилось врагам нашей страны. Магистр Ливонского ордена Кеттлер сумел провести обстоятельные переговоры с Литвой, 31 августа 1559 г. был подписан договор о переходе Ливонии в «клиентелу и протекцию» Сигизмунда II. Причем магистр согласился на гораздо большие уступки Литве, чем требовал от него царь! Отдал «в залог» королю шесть крепостей, а за услуги по защите своей страны обещал после войны выплатить невероятную сумму в 700 тыс. гульденов. Но деньги надеялись добыть за счет трофеев. Литва и Ливония готовились не обороняться, а наступать! Одним из пунктов договора они обязались «по-братски» разделить будущие завоевания в России!
Германский император успел за время перемирия созвать сейм. Подвластные ему князья и города выделили Ливонии 100 тыс. золотых. Большой заем магистру предоставил также герцог Прусский. Вовсю собирали деньги ливонские купцы и магистраты. Коадъютор Рижского епископа Кристоф Мекленбургский выехал в Германию, целыми отрядами вербовал наемников и оправлял в Прибалтику. Шведы взялись финансировать и вооружать Ревель (Таллин). Да и «посредники» датчане себя не забыли. 26 сентября под власть Дании перешел Эзельский епископ со своими владениями – Моонзундским архипелагом и западной Эстонией. Россия очутилась лицом к лицу против нескольких держав… Вот и прикиньте, от какой беды спас страну Иван Васильевич, отказавшись идти на Крым? Каковы были бы последствия, если бы русская армия погибла в степях?
Осенью наконец-то отказались от похода, в октябре государь с семьей отправился на богомолье. Паломнические поездки оставались у него единственными «отпусками». Да и где можно было лучше и полнее восстановить здоровье, душевные силы, как не в благодати русских монастырей? В этот раз международная обстановка оставалась неясной, и царь поехал не в северные обители, а поближе, в Можайск. Но отрешиться от дел, помолиться и отдохнуть вместе с близкими не получилось. Тяжело заболела Анастасия. А следом пришли тревожные вести из Прибалтики. Войск там было мало, ведь их забрали на юг, потом на зиму распустили по домам. Но ливонцы нарушили дарованное им перемирие. Вероломно напали на корпус Плещеева и разгромили его, осадили русские гарнизоны в крепостях.
Царь велел поднимать армию. Однако началась «беспута великая» – осенняя распутица, когда невозможно было проехать «ни верхом, ни на санях». Ратники не могли попасть к местам сбора, полки завязли, не в силах добраться до Ливонии. А Иван Васильевич застрял в Можайске из-за «беспуты», из-за болезни жены. В тесном пространстве деревянного дома, поливаемого дождями, среди морей грязи накалялись страсти. Государь посылал гонцов к воеводам, понукал их, требуя всеми мерами ускорить движение. Но и Анастасии было совсем худо. Царь вызвал к ней немку Шиллинг, искусную лекаршу, недавно приехавшую в Москву, обещал огромную награду за лечение.
А в это время появился Сильвестр. Принялся грызть и пилить государя, как он умел. Болезнь жены, поражение в Ливонии, распутицу – все это, как обычно, представлял проявлениями Божьего гнева. За что? За то, что государь не последовал его советам, не пошел на Крым, на «врагов Христа». А теперь уже трудно что-то исправить. Точнее, выход есть. Надо оставить Ливонию. Этой ценой примириться с Литвой, заключить с ней союз и сосредоточить силы против хана. Ведь ливонцы и литовцы «христиане». Православному царю правильнее сражаться не против них, а вместе с ними. Получалось, что Россия разгромила Ливонию только для того, чтобы подарить ее Литве! После этого требовалось любезно раскланяться с Сигизмундом, с императором, и ради «христианской» дружбы схватиться с татарами и турками.
Мы не знаем подробностей споров. Вероятно, Иван Васильевич возражал, винил своих дипломатов за то, что они натворили. Но его обрабатывали другие советники, Сильвестр шантажировал небесными карами, о чем вспоминал сам государь – «аще ли не так, то душе пагуба и царству разорение». А рядом, за стеной, в душной постели лежал самый дорогой для царя человек, Анастасия. Задыхалась в горячке, колотилась в ознобе, молилась на глядящие со стен образа, крестясь слабой, истаявшей рукой. Но когда появлялся муж, собирала всю волю и шептала высохшими, обметанными лихорадкой губами. Убеждала ни в коем случае не поддаваться, твердо противостоять натиску и уговорам. Не имея сил для себя, она отдавала их государю, чтобы помочь ему.
Переубедить Ивана Васильевича Сильвестр не смог. Государь был уже не тем перепуганным юношей, как после московского пожара. А потом в их споре добавились два весомых аргумента. Казаки перехватили на Днепре литовских гонцов, везших в Крым грамоту от Сигизмунда. Ее доставили царю. Король писал, что посылает к Девлет-Гирею «большого посла с добрым делом о дружбе и братстве» и обещает платить ежегодные «поминки», чтобы хан «с недруга нашего с Московского князя саблю свою завсе не сносил». Вот такого «союзника» предлагалось ублажать! Вместе воевать против «врагов Христа»!